Камни Юсуфа - Дьякова Виктория Борисовна - Страница 61

— Вот, черт, — выругался он, едва удержав равновесие, — ну и вонища! Рыбкин! — позвал он. — Где этот Сусанин? Куда ты меня загнал? — накинулся он на подскочившего сержанта. — Ты что лепишь, дурья твоя голова? Где дорога, я тебя спрашиваю? Темень такая, хоть глаз коли. Тут вон что…

Рыбкин глянул в яму и чуть не подавился.

— А я… я… не знаю, — растерянно захлопал он глазами, — была здесь дорога, товарищ майор, честное слово была…

— Да иди ты! — разозлился на него Витя. — Вот менты, вечно так. Что ни поручишь, все провалят. Была дорога, — передразнил он Рыбкина, — только куда она делась?

Витя осторожно отступил назад и снова огляделся, раздумывая. Соловьиные трели смолкли, и до Вити донесся негромкий свист. Витя обернулся в ту сторону. Впереди под лучистым покровом лунного света он отчетливо увидел затянутую в черное стройную фигуру де Армеса, который махнул ему рукой.

— Дурак ты, Леха. Пошли… — Витя резко схватил Рыбкина за руку. — Дорога у него тут была!.. Дорога совсем в другой стороне. Вот послал Бог помощничка, дите малое да и только, возись с ним…

И он заторопился, таща за собой сержанта.

Оставив Витю в корчме, князь Никита Ухтомский вернулся в дом Афанасия. Улицы уже запирали решетками, появились первые метельщики, обязанности которых состояли не только в том, чтобы подметать кривые московские улочки, но и обходить по ночам город с фонарями и колотушками — специальными палками с привязанными на них деревянными шариками на веревках.

Навстречу ему попалась Стеша. На ней была широкая холщовая рубаха с вышивкой, заправленная под темно-синюю поневу, длинную юбку, завязывающуюся у пояса. Светло-русые волосы заплетены в длинную косу и украшены повязкой из широкой алой ленты. Под рукой она несла ушат с бельем, чтобы полоскать на реке.

Завидев Никиту, девка тут же юркнула с главной аллеи, ведущей к дому Шелешпанских, на боковую тропинку. Князь успел заметить, что лицо у нее заплаканное. Верный своему обещанию, данному княгине Вассиане, Никита не уделял теперь Стеше прежнего внимания и даже хотел отправить ее обратно на Белое озеро к Ефросинье, но Стеша в слезах умоляла его позволить ей остаться, и он сдался.

Втайне она, конечно, надеялась, что «любимый князь» переменит свое отношение к ней и все пойдет по-прежнему, но старалась пореже попадаться ему на глаза, как бы наказывая его своим отсутствием. Она никак не хотела смириться с тем, что князь Ухтомский разорвал их отношения окончательно. Груша и Лукинична раззадоривали ее своими разговорами, то доводя до отчаяния, то успокаивая и снова пробуждая надежду. Теперь же, когда князь Ухтомский временно занял место Алексея Петровича и стал старшим среди белозерских князей, они втихомолку, когда никто не слышал, называли Стешку «государыней» и тем сердили и расстраивали ее еще больше.

Подъехав к дому, князь Ухтомский спешился, бросил поводья подоспевшему Сомычу и, поднявшись на крыльцо, кликнул Верку, служанку княгини Вассианы, чтобы та узнала, примет ли его княгиня сейчас. Было уже поздно, все в доме спали. Княгиня Белозерская, оставив мужа на попечение Лукиничны, тоже отправилась в свои покои отдохнуть. Потому Верка в некотором замешательстве пошла выполнять поручение молодого князя: разве ходят к замужней женщине чужие мужчины в такое время?

Но княгиня еще не спала. И, к еще большему удивлению Верки, тут же распорядилась позвать князя Ухтомского к ней.

Сбросив шапку и шелковый плащ, Никита поднялся в ее покои. Вассиана сидела на постели, подогнув ноги и слегка прикрыв их атласным одеялом, подбитым мехом. На ней была золотистая атласная рубашка с длинными широкими рукавами, расшитая розоватым жемчугом, распущенные черные волосы в беспорядке вились по плечам. Бледное лицо выглядело слегка утомленным, огромные синие глаза смотрели устало, но приветливо. Закрыв за собой дверь, Никита молча подошел к постели и, опустившись на колени, прислонился головой к ее рукам, целуя тонкие пальцы. Она склонила голову, прижавшись щекой к его волосам.

— Отвел ли ты свена к тому человеку? — тихо спросила она князя.

— Да, государыня, — ответил он, продолжая ласкать ее руки, — надеюсь, все сладится, как ты хотела.

— Если так, то готовь подарки младшенькому братцу своему, — негромко засмеялась Вассиана. — Пир ожидается шумный, на всю Москву.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — Никита поднял голову и посмотрел на нее. В полумраке его зеленые глаза под резко очерченными темными бровями казались почти черными и бездонно глубокими.

— Узнаешь, Никитушка, узнаешь, — лукаво покачала головой Вассиана, — не торопись. Повеселимся мы все на славу… давно, я думаю, ты так не смеялся, как в этот раз придется, но пока чу! — она прижала указательный палец к губам. — Ты же охотник, должен знать, что зверя надо сперва выследить, загнать, а уж потом потешиться с ним вволю. А зверь у нас нешуточный, поверь мне, — она нежно обвила его шею руками и прислонила голову к своей высокой груди. Едва сдерживая себя, побледнев от бушевавшей в сердце страсти, Никита отступил на шаг от постели.

— Позволь идти мне, государыня, — сказал он, не поднимая на нее глаз.

— Позволь узнать, куда пойдешь, — спросила его княгиня, и в голосе ее прозвучал вызов, — не к Стешке ли утешения искать?

Никита промолчал.

— Позволь уйти мне, — через мгновение снова повторил он.

— Не позволю! — затаенная ревность наконец вырвалась наружу, горячий итальянский пыл затмил все разумные доводы в ее голове, и Вассиана почти крикнула на него: — Не позволю! Не позволю, — во второй раз она понизила голос и едва слышно прошептала слова.

Грудь ее возбужденно вздымалась, она вся подалась вперед, как грациозная дикая кошка, приготовившаяся к прыжку. Никита поднял голову. Глаза их встретились. Взор княгини был темен, как еловая чаща ночью. И только в самой глубине ее индиговых глаз мерцали голубоватые искорки огня, сжигавшего ее. Княгиня снова откинулась на подушки, напряженное тело расслабилось. Не глядя на князя, она медленно, одну за другой расстегнула жемчужные пуговицы на рубашке. В плавном движении рук угадывалась упругость молодых ветвей.

Не сводивший с нее глаз Никита сбросил терлик и, в миг оказавшись рядом, заключил женщину в объятия. Приникнув страстным поцелуем к ее трепещущим губам. Его сильные руки сжали округлые бедра, безжалостно сминая золото атласа, рубашка соскользнула с ее плеч, открывая молочную белизну полных грудей. Она дышала все глубже, и казалось, сквозь тонкую шелковистую кожу он мог видеть ее сердце, готовое выскочить наружу.

Тело княгини увлажнилось от охватывающей ее страсти и источало тонкий аромат карибской ванили и свежих листьев зеленого чая. Он опустил свои уста на ее грудь. Едва слышный стон вырвался у нее и тут же стих, приглушенный. Ее быстрые пальцы, сорвав кушак с его одеяния, скользнули под рубахой по жестким мускулам живота, к бедру, а затем еще ниже — к паху, и застыли на мгновение, плененные жаром страсти, кипевшей внутри него…

Вдруг окружавшую их тишину разорвал громкий тревожный стук, еще, еще, еще… Княгиня, опомнившись, оттолкнула от себя Никиту и в большом волнении соскочила с постели, поправляя одежду. Кинулась к окну, затем к двери… Никита в растерянности наблюдал за ней.

— Что с тобой? Что случилось? Кто стучал?

Он тоже поднялся, подошел к окну, вынул втулку, посмотрел сквозь мутную слюду наружу — никого, пустой двор. Затем подошел к двери, открыл ее — тоже никого. Он в недоумении обернулся на Вассиану.

— Не ищи, там никого нет, — тихо сказал она, присев на табурет и сжав руками виски. — Это предупреждение мне, чтоб не забывала…

— О чем? — Никита присел на корточки перед ней. — Я не понимаю…

Она молча рассматривала мелкие коричневые точки на своих руках; одна из них, у самого указательного пальца, как-то подозрительно увеличилась.

— Иди к Стеше, иди к кому хочешь, — горестно произнесла она, в глазах ее стояли слезы, — для меня все кончено уже давно. Любовь — это непозволительная роскошь. Владея состоянием, на которое можно купить весь мир, я не могу себе позволить то, что доступно нищей простолюдинке: счастье любить и быть любимой. Ступай. И лучше тебе вообще позабыть обо мне.