Разворот на восток - Михайловский Александр - Страница 15

До нас уже не один раз доводили приказы о строжайшей недопустимости насилия по отношению к местному женскому элементу, но ни о каком насилии в случае с Кларой не могло быть и речи. Нужно было быть полным дураком, чтобы не понять, чего она хочет от меня. Конечно, постараюсь ее утешить, сделать так, чтобы ее возвращение в родной дом стало по возможности приятным… А что будет дальше – об этом я не задумывался.

Когда Клара ушла в ванную, я даже приготовил для нас двоих ужин, пожарив банку американской свиной тушенки с омлетом из американского же ячного порошка. И я видел, как она была смущена и даже шокирована в этот момент. Мне рассказывали, что тут, даже когда местные едут в гости к ближайшим родственникам, они впереди себя высылают деньги на собственный прокорм. Нам, русским, такого низменного меркантилизма попросту не понять, а им не понять нашей широты души. А может, все не так плохо, и это потребительское отношение к людям у местных европейцев исключительно от долгой жизни в тяжелых условиях буржуазной действительности. Мне хочется верить, что после вхождения в состав Советского Союза эти люди смогут взглянуть на жизнь шире и понять, что ценность жизни не измеряется одними только шекелями, гульденами, марками, франками и песетами, что самое главное в ней – душевная теплота и обычное человеческое участие.

Я не знаю, будут ли у нас с Кларой в дальнейшем какие-либо отношения, но хочу, чтобы все у нее в дальнейшем сложилось хорошо. Ведь в числе прочего, и ради таких, как она – чистых и ни в чем не запятнанных – мы пришли в Европу, освобождая ее от ужасов нацизма-сатанизма. Но если утром она сама опять скажет мне: «Не уходи», то надо будет сразу объяснить ей, что такие вещи можно делать только в случае серьезных намерений, а потом, в случае ее согласия, пойти к нашему замполиту товарищу Гвоздеву и обрисовать ситуацию. Скрывать связь с местной жительницей для красного командира недопустимо, и в то же время, если мы все сделаем без утайки, дело будет рассматриваться в индивидуальном порядке, и при этом главную роль сыграют как чистота анкеты невесты, так и боевые заслуги жениха.

30 сентября 1943 года, восемь часов утра. Германия, провинция Остмарк, Вена, жилой комплекс на Энгельс-плац (бывшая Петер-Абель-плац).

Клара Лангердорф, 25 лет, вдова, репатриированная жительница города Вены и домохозяйка, бакалавр исторических наук.

Когда я проснулась, испытывая во всем теле чувство неги и удовлетворения, Симеон был одет, гладко выбрит и держал в руках свой маленький чемоданчик.

– Прощайте, фрау Клара, – сказал он мне, – эта ночь кончилась и, наверное, мне пора идти…

Вот и настал этот момент, которого я так боялась… Сейчас он уйдет, и мы больше никогда не увидимся. А ведь мне с ним было так хорошо… Сделав свои дела, он не отвернулся к стене и не захрапел, как это обычно делал Франк, а, прижавшись ко мне, гладил меня по груди и говорил разные ласковые слова. Чудные русские, не вполне понятные мне слова – они звучали так умиротворяюще… Так что я уснула первой, чувствуя себя в его объятьях уютно, как младенец в колыбели.

Но вот настал драматический момент, когда он стал прощаться со мной… И я, вытянув к нему руки, умоляюще сказала:

– О нет… ты не уходить… я хотеть, чтобы ты еще остаться. Хотя бы еще один раз…

Симеон посмотрел на меня внимательным взглядом, вздохнул и, отложив в сторону свой чемоданчик, присел на стул рядом с кроватью.

– Понимаешь, принцесс… – сказал он, чуть заметно вздохнув, – если я останусь сейчас, то завтра это повторится снова, а потом еще и еще… Нет, остаться я могу…

Ну вот, он не останется… Я ожидала такого ответа, и была готова к нему. Он прав: зачем углублять нашу связь, если у нас, кроме постели, не может быть ничего общего? Я для него – всего лишь приятный эпизод; сколько их у него еще будет, таких эпизодов… Он молод, хорош собой, галантен и добросердечен. Впрочем, я даже не знаю, женат ли он. Я не спрашивала, ведь это было для меня неважно. Да и сейчас не имеет значения – ведь он уходит. Спасибо тебе и на этом, Симеон, ты навсегда останешься в моей душе прекрасным воспоминанием…

Как я ни крепилась, ни старалась улыбаться, он, кажется, уловил мое настроение. Он внимательно вгляделся в мое лицо и вдруг улыбнулся и нежно провел пальцем по моей щеке.

– Нет, я, конечно же, могу остаться, принцесс… – сказал он, – но только в том случае, если у нас с тобой будут серьезные намерения.

От этих слов у меня даже пересохло в горле. Я невольно провела рукой по волосам, испытав одновременно растерянность, удивление и надежду. До меня никак не могло дойти, что он имеет в виду. Может быть, я еще недостаточно хорошо владею русским языком, чтобы правильно понять то, что он сказал? Серьезные намерения? Нет, я не понимаю… Не может быть, чтобы речь шла об этом… Какие «серьезные намерения»? Он, должно быть, шутит. Или я и вправду не понимаю всего смысла сказанного…

– О, ну тогда ты делать мне предложение? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал весело, как будто я поддерживаю шутку, хотя на самом деле сердце мое полнилось болью. – Это есть хорошо – делать предложение после один ночь любовь! – Я звонко рассмеялась – лишь бы он не заметил, как я страдаю. Как не хотелось казаться перед ним глупой, привязчивой овечкой! Он ничего не должен заподозрить…

Я разошлась:

– Это похоже как синема… Сказка! О нет – фантастиш! Я не видеть такой синема, как там постель, и сразу – как это, стать муж и жена… Значит, мы жениться, Симеон, да? – Я вновь залилась смехом, в котором уже начали звучать истерические нотки.

Но он вдруг стал донельзя серьезным. Складка залегла меж его бровей.

– Именно так, – кивнул он, выпрямившись. Голос его прозвучал твердо; он строго и вместе с тем нежно смотрел на меня, отчего мой дурацкий смех мгновенно умолк.

Он слегка прокашлялся и стал говорить тихо и веско, глядя прямо мне в глаза:

– Разве ты не видишь, что это была действительно ночь любви между половинами одного целого, а не случайная постельная встреча двух чужих людей, когда уже через два дня не помнишь лица своего мимолетного партнера? И, кроме того, я ведь не просто случайный встречный с соседней улицы, а советский командир. Одно дело, если я буду спать с тобой без всяких обязательств, что крайне аморально, и совсем другое – если ты будешь моей невестой, будущей женой, а станешь ты ею сразу после того, как закончишь свои учительские курсы и получишь права советского гражданства. Школьный учитель – это очень высокий общественный статус. В противном случае, если ты ответишь мне отказом, то нам следует расстаться, и лучше всего немедленно, чтобы не усугублять ту сердечную рану, которую мы можем нанести друг другу.

Он замолк. И смотрел на меня как-то настороженно. А я… Мне вдруг стало так стыдно… Все во мне перевернулось от его слов, сказанных с такой страстью и убеждением… Я судила о нем по другим мужчинам, я применяла к нему привычные мне критерии… А он был искренен… И говорил мне правду, даже и не думая шутить. Но это же просто невероятно… я даже и предполагать не могла, что все может быть ТАК… Я, конечно, пыталась фантазировать, как завлеку его, привяжу к себе со временем, если он будет периодически забегать ко мне… Но при этом я понимала, что это – не более чем глупые грезы. От меня здесь мало что зависело…

На моих глазах выступили слезы. Он молчал, но вся его страстная, немного сумбурная речь все еще звучала в моей голове, и я чувствовала, как неудержимо падаю в какую-то блаженную пропасть… Еще несколько минут назад все для меня было очень грустно, и я не могла даже и мечтать прожить всю жизнь с этим добрым и ласковым красавцем, каждую ночь переживать в его объятьях полет в небеса и слушать из его уст в свой адрес нежные слова, рожать ему таких же красивых и добрых детей… И вот сейчас я парю на крыльях счастья, и даже боюсь поверить, что все это происходит на самом деле…

– Ну так что, принцесса? – Он сжал мою ладонь. – Что скажешь?