Пёрышко (СИ) - Иванова Ксюша - Страница 38

- Ясна, живая! - стал лицо целовать, а она плачет. - Что, что случилось? Ты поранилась? 

- Богдан, ...дедушка умер! 

Тут только я огляделся вокруг. Лежал Ратибор на земле, руки в разные стороны раскинув. Одежда вся грязная была - как если бы его по земле тащили. 

- Что случилось с ним?

- Не знаю. Шли мы уже назад с ним. Стал он дышать тяжело. Усадила, воды испить дала. А ему все хужи и хуже - сердце в груди как молотом стучит. Что только не делала я, и руками его пыталась... да только захрипел он и все... Тащить в сторону дома пыталась... Богдан, а что если и бабушка теперь... Она же всегда говорила, что друг без друга они не смогут. Как я тогда? Одна! 

- Почему одна? Я с тобой! Всегда с тобой буду. Люблю тебя, Ясна! Милая моя.

Прижал к себе любимую, целовал соленые щеки ее. Да, жаль Ратибора - хороший человек он был. Да, только ничего с собой сделать не мог - рад был безумно, что с Ясной ничего не случилось. 

- Давно этих слов ждала. Да не хотела, чтобы вот так...

- Прости, прости, что раньше не сказал. Не понимал... дурак был. И ведь самому отрадно слышать от тебя их было, а вот молчал... Каждый день теперь говорить буду, только не оставляй меня.

- Да что ты, куда же я без тебя! 

***

- Что это, Ясна?

Видела, о чем он спрашивает, поняла уже, кто чудеса такие творит, да пусть уж сам догадается! Ладушка на покрывале лоскутном сидела во дворе на травке  зеленой расстеленном, игрушками, еще дедушкой сделанными, игралась. Да давно я заметила, что игрушки те брошены уже. А девочка моя перышком забавляется. Кота нашего рыжего мучает. Кот на крылечке на солнышке мышей во сне видит. А тут вдруг перышко его по усам гладит! Кот глаза желтые распахнет, лапой перышко накроет, да оно из под лапы легко, будто ничего не весит когтистая, само, без усилия всякого вылезает! Полетает над головой усатой, покружится, да и снова за свое принимается! 

А тут Богдан со службы возвернулся. Ну, она его заметила и новую забаву придумала. Пока отец за воротами коня распрягал, перышко быстро, как ветром подхваченное, к нему прилетело, да по лицу погладило. Отмахнулся он! Смотрела я, да старалась не смеяться - вдруг Ладушка испугается! Сделав круг над головой отца, перышко по велению дочки, снова к его лицу подлетело, да по щеке щекотать стало! Поймал было его Богдан, да удержать не смог. Выскользнуло из пальцев его и к девочке нашей прямо в ручку полетело. Полет этот и мне и Богдану хорошо виден был. 

- Что это, Ясна?

Ой, ругаться будет! Голос какой-то неприветливый! Но только шагнул он к Ладе, она ручки вверх протянула:

- Возьми, Ладу, - говорит. 

- Ладушка, девочка моя, - потеплел голос мужа, поднял над головой, на шею свою усадил и ко мне идет.

- Признавайся, это ты делала!

- Что ты, Богдан, не я!

- Не ты? А кто же?

- Не знаю. Ветер, наверное.

- Ясна, разве можно мужу врать? - хоть и хмурятся брови его, да глаза смеются.

Подбежала к нему, поцеловала в губы, потом ножки Ладушки пощекотала.

- Эх, ты, отец, не видишь, что дочка твоя  - особенная. Это она перышком-то игралась! А значит это, что и ее счастливая судьба ждет. Вырастет и встретит своего любимого, и перышко вот здесь, - встала на цыпочки до грудки дотянулась, погладила по рубашечке. - Поможет ей, подскажет. 

***

Как не пророчила бабушка, а все же придется нам с мужем расстаться! Ладе три зимы исполнилось уже. В поход на вятичей князь собрался. А Богдан войском править был должен - главный воевода он. Завтра уезжать уже, а как отпустить его, не ведаю! 

Бабушка одно твердит: "К себе прислушайся, сердце подскажет, как его судьба сложится". Да только сердце мое совсем другое твердило. А я ему всегда послушна была. 

Заранее подготовилась. Но ему о том не сказала, конечно. Знала, что Богдан не позволит. Да еще и о другом думала. О том, что прощаться со мной сегодня ночью он будет. И хоть утра боялась, ночи все равно с трепетом ждала. 

Поздно он вернулся - темно уже стало. Уложила я дочку, мать с бабушкой спали уже давно. Села на крылечко и жду его. Спешит, торопится - рубаху белую издалека видно даже ночью темной. И сама усидеть не смогла, навстречу выскочила. Сердце в груди почему-то, как молотом по наковальне стучало. Кинулась к нему, а он на руки поднял, прижал к груди прямо у дома перед воротами.

***

Столько слов сказать ей хотелось, да, как только увидел ее, бегущую в темноте от дома мне навстречу - все мысли из головы вылетели. Все слова забылись. Подхватил ее на руки. Как же прощаться с тобой мне не хочется! Как же горько мне уезжать, покидать вас. 

Возле бочки с водой на ноги поставил. Она полотенце уже приготовила, да и черпак деревянный рядом на скамейке стоял. Разделся я догола - темно, да и ворота от соседей скрывают. Встал перед бочкой, глаза закрыл, жду, когда лить воду начнет. Она на скамеечку влезла, воды из бочки зачерпнула и ко мне повернулась. 

- Ну, Ясна, скоро ты? - глаза открыл, а она тело мое рассматривает. Особенно ту часть, что, ночь предвкушая, к ней тянется. 

- Какой ты у меня... красивый, сильный, большой! Так бы и смотрела на тебя весь век!

- И будешь. Вернусь, и все, как прежде станет.

- Не на прогулку идешь, убить могут, - поливать стала, и при словах таких страшных странно спокойным голос ее был. 

- Ты же колдунья, защитишь меня, отведешь беду. А если и ранят - вылечишь, - говорил ей это, а сам мыльнянкой, в шайке замоченной, тело натирал.

- Вылечу, даже не сомневайся! -и улыбается.

Очень мне нравилось, что не плачет, как другие жены она. Что спокойной и веселой даже притворяется - не мучает, не рвет мне душу. Нет, не равнодушна она - любит, не хочет отпускать, но и боли своей не показывает.

Вытерся наскоро рушником, не раздумывая, и ей не позволяя, на руки подхватил и к сеновалу понес, прямо так, не одеваясь. На лесенку поставил, подтолкнул вверх. Она, посмеиваясь, полезла. Сам задумался - завтра-то мать рано встанет. За одеждой вернуться надобно. Пока ходил, наверх поднимался - Ясна раздеться успела. Залез наверх - а она на одеяле совсем голая лежит. Побросал вещи куда попало - сапоги с сеновала вниз попадали! И к ней! В объятия ее горячие!

- Любимая моя, скучать по тебе буду очень! - целую ее, а она снова улыбается.

- Не будешь. 

- Почему говоришь так? - да, что с ней такое сегодня?

- Вы быстро вернетесь. Туда и назад. Не успеешь и соскучиться, - хорошо, если бы так и было!

- А ты по мне будешь?

- Конечно, муж мой! Ты в княжий двор идешь утром, а я сразу скучать по тебе начинаю. И вечером каждую минутку на крылечко выбегаю посмотреть - не идешь ли ты домой! ... Богдан, хватит разговаривать, иди ко мне! 

Рассмеялся я! Какая же она у меня - страстная, жаркая, ласковая! Как трогать ее тело приятно - на движение каждое мое отзывается.

- Полежи, милый мой, тебе отдохнуть нужно, - лукаво из-под ресниц взглянула и в плечи руками уперлась, опрокидывая на спину. Потянул ее за собой, чтобы сверху на мне ее тело было - по изгибам женственным ладонями водил, а потом ягодицы обхватил и легонько двигать вверх-вниз стал, чтобы плоть мою восставшую почувствовала она. Сама догадалась, как сделать нужно, чтобы нам обоим приятно было - ножки раздвинула и села на меня сверху. Теперь уже при движении каждом - влажными, горячими, скользкими складочками терлась. А когда постанывать она стала, понял я, что пора уже. Приподнял ее немного и вошел в узкое лоно...

.... Только как ни гонишь прочь утро, все равно наступает оно. Вот и я с Ясной моей простился. Поцеловал ее возле ворот в последний раз. Как заведено у нас было, жены к княжему двору не ходили прощаться. Каждая возле избы стояла, мужа в дальний поход провожая. Мои женщины долго платками мне вслед махали. 

В последний раз в сторону дома, уже из города выезжая, посмотрел. Многие женщины еще возле дворов своих оставались, а у меня - никого. Ну, что ж поделать, ребенок-то еще маленький! Некогда им видно.