Все, что мы когда-то любили - Метлицкая Мария - Страница 4

Ситуацию можно было спасти. Но нет, не получилось.

Неблагодарный жених покачал головой:

– Нет, уважаемая пани. С желудком у меня все нормально. Просто… – Ища поддержки, Марек коротко глянул на Анну. – В нашем доме не принято есть свинину. Мой прадед был раввином. Его я, разумеется, не помню, прадед, как и вся остальная семья, погибли в Освенциме. Мы не соблюдаем все так, как было когда-то, да и мой отец чистокровный поляк. Но свинина в нашем доме… Ее не бывает. Мама даже не переносит ее вида и запаха. Простите, но это привычка.

Анна взяла любимого за руку.

Амалия переводила взгляд с матери на сестру. Лицо пани Терезы пошло красными пятнами, но она нашла в себе силы улыбнуться.

– Теперь все понятно, – сказала она. – Слава богу, что вы здоровы! А виновата во всем, – она сурово глянула на младшую дочь, – наша Анна! Это она должна была сказать, предупредить! В конце концов, я могла запечь петуха. Если бы удалось его достать… – пробормотала она.

– Извините, – повторил Марек.

– Я не знала, – тихо проговорила Анна. – Прости, мама, но я правда не знала.

Ситуацию спасла Амалия:

– Ну вы как хотите, а лично я приступаю к горячему!

Все понемногу приходили в себя, только пани Тереза бросала на Анну укоризненные взгляды.

Потом были кофе и мамины эклеры, а вот кекс, принесенный будущим зятем, пани Тереза на стол не поставила – развернув бумагу, брезгливо отодвинула его в сторону – отомстила.

Распрощавшись, молодые выскочили на улицу. Выйдя за калитку и взявшись за руки, почему-то бросились бежать. Бежали, пока не задохнулись. Остановившись, Марек крепко прижал ее к себе.

– Подвел я тебя, а, Аннушка? Сильно подвел?

– Какие глупости! – воскликнула Анна. – Мама права: это я должна была спросить тебя, что ты любишь и вообще что ты ешь. Лично у меня от жирного ночью болит живот. Вот и отлично – в нашем доме не будет свинины. Ну что, в кино или в парк?

– Подожди, – остановил он ее, – скажи… только честно! То, что я сегодня сказал, никак не повлияет на нашу свадьбу?

– Ты о чем? – улыбнулась Анна. – О том, что ты не ешь свинину?

– Ты понимаешь, о чем я говорю, – нахмурился он. – Не притворяйся.

– Конечно, понимаю, – кивнула она. – Марек, ну конечно же, нет! Мама расстроилась из-за мяса, а не из-за того, что ты еврей. Как ты мог такое подумать? Но я тебя понимаю, – тихо добавила Анна, – у тебя есть все основания.

Они долго молчали. Спустя какое-то время он улыбнулся:

– А знаешь, мне кажется, что все равно все прошло неплохо, ну если бы не это дурацкое мясо! И мама у тебя славная, и сестра. А вот тебя, Аннушка, ждет испытание посильнее. Моя матушка дама сложная, и это мягко говоря. С отцом все проще, он очень занят и много работает. Честно говоря, ему до меня нет никакого дела. И эти разговоры про свадьбу, стол и родню… Ох, Аннушка… Не знаю, что из этого выйдет. Моя мать человек сложный и странный, в ее жизни было много горя и слез. Страшная судьба, страшная. И ее нынешняя жизнь, как мне кажется, ее праздный образ жизни – компенсация за страдания. Но в любом случае с ней будет непросто.

– Скажи, – тихо спросила Анна, – а она… не будет против того, что я не…

– Нет, – перебил ее Марек, – вот здесь точно нет! Мой отец – поляк, а не еврей. И я думаю, она специально вышла замуж не за еврея. Как-то она сказала: не хочу, чтобы мой ребенок страдал так, как я, не хочу, чтобы он носил еврейскую фамилию. Она хотела вырваться из этого горестного круга, не слышать разговоры про гетто и концлагеря, забыть все, как ужасный сон, забыть погибших близких. В общем, отдалиться от того, что с ними случилось. Ей казалось, что это возможно… Мы не отмечаем еврейские праздники, но каждую неделю у себя в комнате она зажигает субботние свечи. Не молится – во всяком случае, я этого не видел. И все же на Песах, самый главный еврейский праздник, на нашем столе лежат горькая зелень и хрен, символы горечи египетского рабства, маца, пресный хлеб, куриное крылышко и отварное яйцо. И мы выпиваем четыре бокала вина. Пожалуй, это все, что осталось от ее прошлого. Да, и еще: в нашем доме не бывает свинины – Эстер не переносит ее вида и запаха. Это все с детства, впитано с кровью. А в остальном мама вполне светская дама!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Я понимаю, – кивнула Анна. – А когда мы пойдем к твоим?

– Я тебе скажу, – запечалился Марек. – Не думаю, что будет просто договориться.

Анна сидела в роскошном зале ресторана и посматривала на дверь. Марек опаздывал.

Отель-санаторий располагался в старинном особняке XIX века. Конечно, его перестроили, но к старине здесь относились серьезно и все, что смогли, сберегли. В холлах стояла старинная, обитая натуральным шелком мебель, узкие английские книжные шкафы с книгами на разных языках, журнальные столики на гнутых затейливых ножках. В солнечные дни стекла причудливых окон горели витражами модного в начале ХХ века ар-нуво. В ухоженном парке били фонтанчики, окруженные амурами с отбитыми носами и пухлыми, не всегда целыми пальцами.

Но самым роскошным был ресторан с мраморными колоннами, с лепниной на потолке, с инкрустированным полом. В каждом углу стояли огромные, полные свежих цветов вазы. Неслышно, словно скользящие конькобежцы, мелькали услужливые, понимающие все с полувзгляда стройные официанты.

Анна пила холодный яблочный сок и смотрела на часы. Ну вот наконец: близоруко щурясь, Марек оглядывал зал.

Анна помахала ему рукой.

Он направлялся к их столику. Анна смотрела на бывшего мужа. Да, пожалуй, не только она – пара вполне молодых, к сорока, женщин, модных и ухоженных, проводили его долгим и заинтересованным взглядом.

«Бедная Шира! – в который раз подумала Анна. – Впрочем, эти истории не про Марека. Хотя… кто его знает? Как говорится, седина в голову, бес в ребро. Но это уже не мое дело. Слава богу, что не мое».

– Ты заказала? – присаживаясь, спросил он.

– Только суп, – ответила Анна. – А уж горячее сам. Откуда мне знать, что ты захочешь?

– Аннушка, – укоризненно ответил он. – Мои вкусы не изменились, они так же примитивны и незатейливы, как и сорок лет назад.

Подошел официант и, вежливо поклонившись, поставил на стол две глубокие тарелки с горячим супом и объявил:

– Уха из трех сортов рыбы. Приятного аппетита! Да, господин, что вы желаете на горячее?

Уха была хороша. Мясо, которое выбрал господин, тоже. Анна ела курицу.

– Почему не мясо? – удивился он. – Ты же так любишь мясо!

Анна грустно усмехнулась:

– Ну какой же ты недогадливый! Не у всех в наши годы свои зубы и не все могут жевать жареное мясо.

Его брови взлетели вверх – кажется, он искренне удивился.

– Ну как твои процедуры? – спросила она. – Ты доволен?

Неопределенно пожав плечами, он сделал глоток воды.

– Доволен, недоволен – какая разница? Я приехал сюда не за процедурами.

Анна молчала.

– Я приехал сюда за тишиной, – продолжил он, – за сервисом, хорошей едой и видом Карпат из окна. И еще, – улыбнулся он, – и самое главное, чтобы увидеть тебя.

Анна смутилась, покраснела как девочка и, уткнувшись в тарелку с фруктовым салатом, сердито пробурчала:

– Вот уж истинная радость – увидеть меня! Впору позавидовать, честное слово!

Он нежно погладил ее по руке.

После обеда гуляли в парке. Немного прошлись и присели на скамейку в тени густой старой липы, неподалеку от фонтанчика с купидоном.

– Ну рассказывай, – потребовала она, – и все по порядку! Про детей, про Ширу, про бизнес. И главное – про себя!

– Сначала ты, – запротестовал он. – Ты первая!

Анна вздохнула.

– Мне нечего рассказывать, Марек. В моей жизни нет никаких изменений. Все ровно так же, как было в прошлом году. – Анна задумалась. – И ты знаешь, я очень этому рада!

Он принялся рассказывать ей про детей, сына и дочь, и был недоволен обоими: сын – бездельник и прожигатель жизни, типичный представитель золотой молодежи, на уме одни гулянки и ночные клубы, в общем, история знакомая и невеселая.