Долгая ночь - Абашидзе Григол Григорьевич - Страница 77

– Увы. Царица назначила его амирспасаларом как прямого наследника Иванэ.

– Наследовать могут одни цари. По наследству могут передаваться казна, драгоценные камни, но для верховного командования всеми войсками Грузии требуются качества, которые никому нельзя передать по наследству. Поэтический дар не переходит от отца к сыну. Точно так же и талант полководца. Разве нельзя было пожаловать осиротевшего Авага какой-нибудь иной должностью при дворе, если уж царице хотелось оказать ему милость. Разве мало военачальников, достойных получить амирспасаларство? Тут ведь судьба страны.

– Он сам умолял царицу.

– Мало что умолял. Давид Строитель, царь царей, учил, что выбирать визирей государь должен по уму, по мужеству, по опыту. Если царь не может назначить себе визиря и передает эту должность по наследству, значит, он сам не уверен в своей силе. Захария и Иванэ Мхаргрдзели были крупными деятелями Грузии, но в то время, как они воевали, проливая кровь, их сынки Шамше и Аваг развлекались, охотились, пировали, нежились в объятиях красавиц. Разве могут сыновья, привыкшие к беспечности, взвалить себе на плечи бремя, которое несли их отцы, разве они могут понести его дальше? Нет, Павлиа, чтобы править страной, нужна разумная, трезвая голова, нужна железная рука, иначе все рассыплется, как игрушечный домик из дощечек.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Чем ближе подъезжал Торели к Тбилиси, тем сильнее он волновался. Торели заранее знал, что он увидит на месте Тбилиси, той прекрасной грузинской столицы, которую ему пришлось покинуть семь лет назад.

Канцелярия Несеви всегда передвигалась по следам Джелал-эд-Дина и его войска. Поэтому Торели представлял себе, что такое разрушения, произведенные хорезмийцами.

Он вспоминал все любимые уголки Тбилиси, воображение рисовало ему их лежащими в руинах, в золе и пепле, и сердце поэта сжималось от тоски и боли. Он знал из расспросов очевидцев, что нет больше плавающего дворца Лаши в Ортачале, нет новых палат царицы Русудан, нет нового моста через Куру, который был украшением города.

Все-таки теплилась надежда, что, может быть, хоть что-нибудь уцелело, пусть не столь величественное и знаменитое, как царские дворцы и палаты, но близкое и дорогое его сердцу. Но и эта надежда становилась все слабее, по мере того как сокращалось расстояние до любимого города.

В пригороде Ортачала Торели остановился у того места, где раньше был дворец Лаши. Этот дворец был сделан из камыша и плетеных циновок, он был построен на плотах и поэтому всегда покачивался, как лодка. Из дальних восточных стран выписал Лаша искусных мастеров, и они под наблюдением самого царя пять лет сооружали этот дворец. Здесь, в своем плавучем дворце, Лаша любил отдыхать, здесь же устраивались пиры. Торели тоже немало дней и ночей провел в сказочном дворце Лаши, слава о благоустройстве и роскоши которого гуляла далеко за пределами Грузии.

Когда Джелал-эд-Дин взял Тбилиси, то тбилисские персы первым делом привели победителей к этому дворцу. Чем можно было удивить сына хорезмшаха, владевшего всем Востоком? Джелал-эд-Дин, повидавший множество дворцов, храмов, мавзолеев в далеких и близких городах, все-таки был поражен, когда увидел дворец Лаши. Долго глядел он на эту дорогую, покачивающуюся на волнах игрушку, обошел все залы, опочивальни, подивился изобретательности строителей и утонченности вкуса заказчика, наконец обратился к своим визирям и сказал:

– Это не для меня. В таком дворце жить только изнеженным царям. Раскиньте мне мой походный шатер, и я буду спать в нем, как подобает воину и предводителю войск.

После Болнисской битвы разъяренный Джелал-эд-Дин приказал сжечь дворец Лаши. И все, что так кропотливо возводилось в течение пяти лет, сгорело чуть ли не за одну минуту.

Теперь на Куре по-прежнему покачивались одни только почерневшие плоты, на которых стояло некогда, может быть, самое удивительное сооружение на всем свете.

При въезде в Тбилиси Торели слез с коня и теперь шел пешком, ведя коня на поводу. И справа, и слева, и всюду стояли скелеты домов с закоптелыми стенами, с пустыми провалами окон. Караван-сараи, мастерские ремесленников, лавки торговцев были начисто стерты с лица земли. От берега Куры и до подножия гор не было видно ни одного дома, которого так или иначе не коснулись бы пожар и разрушение. Кое-где виднелись наспех отремонтированные дома. Видимо, хорезмийцы это сделали для себя. Но теперь и эти дома пустовали.

Увидев Метехскую скалу, Торели остолбенел. У величественного собора был снесен купол, стены его обгорели. Почти ничего не осталось от дворцов Георгия III, Тамар, Лаши и Русудан. Стоял только дворец Давида Строителя. Но и то без крыши и весь выгоревший внутри. Огонь не справился лишь со стенами, сложенными из огромных камней. Но то, что было разрушено, наспех починили хорезмийцы, должно быть, именно здесь располагались их войска.

Опоры моста через Куру тоже уцелели, но на них были настланы теперь какие-то жалкие деревянные мостки. Весь город был похож на кладбище. Напрасно надеялся Торели, что, может быть, остался целым дворец Русудан или хотя бы его развалины.

Тоска по Цаго вспыхнула с новой силой. И было у Торели такое чувство, что он не возвратился в родной и любимый город, а спустился в холодное, мрачное, пустынное подземелье. Город напоминал склад гробниц, нагроможденных друг на дружку беспорядочными рядами. А сколько счастливых людей, сколько веселья и шума, сколько торговли и ремесла, сколько вина и яств, сколько шуток и смеха было здесь шесть лет назад.

По улице босая девочка вела слепца – седого, оборванного, заросшего бородой человека. Слепец одной рукой ухватился за плечо девочки, а в другой держал палку, которой шарил и постукивал впереди себя. Торели подумал, что девочка тоже испугается его вида, как испугались недавно мальчишки-рыболовы, и встал в укрытии в проломе стены.

Девочка подвела слепого к тому месту, где стояли раньше палаты Русудан, и усадила его на камень. Она что-то сказала ему, а сама повернулась и побежала вниз по склону.

Торели вышел из своего укрытия и подошел к одиноко сидящему на камне слепцу.

– Не заслоняй солнца, – сказал слепец довольно грубо и нетерпеливо махнул рукой.

Турман похолодел – это был голос Ваче. Турман отошел в сторонку, чтобы не загораживать солнце, и стал приглядываться к слепцу. Нос горбинкой, толстая, чуть отвисшая нижняя губа. Все точь-в-точь как у Ваче. Но особенно руки… Большие, как бы крестьянские, но в то же время с длинными, тонкими пальцами. Руки художника Ваче Турман Торели мог бы узнать из тысячи других рук.

Слепец чувствовал, что кто-то стоит рядом с ним. Он спросил, не поворачивая головы:

– Кто ты?

– Это я, Торели. – Выдержки больше не хватило у поэта, и он упал около Ваче на колени и обнял несчастного слепца.

– Торели, Турман, неужели ты еще жив, бедняга? Видишь, на кого я похож! Зачем мне жить, зачем ходить по земле, если я не различаю ни тьмы, ни света, если я не вижу и людей. Несчастный я человек.

– Твое счастье в том, что ты ничего не видишь, Ваче! Ты не видишь нашего разорения, нашего позора, не видишь ужасных развалин на месте прекрасного Тбилиси.

Ваче смутился и замолчал. То же самое, почти слово в слово, сказал ему и Гочи Мухасдзе несколько лет назад. Видно, и правда страшно теперь смотреть на Грузию, если вот уже второй человек позавидовал участи слепца. В ответ на мысли Ваче Турман снова горестно заговорил:

– Хорошо, что ты не видишь опустошения, царящего вокруг. Хоть бы и мои глаза не глядели на все, что я вынужден видеть.

– Ничего, Грузия вновь встанет из пепла, отстроится, расцветет. Раны ее заживут.

– Кто знает, придется ли увидеть даже потомкам нашу страну в таком величии и блеске, как посчастливилось нам с тобой, Ваче.

До Грузии доходили слухи один невероятнее другого. Кто говорил, что Джелал-эд-Дин убит монголами, кто говорил, что он покончил с собой, кто утверждал, что монголы схватили султана и теперь он у них в плену, кто доказывал, что султан бежал в Багдад и теперь вместе с халифом они собираются поднять весь мусульманский мир на войну с монголами. Некоторые говорили, что Джелал-эд-Дин сидит не то в Хлате, не то в Арзруме, что он собирает новое войско для войны с монголами, а также для нового похода на Грузию.