Камни Юсуфа - Дьякова Виктория Борисовна - Страница 7

Всадник неуверенно оглянулся в сторону князя, и женщина ободряюще добавила:

— Не беспокойся, Никита. Гость наш человек мирный, да и оружия при нем нет. Отъедь.

— Так чего, возьмете или нет?! — потребовал ответа уставший от навалившихся на него странностей Растопченко, но то, что он услышал в ответ, повергло его в настоящий шок.

— Не о том мысли твои, незнакомец, — негромко, но четко и ясно произнесла Вассиана. — Не о работе своей утерянной заботиться тебе надлежит, а о животе своем и судьбе горькой. Ибо ныне ты находишься в году одна тысяча пятьсот пятьдесят втором от рождения господа нашего Иисуса Христа, в царствование государя Иоанна Васильевича на земле Водьской пятины, недалече от ямского тракта от Пскова на Новгород. Уж не знаю, за какие грехи послал вам Бог это испытание, но дома вашего и города в мире сем пока еще нет.

— Ох, бляха-муха, — только и вымолвил Рыбкин и невесть откуда взявшимся инстинктивным жестом широко перекрестился.

— Что за бред?! — мотнул головой Витя. — Какой царь, какой год? Вы тут все с ума посходили, на своем маскараде!

— Замолчи, несчастный, — так же тихо и спокойно продолжила Вассиана, — ибо уговаривать я тебя не стану. Не хочешь верить, спасайся сам. А хочешь жить: нравы свои грубые позабудь немедля. С людьми разговаривай уважительно, князю кланяйся с почтением. И помни, тут хоть и не Европа, но за гнусный нрав тоже веревку на шею получить можно, али нож под ребро. И решай не медля, мгновения у тебя считанные остались. Между жизнью и смертью висишь.

— Живой? — неожиданно громко прозвучал вопрос подъехавшего князя. Теперь Витя, хотя еще и с трудом, но вроде как понимал, что князь настоящий, то есть был настоящим.

— Живой, живой, ваше сиятельство, — бодро ответил за него Рыбкин. Он на удивление быстро успел сделать свой выбор, и теперь не очень умело, но достаточно почтительно склонил голову перед местным начальством.

Князь восседал на черном скакуне, покрытом богато расшитой попоной. Витя прямо уперся взглядом в вышитый на попоне герб: щит, помещенный на горностаевом поле развернутой княжеской мантии и покрытый княжеской шапкой. В голубом поле серебряная полоса реки, в которой положены на крест две рыбы. Над рекою серебряный полумесяц рогами вверх, а над полумесяцем — серебряный крест.

Сам князь был статен и красив лицом. Возраста явно молодого, что-то около тридцати лет. Густые русые волосы под шапкой, светлее загорелого лица, составляли явную противоположность с темными бровями и ресницами. Короткая борода, немного темнее волос, слегка оттеняла губы и подбородок. Глаза — темно-серые, взгляд — цепкий и умный, в нем сквозила решительность, недюжинная сила духа и привычка к власти.

— Возьмем их с собой, принц, — не то спросила, не то попросила Вассиана. — Иначе они тут пропадут. Сгинут без следа и памяти. Свены это из дальних земель. Как сюда попали, не ведают. Чудо Господне. А пути Господни неисповедимы. Может, пригодятся в хозяйстве. А то и для дела ратного годны окажутся.

— Что ж, свен, поедешь со мной на Белое Озеро, — решил князь Белозерский, внимательно глядя на Витю. — А там видно будет, кто таков и на что способен. И человека своего бери с собой. Никита Романович присмотрит за вами, — кивнул он на уже знакомого Вите всадника. — Попробуешь бежать — убью.

Сказал спокойно, словно обещал конфету дать.

— Вели накормить их, Никита, — приказал он всаднику, уже поворачивая коня, — да в путь. Застоялись мы тут.

ГЛАВА 3. Князь Белого Озера

В сопровождении двоих холопов князь Алексей неторопливо ехал верхом вдоль берега Белого Озера. Стояло раннее утро. Легкая зыбь рябила прозрачные воды, по-соседски перешептывались разбуженные летним ветром камыши. Издалека донесся захлебывающийся собачий лай, перебиваемый азартными криками охотников.

Натянув поводья и остановив коня, князь улыбнулся: то неугомонный Никита Ухтомский, сверстник, товарищ детства, помощник во всех его ратных и посольских делах едва рассвело ускакал на псовую охоту. Прежде на Руси псы считались животными нечистыми, но после того как великий князь Василий, отец государя, завел новую забаву, собаки оказались в большом почете, и охота с ними заразила многих и многих бояр.

— Веселится Никита, — усмехнулся один из холопов. Князь покосился на него, потом дал шпоры скакуну, и тот, в несколько скачков набрав скорость, помчал его вперед, к горе Маура.

Поднявшись на склон, Алексей Петрович спешился неподалеку от большого гранитного валуна, снял шапку, перекрестился и подошел к камню. Прохладный утренний ветерок ворошил длинные русые волосы — в память о недавно погибшем брате и главе дома все князья Белозерской династии уже больше года, на время траура, не стригли волосы. Нагнавшие хозяина холопы остановились неподалеку и также спешились, почтительно перекрестясь, но близко подходить не стали, дабы не потревожить хозяина и не прерывать его молитв.

Величие этого невысокого холма заключалась отнюдь не в крутизне склонов. Гора Маура несла свое величие в святости истории русской, ибо на гранитном валуне, перед которым склонился князь, навеки впечатался след ступни преподобного старца Кирилла. Именно отсюда странствующий инок, оглядывая окрестности, выбрал место для новой обители, ныне носящей гордое имя Кириллово-Белозерского монастыря. С тех самых пор всякий, кто проезжал мимо горы Маура считал своим долгом преклонить колени у священного древнего камня.

На этом месте князь Алексей Петрович всегда вспоминал свою мать, умершую молодой от сильной простуды. Как впервые привела она его, младшего сына своего, в Успенский Собор Кириллово-Белозерского монастыря поклониться главной святыне Белозерской земли — Смоленской иконе Богоматери, принесенной иноком Кириллом на Белоозеро из Симонова монастыря под Москвой. От матери же услышал он историю и о монахах-скитальцах Кирилле и Ферапонте, воспитанниках преподобного Сергия Радонежского.

Не раз в детские годы воображение рисовало ему сырую келью Симонова монастыря, где старец Кирилл — до пострижения сын родовитого боярина, — молился Божией Матери и вдруг услышал голос: «Кирилле, изыди отсюду и иди на Белоозеро, тамо бо уготовати место, в нем же можеши спастися.» Чудесный яркий свет осветил келью, и сияние это исходило с севера, где находилось Белоозеро.

Вскоре в Симонов монастырь с севера вернулся монах Ферапонт. Взяв икону Смоленской Одигитрии, с Божьей помощью и с благословения отца Сергия, прошли двое монахов огромный путь, преодолевая лесные чащобы, болота и реки, пока не достигли горы Маура. Здесь, на этом самом месте икона начала мироточить, и Кирилл понял: Господу угодно, чтобы монастырь был возведен на берегу озера.

На склоне соседнего холма умудренные духовным и жизненным опытом старцы выкопали землянку, в которой и прожили год. Потом Ферапонт ушел дальше на север, где основал еще один монастырь, а Кирилл остался на месте, указанном ему Богоматерью для свершения иноческого служения. Более тридцати лет жизни посвятил он богоугодному делу, возведя на холмах у озера среди поражавших первозданной красотой северных пейзажей один из богатейших и знатнейших на Руси монастырей, распространявший духовное влияние далеко за пределы своих земель.

Сегодня, как и всегда, он открылся взору князя Алексея залитый сиянием золотых куполов Успенского собора в лучах восходящего солнца, окутанный голубоватым светом, как нимбом от неустанных молитв, в сладко льющихся переливах колоколов, разносящих по округе «малиновый звон» в честь именин основателя.

Растворяясь в освежающем утреннем воздухе, благовест неторопливо поднимался к облакам и тянулся к глади озера, припадая к прохладным водам, отражавшим узорочье кирилловских маковок, и будто окунаясь в них.

А Белое озеро расстилалось широко, привольно, от самых ног в туманную невероятную даль. Только сильно напрягая зрение, можно было рассмотреть вдалеке теряющиеся в голубоватой утренней дымке очертания противоположного берега.