Камни Юсуфа - Дьякова Виктория Борисовна - Страница 27

По расчетам Растопченко, испанец должен был быть на корабле, со всей командой, так как с момента отъезда князей в усадьбе они не появлялись, а куда им еще ходить? Хотя никогда нельзя знать заранее, на что способен противник, просчитывать необходимо все возможные и невозможные варианты, — это Витя затвердил давно, хотя в последние годы на службе в органах умственной работой старался себя не перетруждать. Но ничего, придется вспомнить молодость. Галера плавно покачивалась на волнах, позвякивал корабельный колокол, несколько матросов усиленно драили палубу. Больше никто не появлялся. Свежий воздух, бессонная ночь, летняя жара да царящее вокруг безмолвие, — разве что вода плеснет, да ветка дрогнет, — укачали Растопченко… он и сам не заметил, как заснул на посту.

Растолкал его Рыбкин, когда солнце уже клонилось к закату.

— Товарищ майор, князья возвращаются, в усадьбу надо идти.

Витя вскочил как ужаленный:

— Что? Что? Я спал? Почему не разбудил меня? — набросился он на Рыбкина. — Что было? Было что-нибудь?

— Да ничего не было, — пожал плечами сержант, — тихо все.

— Испанец, испанец выходил? — продолжал допрашивать его Растопченко.

— Выходил. Прошелся по палубе, посмотрел там что-то, проверил, да и все. А вот недавно, с полчаса будет, на лодке к берегу причалил и в усадьбу пошел.

Витя сокрушенно покачал головой: он понял, что опять прошляпил своего противника. Ведь испанец-то пошел в усадьбу не тогда, когда князья уже прибыли, что выглядело бы логично, а за полчаса до их прибытия. Зачем? Ответа на этот вопрос у Вити снова не было.

— Что ж, пойдем и мы, — вяло приказал он Рыбкину. Ругать Леху за то, что он не побежал за испанцем, Вите было неудобно, сам-то он вообще спал. Но ведь мог бы Рыбкин сообразить — не маленький… Одно слово — менты. Не прикажешь — ничего не получишь. Да, первый блин комом.

«Ничего, еще посмотрим, чья возьмет», — воинственно подумал Растопченко, поправляя кафтан и шапку на пути в усадьбу.

Когда они подошли к дому, князь Никита Ухтомский на площади у парадного крыльца расспрашивал вернувшихся из окрестных деревень слуг. Витя тоже остановился послушать. Вопреки его ожиданиям, слуги показали, что неизвестные люди в окрестных лесах все-таки появлялись, но вели себя спокойно, отчужденно, с местными старались в контакты не вступать, в стычки не встревали, проводников не просили, еды тоже. Похоже, что это иноземцы, скорее всего беглые пленные. На протяжении всей своей истории Русь воевала непрерывно, и пленников, которые не осели на землю, а ожидали выкупа, хватало.

Из рассказов слуг выходило, что скитальцы эти особой опасности не представляли ни для княжеской усадьбы, хорошо укрепленной и защищенной оружными холопами, ни для монастыря с его высокими стенами и десятками пушечных стволов на башнях. Витина версия полностью провалилась: на галере никто не скрывался, да и не мог скрываться — взбудораженное бессонной ночью воображение явно сыграло с ним злую шутку.

Но стоп. А как же все остальные аргументы? А пропавший кинжал? А следы? А исчезнувший труп? О последнем событии никто, кроме них с Лехой, не знал, а Витя рассказывать не торопился: как бы самого виновником не сочли.

Странно, вообще-то, что никого, кроме него самого, не волнуют столь важные детали. Видать, все вроде Сомыча твердо верят в мифические силы и колдовство.

Князь Никита Романович распустил слуг и поднялся к князю Алексею с докладом. Витя направился было вслед за Лехой в поварню, но тут увидел «объект»: испанец спускался по парадной лестнице из дома, и Витя подумал, что он, наверняка, торчал где-то рядом. Ему, должно быть, вовсе не безразлично, что донесли своим хозяевам княжеские посланцы. Не удостоив свена взглядом, испанец прошел в сторону конюшен.

«Вынюхивает, гад, высматривает!» — подумал Витя с досадой, проводив испанца взглядом. Его злило, что все казавшиеся необыкновенно убедительными соображения на поверку получались не более чем домыслами. А как все гладко складывалось! Он махнул рукой и зашел в поварню.

Усевшись на лавке перед столом, Леха Рыбкин с аппетитом уминал из подаренной серебряной миски с длинной ручкой курник — паштет из курицы с яйцами, бараниной, маслом и говяжьим салом; закусывая все это овсяной кашей и оладьями из крупитчатой муки с медом. Растопченко сел рядом с ним.

Оторвавшись от еды, сержант шепнул на ухо:

— Груша сказала, что пифон молоко пьет. Помните, вы просили узнать.

— Только молоко? А кровь он не пьет? — зло спросил Витя вполголоса. — Мертвечиной закусывая?

Рыбкин чуть не поперхнулся.

— Что вы, товарищ майор, такое к еде-то…

— Ладно, прости, ешь спокойно.

Появилась Ефросинья и молча поставила перед Витей тарелку с пирогами.

— Пироги с кашей да с рыбой, — пояснила она, сердито глядя на «свена». — Курник кончился уже. Да вот еще вам крынка молока на двоих. Я тут твоего друга спрашивала уже: кто из вас в печку лазил? Весь хлеб мне разломал. Не ты?

— Не-е-е, — побоялся признаться Витя.

— Ладно врать-то! — одернула его Ефросинья.

— Если не ты и не он, — она указала на Рыбкина, — то кто же? Остальные небось знают, что без моего ведома нельзя еду брать. Только вы, нехристи окаянные, все к порядку никак не приучитесь. Но я вас живо научу. Чтоб в последний раз, а то скажу Матвею, прикажет выпороть обоих, и весь сказ, — пригрозила она.

— И носовые платки в шапке надо носить, а не по карманам рассовывать. Вот уедет государь, вы-то здесь останетесь, я вас как шелковых порядку выучу.

Выпороть! Подобная перспектива Растопченко совсем не понравилась.

«Домострой тут развели, — с досадой подумал он, пережевывая холодное тесто. — Поесть спокойно не дадут!»

Но мысли его снова постепенно вернулись к испанцу.

Он слышал, как князь Никита Романович послал Фрола в Кириллово-Белозерский монастырь, дабы успокоить отца Геласия, что никакой реальной угрозы монастырю нет. Затем князь Ухтомский распорядился готовиться к отъезду в Москву.

По всей усадьбе уже суетились дворовые, собирали вещи, проверяли оружие, амуницию… В усадьбе оставался князь Григорий Вадбольский и почти все вооруженные холопы князя. Никита Романович все-таки настоял на том, что он тоже должен сопровождать князя Белозерского в Москву, раз серьезной опасности нет, а там, в Москве, еще неизвестно как дела повернутся.

Витя поначалу решил остаться в усадьбе, чтобы дальше следить за испанцем и его людьми, тем более что из слов Ефросинии следовало, что такова воля князя. Но надо бы узнать поподробнее, что к чему. Витя вспомнил о своей агентуре и шепотом приказал Рыбкину:

— Как поешь, разыщи Аллу, и ко мне ее.

— Аллу? Какую Аллу? — не понял Рыбкин.

— Ну, не Пугачеву же, дурья твоя голова, — зашипел на него Витя, — забыл что ли? Агентку по кличке «Алла».

Но видя, что Рыбкин так ничего и не понял, вынужден был расшифровать:

— Грушу ко мне позови, черт тебя побери. Я на прежнем месте, на скамейке под вишнями буду ее ждать. И чтобы быстро.

— Есть, товарищ майор, — наконец смекнул Рыбкин.

Доев свой нехитрый обед, Витя пошел ждать Грушу в условленное место. Девка прибежала быстро, и чекист тут же узнал важную новость: оказывается, де Армес тоже собирался ехать в Москву. Это окончательно поломало все тщательно выстроенные Витины планы: зачем испанцу в Москву? По всему раскладу, будь он де Армес или не де Армес, но в Москве ему делать нечего. Во-первых, там народу больше. Иностранцы наверняка есть, послы — его могут узнать. Потом, удобный ведь момент: князья уезжают, людей остается не так уж много. Самое время усадьбу разграбить, коли именно этим они хотят заниматься…

Ан нет… Опять что-то тут не складывается. В чем-то он просчитался… Зачем испанцу в Москву? А может, Гарсиа и вправду ни причем?

Вопросов по-прежнему оставалось значительно больше чем ответов. Следовательно, ему тоже необходимо ехать в Москву. А как, если князь решил оставить его на Белозерье?