Распутин наш (СИ) - Васильев Сергей Александрович - Страница 10

– Николай Степанович, вы знали? – ошарашенно спросил Глобачев. Его кавалерийские усы – верный барометр настроения – почти разогнулись и торчали в разные стороны, как стрелы.

Батюшин досадливо прикусил язык. Руководителя охранного отделения можно было понять. Именно на него высочайшим повелением возложена охрана “друга царской семьи” и наличие широко известного заговора означало служебное несоответствие Глобачева… А услышать про это от конкурирующей структуры – что может быть обидней?

– Константин Иванович! – как можно мягче произнёс Батюшин, – массовое недовольство Распутиным и разные слухи о покушении на него гуляют в высшем свете с начала войны. Я был уверен, что вы в курсе настроений общества… Давайте не обострять и без того сложное положение. Как видите, ваш подопечный живее всех живых, в отличие от тех, кто интриговал против него. А это значит…

– Вы хотите сказать, что этот неграмотный мужик, не имеющий никакого представления о военном деле, смог отобрать оружие у пятерых офицеров и хладнокровно перестрелять их? – вмешался в разговор адмирал, чувствующий себя крайне неуютно в компании двух генералов, чья деятельность заставляла брезгливо морщить носик элиту элит, белую кость – морских офицеров.

– Я не настолько наивен, Адриан Иванович, – отрезал Батюшин, не терпевший пренебрежительного отношения к себе и своей службе. – Это значит, что в самый ответственный момент в естественный ход событий грубо вмешалась некая третья сила. Условно я бы её назвал германской партией – в противовес уже названной английской. Вычислить конкретных подозреваемых не составляет труда, если просто перебрать тех, кто обязан Гришке своей должностью или в какой-то мере зависит от него.

Собеседники замерли, не решаясь продолжить разговор, ибо первым должно прозвучать имя государыни-императрицы. Нелюбимая и презираемая, она всё же была персоной, обсуждение которой было табуировано, тем более в служебное время.

– Если уж мы заговорили про германскую партию, – осторожно предложил Непенин, не стоит ли вспомнить тех, кто последнее время наиболее активно предлагал замириться с кайзером.

– Позвольте, господа, что же это выходит? – вскрикнул Глобачев.

– А выходит, дражайший Константин Иванович, – резюмировал Батюшин, – что этого “святого чёрта” охраняли не только ваши люди, но и кто-то ещё, не в пример более квалифицированно. Предполагаю, что они прибыли в Юсуповский дворец в самый разгар событий, успели в последний момент…

– Или были уже там, вмешавшись, когда дело дошло до стрельбы, – предположил Глобачев.

Батюшин коротко кивнул, соглашаясь.

– Отбив “de première nécessité”, они оставили во дворце погибшего Пуришкевича, и, захватив раненого Гришку, поехали туда, где ожидалось известие о покушении… Ну а дальше вы всё сами видели…

– Почему же, в таком случае, они не увезли с собой раненого Распутина из британской миссии?

– Потому что к этому времени ему уже ничто не угрожало, а нападающие не хотели раскрывать своё инкогнито, – уверенно заключил Батюшин. – По всему выходит, что мы столкнулись с хорошо законспирированной организацией, имеющей своих людей среди нас и в английской миссии.

– То есть вы намекаете… – неуверенно начал Непенин.

– Я не намекаю, я говорю прямо. Тут за версту пахнет германскими сапогами! – отрезал Батюшин.

Все, не сговариваясь, оглянулись, силясь найти среди множества обращенных к ним лиц внимательные глаза немецкого шпиона.

– Что будем делать? – задал естественный вопрос Непенин.

– Думать и искать объяснения, – вздохнул Батюшин, доставая взятые в сейфе бумаги. – В первую очередь – откуда в сейфах британской разведки отчеты вашего охранного отделения, Константин Иванович?[5]

Первый лист перекочевал к Глобачёву из рук Батюшина. Лицо начальника охранного отделения приобрело землистый цвет.

– Я надеюсь, вы не считаете… – начал он дрогнувшим голосом.

– Конечно, не считаю, – устало отмахнулся Батюшин. – Уверен, каждый из вас, господа, ощущает близкое дыхание русского бунта, бессмысленного и беспощадного. Предлагаю узнать, как он выглядит из английского окопа.

Батюшин протянул Глобачёву следующий листок.

– Это расходная ведомость подкупа солдат и унтер-офицеров запасных частей при склонении их к неповиновению. Тут указаны даже адреса кассиров – вблизи мест дислокации батальонов. Работа уже ведется вовсю.[6] А вот – такая же смета, но для бастующих рабочих. Как видите, участвовать в стачках экономически выгоднее, чем стоять у станков. Ну и на десерт – то, что касается всех присутствующих. Проект приказа новой революционной власти по войскам Петроградского гарнизона и флоту. Английский язык знают все?[7] Ознакомьтесь, не торопясь, вдумчиво.

Батюшин достал из кармана последний листок и сунул в руки Непенину.

– Это еще не всё, – приглушил он свой голос. – В резиденции остался документ с весьма занятным названием “Stand-off list” из двухсот фамилий. Можно перевести, как “дуэльный список”. Так вот, мы с вами там – в лидирующем пелетоне.

– И что это всё значит? – помахал прочитанным текстом Непенин.

– Это значит, дорогой Адриан Иванович, что Россия на этой войне получила на один фронт больше, а союзников – на одного меньше. Может, их и вовсе нет…

– Простите, Николай Степанович, – прищурил глаза Глобачёв, – всё это “богатство” вы обнаружили за те полчаса, пока беседовали с моим подопечным?

– Он показал мне сейф, не замеченный при первом осмотре, – неохотно ответил Батюшин. – А что?

– Так может быть, он еще расскажет что-то, что прольёт свет на ночное происшествие и на эти весьма любопытные бумаги. Честно говоря, я с удовольствием уступил бы ему право предстоящего высочайшего доклада.

– А вот тут, дражайший Константин Иванович, я вас порадовать не могу, ибо забираю Распутина для производства следственных действий.

– На каком основании, простите?

– На основании подозрения о шпионстве в пользу Германии.

– Я буду вынужден отразить в своём рапорте…

– Давайте договоримся, Константин Иванович, – произнёс Батюшин с плохо скрываемой угрозой, – вы не обсуждаете и не отражаете в своем рапорте мои действия, а я забываю про утечку секретных донесений Охранного отделения, оказавшихся каким-то загадочным образом в британской миссии. Кстати, скоро тут появятся английские дипломаты. Сами с ними будете общаться или предоставите это контрразведке?

– Но что же мне сообщить государыне? – прошептал Глобачев.

– Сообщите, что похищен неизвестными. Ведутся поиски. Прилагаете усилия. А когда я вам его отдам, у вас появится возможность отчитаться об успешно проведенной операции спасения. Прошу прощения, господа, но я исчерпал все отпущенные мне лимиты времени. Позвольте откланяться.

Не желая более дискутировать на щекотливые темы, Батюшин торопливо распрощался и отправился к особняку, чувствуя спиной растерянный взгляд Глобачева и тяжелый, осуждающий взор адмирала Непенина.

Глава 5. Фордевинд

Григорий открыл глаза, прислушался к собственному организму, попробовал сделать глубокий вдох-выдох и с удовлетворением отметил: если дыхание не форсировать – не болит. При глубоком вдохе срабатывает какой-то ограничительный клапан. Пока придется поработать на коротком.

Приподнялся на локте, огляделся. Комната его пребывания больше напоминала пенал, два метра в ширину, четыре – в длину, но зато с высоченными потолками. За окном желтеет противоположная стена стандартного питерского “колодца”. Светло. “Это ж сколько я дрых? Как вчера вырубился прямо в гостях у “наших западных партнеров”, ещё помню. Сначала шум падающей воды в ушах, потом резко расфокусировалось зрение и всё. Дальше – темнота, без чувств и сновидений. Куда ж меня определил беспокойный генерал? Собственное жилье Распутина? Не похоже на книжное описание, но и не тюрьма. Николай Степанович решил припрятать меня на конспиративной квартире? Если так, то наживка в английской миссии сработала. Остаётся выяснить, свою игру пытается затеять Батюшин или работает на кого-то?”