Наследники Борджиа - Дьякова Виктория Борисовна - Страница 8

Братия, а за ними и прихожане стали подходить к амвону за причащением и благословением. Отец Геласий подавал каждому разведенного с водой вина из потира на длинной деревянной лжице и кусочек сухого белого хлеба, частицу тела Господня. Затем молящиеся целовали большой серебряный крест в руках иеромонаха и, осенив себя крестным знамением, отходили.

Князь Григорий стоял в стороне, ожидая, пока Геласий отпустит прихожан. Проходя мимо князя, окрестные крестьяне низко кланялись ему и с удивлением взирали на боевые доспехи и оружие. Наконец Геласий освободился и тут же поспешил к Григорию. Молодой князь, омахнув себя троеперстием, припал к руке священника.

— Здравствуй, здравствуй, Гришенька, — приветствовал его иеромонах. — Благодарю тебя, что не откладывая явился ты на наш зов.

Хотя в церкви было темновато, Григорий не мог не заметить, что батюшка совсем осунулся с лица.

— Зов обители Кирилловой — закон для всех христиан здешних, — ответствовал князь. — Как кликнули, так и явился немедля. Окажи честь, батюшка, поведай, какая печаль нашла на монастырь наш и чем послужить могу я с дружиной своей.

Геласий с мгновение помолчал, раздумывая, затем предложил:

— Поди проголодались в пути ты и люди твои, княже. Изволь оттрапезничать с нами, чем Бог послал, а после обеда и расскажу я тебе о кручине, что нашла на нас.

— Благодарю, батюшка, отказаться не смею, — поклонился Григорий.

В сопровождении иеромонаха князь снова вышел на Соборную площадь. Феофан с помощниками уже разместили воинов Григория, а в трапезной вовсю накрывали к обеду столы. На первом этаже угощали прихожан, туда же келарь Михаил испросил разрешения князя пригласить его воинов. Самого же Григория двоюродный брат его повел на второй этаж трапезной, где обычно обедали монахи.

Они вошли в высокую сводчатую палату с белыми стенами, разделенную несколькими арками. Вдоль всей палаты тянулись длинные деревянные столы, поставленные «покоем» — буквой «П», и деревянные скамьи вокруг. На столах стояла простая деревянная и глиняная посуда: чугунки с горячим, латки, крынки, ковши и вместительные ендовы с квасом. Монахи обедали по девять человек за столом. При появлении иеромонаха, келаря и князя Григория все тут же встали со своих мест. Начинать еду в отсутствие старших не полагалось.

Геласий провел князя за центральный стол, где обычно обедали игумен и приближенные к нему братья. Перед едой, как водится, прочитали молитву хлебу. «Хлеб на стол, так и стол — престол, а хлеба ни куска — так везде тоска», — завершая молебен, Геласий вспомнил, как, бывало, в юности его говаривал отец, князь Шелешпанский. Затем провозгласил здоровье государя Иоанна Васильевича, митрополита и владыки Варлаама и только после этого разрешил преступить к трапезе. Еду в этот день подавали постную, начинался Успенский пост: варево из репы, капусты и свеклы, похлебку из гороха и сочиво. На третье, чтобы как-то сгладить впечатления утра, Геласий дозволил подать «утешение» — пироги с ягодами.

Монахи вкушали в полном молчании, говорить разрешалось только старшим по чину. Наконец, когда вся братия сложила ложки в пустые тарелки, Геласий отпустил всех к церкви молиться, а сам повел Григория к себе в келью.

По дороге Гриша почувствовал, что от удушающего запаха гари, который становится все гуще, у него тошнота подступила к горлу. Повсюду черная маслянистая пленка и пепел уже оседали на траве, на листве деревьев.

Яркое солнечное небо помрачнело за сизо-коричневыми облаками.

Теперь уж князь не мог сказать с уверенностью, что горит лес.

Он отчетливо ощущал в подымающемся невесть откуда чаде привкус гнилого, плохо прожаренного мяса и костей. Когда вошли в келью, тлетворный запах усилился, он явно сочился сквозь окно, и в помещении становилось трудно дышать.

Григорий присел на скамью и, смахнув обильную испарину со лба, спросил:

— Что за смрад, батюшка? Никак не возьму в толк.

— А думал ли когда-либо ты, княже, — негромко ответил ему Геласий, подойдя к окну и тревожно взглянув на озерную гладь, — о том, как пахнет ад?

— Ад? — Григорий даже привстал от неожиданности.

— Да, да, Гришенька, ад, — обернулся к нему Геласий. — Задумывался ты, что будет, если в одном котле смешать да и варить воедино насилье, зависть, алчность, обольщение, лицемерие, предательство? Да еще обильно сдобрить их гордыней непомерной и подлостью коварной, как солью с перцем? Сколь тягучее и зловонное блюдо получится тогда?

Услышав такие речи от двоюродного брата, молодой князь аж онемел. Он ожидал чего угодно: разбойников, бежавших пленных, холопов нерадивых, даже полков короля Сигизмунда, невероятно каким образом пробравшиеся в глубь Руси, — но только не преисподнюю!

— Силы бесовские ополчились на обитель нашу, княже, — скорбно подтвердил его догадку Геласий. — Кто они, сколько их, люди они в плоти и крови али духи бесплотные, молитвой противоборствовать им, али мечами твоими крушить — не ведомо то пока мне. Знаю только, что совсем рядом они, и доносит до нас ветер с запада их смрадное дыхание. Боятся они солнечного света, оттого и прячутся днем по темным местечкам. Но погляди сам, дым густеет, скоро и вовсе закроет собой светило Божье, и тогда наступит вечная ночь и мгла.

Вот тут и узреем мы рать преисподнюю. Явилось поутру знамение над обителью — кровавый крест пронзил собою облака над озером. То предупреждение диаволово — берегитесь, мол.

— Что же нужно им, батюшка? — спросил едва слышно Григорий.

— Не знаю покуда сам, Гришенька, — ответил иеромонах, и взгляд его невольно обратился на прогоревшую еще утром свечу. — Но в Евангелие писано, сын мой, чего хочет ад: растлить души верующих во Спасителя, устрашить и совратить их с Господова пути, а заодно алкает нечистая спесь прибрать себе подарок государев, обители Кирилловой сделанный, — золотой ларец юсуфов со всеми драгоценностями, хранящимися в нем. Вот позвал я тебя, княже, дабы ночь нам встретить поближе друг к дружке. Сам видишь, наступает она скоро, вот-вот стемнеет уже над монастырем. Если приведется, помоги нам, государь, оборониться. За старшего ты у нас остался. Знаю, что не доводилось тебе самолично командовать ни разочка, да уж не робей, Гришенька, выдюжим вместе. А совсем худо придется — снарядил я гонца в Москву от имени твоего к князю Алексею Петровичу, чтоб немедля возвращался. Продержимся, покуда они с Никитой не прискачут. А отдавать ларец, подарок государев, честь великую, награду за отличие наше — негоже, Гришенька. Струсим, слукавим, пожалеем себя, отступим — вот, считай, и взяла нас в полон злая силища. Так что размести бойцов по науке как следует. Монахи мои — все в твоем распоряжении. Люд честной, мужики, что недоброе чувствуя, у ворот монастыря топчутся, уходить не желают по домам, — всех бери в дело ратное. И с Богом, Гришенька! Не каждому выпадает такое крещение воинское: не татарина, не ляха, не ливонца с тевтоном — самого диавола побороть. Дай, благословлю тебя.

Звякнув саблей, князь Григорий взволнованно поднялся и преклонил колени перед иеромонахом. Геласий перекрестил его иконой Богоматери.

— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

— Аминь. — Григорий припал щекой к шершавой руке Геласия. От волнения он весь похолодел даже.

— Ну, идем, идем со мной, — ободряюще похлопал его по плечу Геласий, — Дух крепок, но и об железной силенке подумать надобно. Отведу тебя в арсенал наш монастырский. Посмотришь там, что к чему, глядишь, сгодится что для боя-сечи праведной. Укрепления опять же, что с западной стороны, надо оглядеть. Полагаю я, с запада двинут они, оттуда, где крест восстал поутру.

Весь остаток дня прошел в ратных приготовлениях. Чувствуя постоянную поддержку старшего брата, Григорий успокоился и вполне успешно справлялся с возложенной на него миссией. Разобрал арсенал, раздал оружие мужикам и монахам, осмотрел стены, проверил пушки и запас пороха, расставил обороняющихся каждого на определенное место, чтобы малым числом людей держать под оглядом побольше местности. Проверил запасы воды и пищи в монастыре.