Камни Юсуфа - Дьякова Виктория Борисовна - Страница 63

— Я ему доверяю, говорила уже, — повторила Вассиана, — оттого, что неизвестен он здесь никому, и лицо у него русское. Мне бы легче тебя везде посылать, так тебя как ни одень, а лицом ты все иноземец, к тому же Андома тебя, хоть персидским шахом наряди во тьме непроглядной, и то узнает. А мне надобно, чтоб он и не догадывался ни о чем. Сговорились они с мужиком?

— Сговорились. Я того новгородца на примету взял, он теперь, даже если захочет, никуда не денется.

— Что ж, хорошо, — заключила Вассиана. — Невеста у нас есть, папаша ее знатный тоже нашелся. Пора и жениха сватать, что скажешь?

— Согласен, — кивнул головой Гарсиа.

— Узнал ты, где бывает Андомский князь, помимо того, что при царе в Слободе сидит?

— Узнал я, госпожа, что завтра, — сообщил де Армес, — готовится большой пир в московском доме знатного князя Афанасия Вяземского, именины празднуют, а князь Вяземский, знаете сами, госпожа, среди новых государевых телохранителей за заводилу будет. Все дружки съедутся к нему, будет там и Голенище, я уверен.

— Удачный случай сам стремится нам навстречу, — княгиня легонько постучала пальцами по табурету, раздумывая. — Вот что, Гарсиа. Пир, наверняка, начнется с обеда, так что отправляйся ты завтра со свеном к этому времени к дому князя Вяземского и постарайся, чтобы сват наш Андоме на глаза попался, да не просто так, чтоб внимание он ему уделил, и немалое, чтоб время было у свена про невестушку нашу рассказать. Да научи его, как вести себя следует, чтобы уж без глупостей на этот раз. Царские опричники это не какие-то мелкие воришки в корчме, тут на большие неприятности нарваться можно, коли неладное заподозрят. Только надо мне, чтобы Андома завтра наживку нашу заглотил. Другой случай представится не скоро. Пусть богатство, богатство невестино расписывает. Красота ее задаром Андоме не нужна. У него долги непомерные, а аппетиты волчьи, ему натуру свою насыщать надобно, да желательно, за чужой счет. Вот и клюнет, не устоит. Ну, а не справитесь — все дело испортите.

— Справимся, госпожа, — успокоил ее Гарсиа, — и не с такими делами справлялись. Только бы свен лишнего не брякнул…

— А ты стой рядом, да коли что, рот-то ему затыкай. Пусть лучше чудным покажется, чем выставит все замыслы наши напоказ. А уж как его с Андомой свести, ты, друг Гарсиа, помозгуй. Надо, чтоб на пир он его с собой взял, там бы попроще было свену нашему, когда уже выпьют все вина, то не такие внимательные становятся. Погляди там по обстоятельствам.

— Погляжу, госпожа, не волнуйтесь, — ответил испанец, — Все устрою как следует. Позвольте спросить, госпожа, — капитан осторожно заглянул под полог кровати, где Вассиана прятала под одеялом правую руку. — Почему руку прячете? Что у вас с рукой, госпожа?

Княгиня молча вытащила руку из-под одеяла и показала ее де Армесу. На ней во всю длину указательного пальца простиралась кровавая, язва, на которой уже начал выступать первый гной. Вассиана попробовала согнуть пальцы и тут же, побледнев, скорчилась от боли.

— Что же медлите, госпожа? — забеспокоился де Армес. — Надо сейчас же смазать рану лекарством Великого Магистра. — Он кинулся к стоящему под привинченной к стене лавкой сундучку княгини и начал доставать из него янтарную шкатулку, разворачивая яркие шелковые платки, в которые она была завернута.

— Боюсь, что лекарства во флаконе больше нет, — прошептала Вассиана.

Де Армес открыл шкатулку и достал красный флакон. Действительно, лекарства осталось на самом донышке.

— Это последнее предупреждение, — продолжала Вассиана, — в следующий раз его не будет вовсе.

Капитан де Армес быстро поднес флакон к ее постели и вылил несколько капель на рану. Гной начал быстро исчезать.

— Госпожа любит принца Ухтомского? — спросил испанец, не отрывая взгляда от кровоточащей язвы на руке Вассианы, которая затягивалась с неимоверной быстротой.

— А разве в твоей прежней жизни, Гарсиа, не было ничего, что согревало бы воспоминания твои нежностью и теплом? Ты никого не любил? — спросила его в ответ Вассиана.

— Любил? — пожал плечами Гарсиа. — Не помню. О той жизни в Мадриде и Барселоне теперь у меня не сохранилось в памяти ничего. Точнее, воспоминания у меня, конечно, есть, но они пусты, в них не осталось содержания, исчезли эмоции, которые их наполняли. Была ли у меня любимая женщина? Пожалуй, нет. Я никого не любил тогда. Была одна девушка, она любила меня сильно. Я оставил ее, когда уплыл с Кортесом в Америку. Сокровища ацтеков привлекали меня намного больше, это их я любил по-настоящему. Уже потом, когда Великий Магистр возвратил меня к жизни, я узнал, что девушка та после моего отъезда родила ребенка, а так как она была знатного рода и родила вне брака, родители отреклись от нее, а инквизиция замуровала заживо в склепе ее и младенца. Но я бы не узнал ничего этого, потому что из похода Кортеса назад в Испанию я не вернулся, меня зарезали индейцы на жертвенном алтаре, так что я все равно ничем не смог бы ей помочь,

— И ты никогда не жалел, что не остался с ней, а уплыл с Кортесом?

— Конечно, нет, — усмехнулся испанец. — Если бы я был способен на это, я бы сейчас нянчил внуков где-нибудь у себя в Кастилье, а не сидел бы здесь с тобой, плетя интриги ради награды в тамплиерских алмазах. Каждый получает то, чего желает и чего заслуживает. Так зачем скорбеть о том, чего все равно не может быть, или о том, что прошло?

— А не пытался ты встретиться с ней после смерти?

— Зачем? Я — грешник, она — мученица. Впрочем, она тоже согрешила, ведь никто не заставлял ее пускать меня к себе в постель, я же не обещал жениться на ней, не просил ее руки у отца. Я просто соблазнил ее. И она поддалась, несмотря на запрет церкви. Так в чем разница между нами?

Княгиня промолчала. Кровавая рана на руке почти закрылась, оставалось маленькое коричневое пятнышко, которое уменьшалось с каждым мгновением.

— Я должен сказать, госпожа, — произнес де Армес, целуя ее руку, — что вы обязаны отречься от принца Ухтомского. Вы нанесете себе непоправимый вред, дадите ход необратимому процессу, который погубит вас, принца Никиту и очень сильно огорчит меня. Ведь я привязался к вам, а мне придется делать выбор. Я не хотел бы с вами расставаться, и не хотел бы вновь видеть вас в муках и страданиях, как тогда, когда мы впервые узнали друг друга. Я не смогу остаться с вами, простите, как бы я этого ни хотел…

— Я знаю, Гарсиа, — остановила его Вассиана, — я знаю, что позволено мне, а что нет, и я не намерена нарушать запрет. Не сомневайся.

— Я надеюсь, госпожа, — испанец поднялся и убрал почти пустой флакон в шкатулку, — очень надеюсь на ваше благоразумие. И на то, что эта склянка скоро снова наполнится спасительной жидкостью. Вам надо отдохнуть, госпожа, вам необходим сон. Я ухожу, — он убрал шкатулку в сундучок и снова задвинул его под лавку.

— Да, ступай, Гарсиа, — тихо откликнулась Вассиана. Она забралась под одеяло, укрывшись им почти с головой. — Спасибо тебе за заботу.

— Мой долг — служить вам, госпожа, и оберегать, — поклонился капитан.

Княгиня не ответила. Уходя, он видел, как по ее лицу, почти белому в уже тающем перед утренней зарей свете луны, струящемся сквозь слюдяное оконце, скатилась жемчужная слезинка, оставляя поблескивающую дорожку на щеке. Скатилась — и затерялась в мягких атласных складках.

Княгиня не шелохнулась. Капитан Гарсиа, осторожно ступая, дабы не потревожить госпожу, вышел из комнаты и тихо прикрыл за собой дверь. На востоке уже замелькали первые лазоревые блики утра.

На именинный пир к знатному князю Афанасию Вяземскому в его недавно отстроенные поближе к новому царскому дворцу в Слободе палаты съезжались видные гости со всей Москвы. Князь Афанасий слыл царским любимцем, и присутствовать на празднестве в его доме почитали за честь многие. Однако князь в дружбе своей был разборчив, близостью к государю и милостью царской дорожил, от того большинство знатных боярских и княжеских родов, в той или иной степени провинившихся в последнее время перед государем, на пир его приглашения не удостоились.