Хозяйка Айфорд-мэнор (СИ) - Бергер Евгения Александровна - Страница 27

На этом они замолчали и более не заговаривали, пока ни прибыли в город, встретивший их привычной уличной суетой. С великим трудом добравшись до приличной гостиницы под названием «Голова сарацина» и устроившись в ней должным образом, Коллум решил навестить пару-тройку знакомых, с которыми время от времени пересекался, торгуя шерстью. Недолгие дружеские посиделки в таверне, сдобренные пинтами доброго эля, если и дали что, то лишь головную боль поутру, но ни толики информации, на которую он так рассчитывал.

Взъерошенный Бенсон, встретив его в общем зале перед отправкой к торговым рядам, выглядел и вовсе побитым. Коллум решил, что он тоже прикладывался к бутылке… Только не ради какой-то цели, а просто так, в свойственной для него давней манере.

— И в таком виде ты намерен добиться лучшей цены за товар? — не сдержался он от попрека. — Так-то ты служишь своей госпоже, пьяный сморчок?

Управляющий приосанился, что выглядело комично, и вскинул голову.

— Я, может быть, сильно страдаю на этой должности, — ответствовал он. — Вы силой принудили меня воротиться в опостылевший мэнор и заниматься нелюбимой работой. Я имею право немного расслабиться… Вы-то себе не отказываете.

Коллум, недолго думая, занес руку с зажатым в ней стеком — Бенсон согнулся, готовясь к удару, — но бить не стал: не в его это было натуре. Пусть дерзость слуги и переходила границы…

— Ты останешься в гостинице и хорошенько проспишься, — велел он слуге твердым голосом. — Ни к чему распугивать добрый люд своим мерзким видом…

— А как же хозяйкина шерсть? — перепугался вдруг Бенсон.

Хорохорился он только для виду и теперь по-настоящему всполошился.

— Поздно же ты спохватился, — попенял ему собеседник. И добавил: — Сам ей займусь, от тебя всяк пользы мало. И не куксись: не обману. Я, в отличии от тебя, знаком с таким словом, как честь, и не стану обманывать женщину, положившуюся на меня.

Бенсон опустил голову, признавая верность попрека, но боевой дух в нем все еще не угас, как и желание уязвить.

— Зря вы стараетесь, господин, — бросил он в спину уходящему Шерману, — помогаете госпоже, добрым хотите сказаться, она все равно сердцем к другому стремится. А вас едва способна сносить…

Коллум остановился не оборачиваясь, постоял так с секунду, а после направился дальше.

Слова управляющего кольнули и довольно пребольно, но показывать это… Ан-нет, этого прохвост не дождется.

И принимая коня у слуги, мужчина подумал: «Проклятое сердце! Так долго безмолвствовало, чтобы потом потянуться не к тому человеку».

После смерти Марии он долгое время и думать не мог о ком-то другом, со временем же боль притупилась, и он стал задумываться о браке, хотя бы ради дочери, которой нужна была мать, но никто до сих пор не затронул и края его словно бы омертвевшего сердца. Никто до Аделии Айфорд… Да и та, как казалось ему, была интересна лишь общим пикантным событием, что невольно сблизило их.

Он часто вспоминал, как впервые увидел ее: сначала растерянного птенца в платье невесты, после — перепуганного ребенка, молящего его сделать то, что должен. Отцовский фарс был противен Коллуму от начала и до конца — он никогда бы не стал брать женщину силой — и то, как эта девушка унижалась пред ним, как страшилась пойти супротив дикому, аморальному обряду, заставило его против воли быть жестче с ней, чем хотелось бы. И, кажется, он уязвил ее этим…

И если в нем после случившегося тогда появилось желание как-то загладить вину за отцовский поступок, то девушка, чья гордость была жестоко уязвлена, помощи принимать не хотела и даже больше: едва ли желала видеть его и каждый раз вспоминать.

И Коллума, надо признать, эта мысль в последнее время решительно угнетала.

А уж от мысли, что есть кто-то другой…

Кто?

Он припомнил Адэра Брукса, с которым Аделия мило беседовала в одну из первых их встреч на ярмарке в Тальботе: то, как она ему улыбалась, как алели ее бледные щеки, как оба притихли, когда он подошел к ним — все это могло значить только одно.

Им, верно, оно и являлось: Аделии нравился этот выфинчивающийся павлин. Возможно, больше, чем нравился…

Коллум прислушался к чувствам: они бунтовали.

Они бурлили и вспенивались, готовые выплеснуться…

И это все не к добру.

Испытывать нечто подобное к жене другого мужчины всегда не к добру.

Коллум взял себя в руки и сосредоточился на тюках шерсти, которые должен был сбыть по лучшей цене.

И сделал это не позднее первого часа. Слишком злой на свое глупое сердце, на Аделию, на собственного отца — на весь свет, если подумать, он торговался так яростно и агрессивно, что впечатленный его талантом делец из Хэмпшира, купил всю партию шерсти за десять пенсов за фунт, что было удачей большей, чем он мог даже рассчитывать.

По возвращении же в гостиницу он в строго деловой форме выдал Бенсону сумму, вырученную за проданную для них с Аделией шерсть, и удалился к себе, желая остаться наедине со своими мыслями. Лишь к ужину он спустился в общую залу, да не просто так: хотел расспросить хозяина о событиях в городе прошлой осенью. Вдруг что-то и прояснится… Трактирщики завсегда знают всё обо всём.

А тот, как водится, был человеком открытым и говорливым: тут же поспешил к Коллуму, предлагая лучшие блюда, вино и компанию. И мужчина слово за слово поинтересовался, какими особенными историями он готов развлечь его слух во время трапезы: верно, в Манчестере новости так и сыплются, что блохи с шелудивого пса. И непременно такие, чтоб аж дух захватило…

Томас Терренс задумался на мгновение:

— Манчестер — конечно, не Лондон, но и у нас всяко бывает, — произнес улыбнувшись. — Недавно вон подрались два подмастерья: таких тумаков надавали друг другу, что сам черт разобрать не сумеет, где один, где другой. Всей улицей их разнимали и справиться не могли!

Коллум изобразил лицом откровенную скуку.

— А что-нибудь позабористей, может даже слегка устаревшее? — спросил он. — Слыхал, вроде было тут что-то в прошлую осень…

— Осенью-то? — задумался его собеседник. — Так это вы, верно, про церковного старосту говорите, — догадался он, — как раз в день святой Иоанны у него несчастье случилось, да такое, что вздрогнешь припоминая.

Коллум разом насторожился.

— И что же там было? — Он с трудом сдерживал нетерпение. — Потешьте мое любопытство, любезный.

Трактирщика не потребовалось просить дважды: он сел поудобнее и начал такими словами:

— Тем вечером староста отправился по делам в соседнюю деревеньку: то ли проведать кого, то ли еще что подобное — доподлинно мне неизвестно; жена его вместе с приехавшей погостить дочерью и их зятем были дома, как раз готовились ко сну отходить. И вдруг стучит кто-то… Решили, отец воротился. Служанка и отперла дверь…

— Это был не отец?

— Нет, господин, четверо в масках вошли в дом и представились «Слугами Люцифера». Они связали несчастных женщину и служанку, сказали, что устроят забаву под названием «Задень льва». И велели юноше, зятю хозяйки, коли он хочет поберечь любимую тещу, исполнять все их прихоти…

Коллум спросил:

— Известно, кто были те люди? Почему назвались таким именем?

— «Слуги Люцифера»? — Трактирщик отчасти смутился. — Так это богатые господа, уж простите меня, господин, которые творят всякие непотребства, и сладить с ними никак невозможно. Они ради праздной забавы крушат стекла и избивают случайных прохожих, насилуют девушек и волокут их в бордели, а мать сапожника с главной улицы затолкали намедни в бочку и скатили с холма, так что несчастная едва разума ни лишилась.

— Почему их не привлекают к суду?

Томас Терренс вскинул широкую бровь.

— Так никто лиц их не видел, а коли и видел, боится слова сказать, вот и выходит так, что они безнаказанно целый округ изводят своими «забавами».

— Что за игра «Задень льва»?

— Сразу видно, что вы не из наших краев, господин, — отозвался трактирщик. — «Задень льва» — их излюбленная игра. Они ловят случайную жертву, и один из участников клуба должен одним ударом либо сломать ему нос, либо выдавить глаз этому бедолаге.