Зоопарк - Дяченко Марина и Сергей - Страница 11

— Не трынди, Вадька! Не может быть... Что? Н-да... Все, я вылетаю. В-вылетаю, сказал, все...

И выронил телефон. Тот серебристой рыбкой скользнул на дно, да там и остался, безжизненный.

День начался как обычно. С утра у входа в «Империю» выстроилась очередь; ровно в десять окошки касс открылись, впуская льющиеся потоком деньги. Зрители (среди которых по случаю субботы много было иногородних, приехавших на один только день ради «зверского» развлечения) ринулись к вольерам и клеткам, где начиналась привычная работа: соревнования и ссоры, выяснения отношений, интриги, драки и прочая.

За одним только исключением: крокодилы в этот день из воды не вылезли. Лежали, где им полагается, и не обращали на публику внимания.

— Что за фигня! — возмущались зрители. — За что бабки плочены?

Бегемотихи, располагавшиеся по соседству с крокодилами, приостановили обычный в это время бой в грязи. Выбрались из ямы и улеглись вдали от барьера хвостами к посетителям.

Слон Рави вдруг нервно затрубил. Звук был по-настоящему дикий, заслышав его, зрители радостно напугались и приготовились к продолжению спектакля — но слон убрался в дальний угол вольера и встал, низко опустив голову.

В другом углу слоновника так же безучастно застыли Шаши и Звездочка.

В администрацию «Империи» поступили первые жалобы.

— Мы с сыном приехали из Ахтюпинска специально ради вашего зверинца, — кричала в окошечко какая-то разъяренная дама. — Мы заплатили! Это надувательство — так обманывать людей!

Среди толпы волшебным образом возникли журналисты.

Вызвали Войкова, сорвав его, недовольного, с презентации какого-то глянцевого журнала. Войков моментально оценил ситуацию и кинулся искать Рачевского и Федорова (у первого в тот день был выходной, второй отдыхал за границей). «Империю» спешно очистили от посетителей, причем пришлось вызывать спецнаряд милиции: некоторые зрители не хотели подобру уходить.

В полдень в «Империи» никого не было, кроме зоопарковских служащих и сотрудников «Звер-тиви». Остаток рабочего дня они провели в кабинетах, аппаратных и курилках, вполголоса спрашивая друг у друга: «Ну?»

А не лишимся ли мы работы, читалось во многих взглядах. Зная мнительность Войкова, вслух говорили только о рыбалке, бабах и прочих нейтральных вещах.

Максим Марков бродил по опустевшему зоопарку. Заглядывал в клетки и вольеры; всюду царила сонная апатия. Иногда взметывались хвосты, отгоняя мух. Только Ротбард — Максим был в этом уверен — пошевелился в бассейне именно потому, что Марков подошел к ограде. И опять уставился оператору в глаза, но Макс не стал играть с ним в гляделки — ушел подобру-поздорову...

Интернетные издания разнесли новость. Бумажные подхватили. В нескольких вечерних телепрограммах появился сюжет: «Дрессированные животные, составляющие гордость „Империи зверей“, объявили забастовку».

Федоров прилетел ночью.

Рано утром Максиму позвонили из бухгалтерии и сказали, что он в отпуске — в законном оплачиваемом отпуске, на неделю.

— Неужели это все? — сама себе не веря, спрашивала радостная Игрейна. — Войковской «Империи» конец?

Макс молчал. Не хотел ее разочаровывать.

В первый день отпуска Макс с Игрейной устроили пикник, наелись шашлыков и даже немножко позагорали.

На второй день они капитально прибрались в квартире.

На третий день сходили в кино; потом Игрейне надо было в библиотеку, и Макс, оставшись один, слегка приуныл. Хорошенько размялся с гантелями, принял душ, пощелкал пультом телевизора; потом встал, оделся и, сам того не желая, нога за ногу, поплелся к зоопарку.

На проходной его вежливо завернули. Вы ведь в отпуске, молодой человек? Вот и идите себе, отдыхайте.

Максим обошел вокруг ограды, пытаясь зачем-то высмотреть в заборе дырочку, но тщетно — проще было бы просунуть палец сквозь цельнобетонную стену. Более того — не один он был такой умный, вокруг стаями бродили зеваки, и милицейский патруль (да-да, здесь был и патруль в камуфляже!) время от времени вежливо просил убраться с газонов и по возможности не толпиться.

Макс вернулся домой и позвонил режиссеру Сычу. Тот, судя по голосу, был слегка пьян и очень не в духе; ни о каких делах говорить не стал категорически. Отпуск — это святое.

Макс почувствовал себя скверно.

Не то чтобы он скучал по Одетте, Одилии, Яшке и особенно Ротбарду — но что-то такое возилось в душе, неоднородно-серое, ворсистое и жесткое, какое-то ощущение не просто беды — вины, как будто он, Макс, сотворил какую-то гадость, сам того не подозревая.

Или вот-вот сотворит.

— Тебе звонили с работы, — сказала Игрейна на следующий день, когда Макс переступил порог с четвертушкой хлеба в полосатом кульке. — Сказали, чтобы завтра выходил на первую смену.

Лицо ее, молочно-белое, почти светилось в полумраке прихожей.

— А что еще сказали? — Макс механически откусил черную душистую горбушку.

— Ничего. «Звер-тиви» возобновляет работу в прежнем объеме, — Игрейна криво улыбнулась.

Макс жевал.

Случилось небольшое братание. Сотрудники, не видевшие друг друга пять или шесть дней, встречались, как войска союзников на Эльбе. Воздух звенел от хлопков по плечам и по спинам; вслух опять же ничего не говорили, и только выйдя на открытое пространство между вольерами, Витя Смирнов, звукооператор пробормотал сквозь зубы:

— А правда, что они им жрать совсем не давали? Кто не работает, мол, и далее по тексту?

— Перестань, — Марков поморщился.

— С них станется, — снова пробормотал Витя. — Я слышал, что...

И осекся.

У самого крокодильего вольера стоял Денис Федоров, болезненно-желтый, исхудавший, с улыбкой от уха до уха. Махал рептилиям рукой — весело так, по-приятельски.

Осенью рейтинг «Империи» возглавили... ослы. Ну кто бы мог подумать!

В новеньком просторном вольере (ослов только месяц назад перевели с основной территории в «Империю») установлены были две «вертушки» — нечто вроде древних мельничных колес, приводимых в движение живой силой. В каждую «вертушку» впрягались по пять ослов. По сигналу начиналась работа: ослиная команда должна была провернуть колесо как можно большее количество раз. Две команды ослов изо всех сил трудились, зрители подбадривали, текущие результаты высвечивались на табло.

Однако самое интересное начиналось потом. Проигравшая команда лишалась ужина и запиралась в тесной клетке, в то время как команда-победительница тут же, за железной сеткой, гуляла по лужайке и лакомилась от пуза. Редкий осел-победитель удерживался от насмешки, от презрительного жеста в отношении проигравших; в тех, кто был заперт в клетке, летели песок и опилки, плевки и струйки мочи. Тогда в унылой и голодной тесноте разворачивалось великолепное представление, которое зрители называли «разбором полетов».

Ослы искали виноватого, легко находили его и начинали наказывать. Травоядные животные проявляли чудеса хищности — лягали, кусали, избивали жертву до крови; когда «разбор» заходил слишком далеко, на горизонте возникали служащие с пожарными шлангами и охлаждали праведный гнев карающих, оказывали покаранному ветеринарную помощь и снова запирали его за решеткой.

Через несколько дней соревнование повторялось; билеты с местами на «ослиные дни» шли по двойной цене. Макс тихо радовался, что не послушался Игрейну и не выпросил себе работу «на ослах».

В крокодильем бассейне было относительно тихо. Только Ротбард, едва завидев Максима, подплывал поближе и начинал смотреть.