Миг бесконечности 2. Бесконечность любви, бесконечность печали... Книга 2 - Батракова Наталья Николаевна - Страница 72

Грэм вопросительно посмотрел на женщину в кресле.

— Я не сразу поняла, кто она… Она встречалась с Ладышевым, он даже был в нее влюблен! Она родила ребенка, уехала в Германию… Вернее, забеременела здесь, но потом они разругались, и она уехала в Германию, — сбивчиво поправила себя Лера, пытаясь восстановить в памяти хронологию событий. — Долго не могла забеременеть, работала журналисткой, зовут Екатериной… — забормотала она. — Фамилия, правда, была другая… Но это точно она!

— И что с того?

— Он станет ее спасать! — выпалила Валерия.

Всё! Пусть теперь эти двое от нее отстанут, сами разбираются и с Максимом, и с Ладышевым, и с этой журналисткой!

— Так ведь ты сказала: разругались… — засомневался Грэм.

— Надо знать Ладышева. Он… он своих не бросает!

— Тебя же бросил.

— Я сама его бросила, — Валерия забыла о том, что когда-то рассказывала Грэму совсем другую историю. — Эта Екатерина лежала в моей больнице на сохранении, а тут немец заявился, влюбленный в нее по уши. Я решила отомстить Ладышеву и убедила его, что этот немец — отец ребенка. Но это не так.

— А как?

— Возможно, и сам Ладышев.

— Он это знал?

— Нет. Легко поверил моим словам. Вот такая он сволочь, — она автоматически вошла в прежнюю роль, но быстро опомнилась: — Но Екатерину он любил! Даже заболел от переживаний! Ищите ее, она в Минске. Я могу уйти?

Валерия попыталась встать.

— Сиди! — недобро сверкнул глазами Грэм. — Говоришь, на прием к тебе хотела попасть? Звони и назначай время. Прямо сейчас.

Запоздало поняв, что только что по собственной воле усугубила свое положение, Валерия замотала головой:

— Я не могу… Как же… Она же меня сдаст, а мне…

— Звони! — рыкнул Грэм.

11

Катя с Милой второй час сидели на открытой террасе кафе «Гурман». Укутавшись в заботливо предоставленные пледы, они делились подробностями собственной жизни, но главной темой последних минут были Колесниковы. Вернее, Лена. А если точнее — маленькая девочка Эля, ее дочь.

— …В Вене, где Ленка рожала, новорожденной поставили девять по шкале Апгар. Поздравили родителей. Тебе же не надо объяснять, что за шкала? — Катя кивнула. — Так вот… Игорь едва до потолка не прыгал от счастья, полночи с Павлом по вайберу проговорил. Кто ж знал, что эта оценка — не основной показатель, — Мила прикурила очередную сигарету. Собственно, по этой причине они и сидели на террасе: новости не всегда были из разряда приятных и, словно переживая их заново, Полевая в эмоциях вытаскивала из пачки одну сигарету за другой. — А девочка-то такая славненькая, такая хорошенькая! Когда они вернулись, мы сразу в гости приехали. Вот честно признаюсь: таких красивых куколок я в жизни не видывала! Потом уже выяснилось, что это тоже характерно для аутизма.

— Боже, какой ужас!

Забыв о собственных бедах, Катя никак не могла прийти в себя: как же жестока оказалась судьба по отношению к подруге!

— Еще какой ужас! — согласилась Полевая. — Ленка после родов так изменилась, не передать! Словно впервые мамой стала: каждое движение, сопение, каждый вдох-выдох малышки отслеживала. А над молоком как работала, как грудь мучила, расцеживая! С Егором такого и в помине не было. На каждую мелочь внимание обращала, без конца врачей домой вызывала. Те ей даже успокоительные прописывали: мол, не волнуйтесь, все у вашего ребенка в порядке. Только она не успокаивалась — видела: что-то не так. Уже через месяц забила тревогу: Элька отказывалась улыбаться. Ребенок-то не первый, есть с кем сравнивать. В общем, когда малышке три месяца было, один из докторов произнес слово «аутизм» и посоветовал показать девочку специалистам. Ленка, как услышала, прямо в кабинете у врача в обморок хлопнулась: сказалось нервное истощение. С Игорем до этого она своими подозрениями не делилась, все в себе носила. Только со мной и проговаривалась. Я ее успокаивала. Тоже считала, что виной всему послеродовая нервозность.

— Бедная Ленка…

— Она, кстати, часто вспоминала, как ты за Марту боролась. Настояла, чтобы Игорь отправил ее с Элькой в Вену на обследование: сама нашла клинику, сама переписывалась с докторами. Словно специально для этого иняз оканчивала. Шокированный Игорь, конечно же, всё оплатил, няню Егора Ленке в помощь снарядил. Ту женщину, что с ним до школы сидела. Ты должна помнить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Анна… Афанасьевна? — напрягла память Катя.

— Да. Она Игорю не нравилась — твердил, что слишком мягко сына воспитывает. Но Ленка о ней сразу вспомнила: одной-то с больным ребенком за границей непросто. Да что я тебе рассказываю…

— Мне первое время сестра во всем помогла, — согласилась Катя и, поймав удивленный взгляд, пояснила: — Дочь Арины Ивановны.

— А-а-а… Ну да, — дошло до Милы.

— Меня выписали, но Марта еще долго в госпитале лежала. И вот каждый день туда и обратно меня Оксана возила. Это уже позже я машину купила, на права сдала. Без автомобиля там никак… Так что в Вене? — вернулась к теме Колесниковых Катя.

— Подтвердили диагноз, предложили лечение. С тех пор Ленка в Минске только наездами бывала. Игорь снял им квартиру недалеко от клиники: каждый день на процедуры, на занятия. Однажды попробовали подольше здесь задержаться, но Эльке сразу хуже стало: ушла в себя, замкнулась. На Игоря вообще дикая реакция: к себе не подпускала, сразу приступ агрессии начинался. Он даже на руки ее взять не мог. Промучились неделю и обратно вернулись.

Мила загасила сигарету, попросила у официанта счет.

— Я заплачу, не дергайся, — остановила она подругу, открывшую было сумочку. — Считай, что ты у меня в гостях, так как к себе я тебя пригласить не могу: ремонт заканчиваю.

— Так вроде не так давно вселились…

— Здрасте! Почти восемь лет!.. Захотелось кое-что обновить. Как-никак новый этап в жизни — не домохозяйка. Поработала в бухгалтерии на заводе, стало скучно. Перешла в большую логистическую компанию. Паша помог. Сначала простым бухгалтером, теперь, уж почти полгода, главбухом работаю. Сама, без протекции! — с гордостью уточнила Мила. — Жизнь другая пошла: и зарабатываю по нынешним меркам прилично, и свободного времени на всякие дурные мысли не остается. Жалею, что раньше на работу не вышла: столько лет без дела маялась, всем нервы трепала.

— А как Павел? Дети? — осторожно спросила Катя, помня, что Полевые развелись.

— Лиза с Сашей пока у него живут. Сашка, если в лицей при БГУ поступит, скорее всего, там и останется жить, а Лизу я заберу. Школа, если ты помнишь, недалеко от моего дома. Пока Павлу приходится их по утрам в Серебрянку возить. Продолжает преподавать, консультировать. Летом все вместе в Болгарии отдыхали.

— Так может…

— Нет, — поняв, что хочет сказать подруга, твердо произнесла Мила. — Мы с ним закрыли эту тему. Сошлись на том, что вместе воспитываем детей, помогаем друг другу. Нам обоим комфортнее жить по отдельности: каждый имеет личное пространство, живет своей жизнью. Знаешь, что я заметила? Когда я не вижу его изо дня в день, не жду дома, у меня и ревности-то никакой нет. Но как только рядом оказывается, как будто бес вселяется: ловлю взгляды, думаю черт знает что! Это болезнь, и, как ни странно, ее симптомы почти не проявляются на расстоянии. Раньше ведь как было? Рубашку утром выбирает, а я сразу: для кого? Парфюмом попользовался: для кого? Вечером вернулся сытый: кто накормил? Ну и так далее… А когда глаза не видят, так и мыслей дурных нет, — Мила невесело улыбнулась.

Подошел официант, принес счет.

— Может, все-таки пополам? — предложила Катя.

— И не думай! — отмахнулась Полевая. — Тебе деньги на операцию нужны. Правильно сделала, то квартиру продала. Ерунда это все: метры, комнаты, престижный район… Главное, чтобы ребенок был здоров, а остальное со временем приложится. Эх, хотелось бы твою кроху увидеть… А фото есть?

— На телефоне. Сейчас… Вот свежие, вчерашние. С дедом в саду. Смотри.

— Хорошенькая, — пролистывая фотографии, Полевая заулыбалась. — На Виталика не похожа… — задержала она взгляд на одном из снимков. Даже увеличила, чтобы лучше рассмотреть личико девочки. — И на тебя тоже… Но кого-то она мне напоминает… Нет, не могу вспомнить, — протянула телефон обратно. — Так и не скажешь, кто отец?