Долгая ночь - Абашидзе Григол Григорьевич - Страница 43

Бежавший от Киас-эд-Дина отряд грузин успел вскочить в город, но ворота было закрывать некому: у самых ворот и на стенах, по их сторонам кипела рукопашная между грузинами и мятежными мусульманами. Отряд грузин, прискакавших с поля боя, тотчас обратился против мятежников и, вероятно, расправился бы с ними, но ворота оставались незакрытыми, и Киас-эд-Дин со своими конниками ворвался в город.

Кое-как отряду Боцо удалось пробиться сквозь неразбериху всеобщей резни и увести остатки грузинского войска на другой берег Куры, в Исанскую крепость. Исанская крепость оказалась изолированной от остальных частей города.

Но царские сокровища оказались в руках Джелал-эд-Дина и вообще весь Тбилиси оказался фактически в его руках. Теперь султан должен был сдержать обещание и отдать город на разграбление воинам. Опьяневшие, озверевшие от крови, хорезмийцы с дикими криками врывались в дома, рубили вдоль и поперек всех, кто попадался под руку, мужчин и детей сразу, женщин – после осквернения и надругательств. Едва обхватывая руками, выволакивали на улицы бурдюки, по улице текли ручьи из вина и крови. Заплясали на стенах домов отблески пожаров. Во время этого разгула воины не разбирались, чей дом под рукой; неверного грузина или перса-магометанина. Все были одинаковы. Все истекало кровью и горело в огне.

Жители Тбилиси приготовились к длительной осаде родного города. Они думали, что пройдут месяцы, прежде чем чаша весов войны склонится на ту или другую сторону. Кроме того, они были уверены, что придет подмога, а значит, врагам придется в конце концов снять осаду и отступить. Вот почему, хотя город и был осажден, жизнь шла своим чередом и никто не собирался умирать.

Внезапное вторжение вражеских полчищ в город повергло тбилисцев в ужас. Они не хотели верить своим глазам и ушам, видя разгорающиеся уличные бои и слыша шум рукопашной схватки под своими окнами.

Павлиа первый заметил пламя пожара, взметнувшееся на окраине Тбилиси. Он забарахтался в своем кресле, заметался, насколько для него это было возможно. Шум боя приближался, как шум лавины в горах или шум наводнения, когда, опрокинув плотину, вода мчится по равнине, смывая все на своем пути.

Грузины дрались за каждую улицу и за каждый дом. Они устраивали засады, стреляли из окон и щелей. Лязг оружия и вопли приближались к дому Торели.

Перепуганная насмерть Цаго, прижимая к груди ребенка, забилась в темный угол и дрожала так, что стучали зубы. Павлиа как будто не терял присутствия духа, хотя и не знал, что делать, чем помочь бедной сестре и малышу.

– Спускайся в подвал, – советовал он, – да скорее, не теряй драгоценных секунд.

– Нет… все равно… найдут и там. Видно, уж нам не спастись.

– Тогда бегите куда глаза глядят. Но выбирайтесь отсюда, сейчас они будут здесь. Будь проклята моя немощность, моя неподвижность в этот час!

– Не успеем и убежать, догонят. – И, вместо того чтобы спасаться, Цаго разразилась рыданиями.

Павлиа выставил вперед руки, чтобы показать свою полную беспомощность и бесполезность.

– Несчастная, что же ты стоишь? Нет ли у вас в доме какого-нибудь тайного убежища или потайного хода?

– Есть со двора ход, ведущий к Куре.

– Что же ты молчала? Что же ты медлишь? Ход к реке! Что же тебе еще нужно, если есть ход к реке? Спускайся, пока не поздно.

– А как же ты? Могу ли оставить тебя одного?

– Меня затащите под лестницу. Я там останусь, и меня не найдут.

– Под лестницей заметят, там светло.

– Не думай обо мне, когда нужно спасать ребенка. Какая же ты мать, если не хочешь его спасти.

Цаго выбежала из комнаты. Павлиа взгромоздился на плечи юноши, который был и учеником мудрого ученого, и его слугой одновременно. Юноша затащил калеку под лестницу и усадил его в самое узкое темное место. Павлиа велел принести боевые доспехи, оставшиеся после Торели: лук, саблю и щит. Слуга тоже начал устраиваться под лестницей, но Павлиа прогнал его, сказав:

– Иди, помогай слабой женщине, да к тому же с ребенком на руках. А я мужчина. Кроме того, у меня есть лук, меч и щит – все, что нужно, чтобы умереть с честью.

Полулежа под узкой лестницей, Павлиа никак не мог отдышаться. Наружная ограда наполовину была разрушена, и Павлиа из своего убежища видел все, что происходит на улице, в то время как его можно было не заметить, пройдя в трех шагах.

Рукопашная схватка все ближе подвигалась к Павлиа. Около дома Торели горстку грузин теснили со всех сторон хорезмийцы, запрудившие улицу. Грузины не отступали, но то один, то другой падали под ударами хорезмийцев. На место упавшего некому было встать, и это место занимал чужой. Так, шаг за шагом враги продвигались вперед, наступая на трупы павших, перешагивая через них.

Павлиа натянул лук Торели. Стрела пронзила хорезмийца. Павлиа опустил лук и захлопал в ладоши как ребенок. Он выпустил еще три стрелы, и, когда упал четвертый хорезмиец, часть сражавшихся кинулись к дому Торели, правильно угадав, откуда летят смертоносные стрелы. Они бежали и лопотали по-своему, а подбежав к дому, разожгли свои факелы. Дом загорелся со всех сторон, и дым заполнил пространство под лестницей, в то время как пламя осветило спрятавшегося калеку. Но воины его не увидели, с них было довольно подпалить дом.

Стрел больше не было. Оставались сабля и щит. Но в руках Павлиа они были бесполезны. Если бы он мог, он выскочил бы из своего убежища и, прежде чем пасть, успел бы поразить нескольких человек. Но никакими усилиями он не мог не только выскочить сражаться, но и сдвинуться с места.

Павлиа лег и закрылся руками. Дом разгорался все ярче, дерево трещало и рушилось. Он попробовал ползти, и уж высунул из-под лестницы голову и плечо, но стена в это мгновение рухнула, и там, где только что был живой человек, осталась груда дымящихся камней и горящих бревен.

К ночи затих шум боя. Безмолвно догорали дома. В городе стоял смешанный запах крови, горелого мяса и загнивающих трупов. Цаго и юноша-прислужник вылезли из своего укрытия и вновь оказались на своем дворе. Вместо дома они увидели груду дымящихся обломков. Всюду, куда ни глянь, зола, угли, закоптелые камни. В другое время Цаго разрыдалась бы, увидев, что осталось от ее дома, но сейчас ее мысли были заняты тем, как бы разыскать брата. Он где-то здесь, может быть, уж мертвый или даже сгоревший, но никуда он не мог деться. Зачем бы стали утаскивать хорезмийцы тяжелого, неподвижного калеку?

Юноша искал то место, где была лестница, и никак не мог определить все смешалось под развалинами.

– Где же лестница, – почти закричал он, – я же оставил его под лестницей?

– Ты стоишь на лестнице, – сказала Цаго и сама бросилась отодвигать полусгоревшую балку.

Юноша опомнился и начал помогать ей. Вдвоем они торопливо разбирали обвал стены. От пожарища тянуло теплом. С Цаго и юноши струился пот.

Кое-как они разобрали обломки бревен и камней и увидели широкую спину Павлиа, придавленную огромной балкой. Их усилия утроились. Оказалось, что балка упала наискось и одним только концом ткнулась в землю. Под ней образовалась надежная пустота. Балка переломила Павлиа одну лопатку, камень рассек ему голову, волосы и борода обгорели, и руки, которыми он вцепился в землю, тоже опалило огнем.

Балка не поддавалась никаким усилиям. Пришлось подкопать землю под ней, чтобы освободить тело калеки. Юноша приложил ухо к груди и услышал тихое, слабое биение сердца. Цаго сбегала за водой. Павлиа окропили водой, помыли ему раны, перевязали, но и после этого он не пришел в сознание. Так его и перенесли в соседний дом, уцелевший от огня, где все вчетвером укрылись в глубоком прохладном подвале.

В шатер к победителю явились отягощенные драгоценными дарами главари тбилисских мусульман. Среди них было два особенных гостя. Первый из них, бывший муж царицы Русудан, сын арзрумского султана Тогрилшаха. Он давно уж огрузинился, принял христианство. Царица имела от него двоих детей: дочь Тамар и сына Давида. Но с первых дней женитьбы Могас-эд-Дин понял, что он в Грузии не будет играть никаких других ролей, кроме роли мужа и отца. Его не допускали к власти и даже не именовали царем. Постепенно отношения между супругами охлаждались и портились. А в последнее время фактически произошел разрыв, Русудан даже собиралась выходить замуж вторично, и жених был уже привезен в Грузию. Им был наследник ширваншаха юный Султаншах.