Бродячий цирк (СИ) - Ахметшин Дмитрий - Страница 60

— Реквизит, — задумчиво говорит Аксель. — Всё это не полезет в мою сумку.

Он прохаживается между колоннами, словно повторяя маршрут Анны. Трогает занавески, плетёные, вязаные, что скрывают многочисленные ниши и закутки, превращая помещение в пёстрый цыганский плащ.

— Я думала, у тебя машина. Или оставил всё где-нибудь в гостинице.

— Я похож на того, кто водит машину?

— Ну, вообще-то нет. Но ты сказал, что путешествуешь на машине…

— На машинах. Автостопом. Иногда на поездах, без билета, в грузовых вагонах. Всё, что у меня есть — вон та сумка. Твой отец был в Австралии?

— Был, — она задумалась, пытаясь отыскать что-то, что привело Акселя к мыслям об Австралии.

Он показал на массивные камни на верёвках.

— Пои. Настоящие австралийские пои. Там остались ещё племена, которые используют такие штуки для того, чтобы развивать силу и ловкость. А ещё корректировать рельеф лица — иногда такой камень прилетает по скуле или прямиком в нос. А если австралиец останется с одним глазом, он сразу становится великим и уважаемым человеком.

— А если останется и без второго глаза?

— Такие мастера жонглируют поями лучше всего. Терять им уже нечего, и свист ветра, ощущение камня становятся смыслом их жизни, а натяжение верёвки между пальцами обозначает границы мира, круг, в котором ведётся танец с камнями. Они доверяются всему этому, словно руке любимого человека. И это выводит их на вершины мастерства.

— Это… очень жестоко, — говорит Анна, глядя на камни с какой-то смесью жгучего интереса и страха, но точно не так, как до этого.

— Напротив. Когда тебя лишают всякого выбора, жизнь становится простой и понятной. Человеческая натура требует, чтобы её лишили выбора, лишили свободы. Наша душа не тот камень, который любит повиноваться ветру. Отец тебе этого не рассказывал?

— Он вообще ничего не рассказывает. Я подозреваю, что он исколесил в своё время половину мира, но он только смеётся, и признаёт всего четверть. На самом деле, эти штуки он сделал самостоятельно. Но в Австралии побывал, это точно. Ещё до моего рождения.

Она смотрит на Акселя и растеряно улыбается. Он ходит вокруг и с деловым видом рассматривает вещи.

— У вас здесь прекрасно, — говорит он. — Я подумываю задержаться. Искупаться в море, загореть до такого цвета. Такого же, как у тебя, — Аксель берёт её за запястье. — Немного повыступать. У вас тут замечательная публика.

— Мы могли бы выступать вместе. Я достаточно многому научилась от отца.

— Чему, например? — Аксель обошёл кругом, разглядывая её. — Кажется, ты неплохо справилась бы со сбором денег со зрителей. Могла бы таскать мою кепку.

Анна фыркнула.

— Конечно же, я соберу больше. Тебе, например, далеко до настоящего акробата. Ты не знаешь, что такое боль в позвоночнике, когда его начинает выгибать в обратную сторону. А я к ней привыкла. Не знаешь, что такое боль в мышцах, когда они пытаются собраться вместе после растяжки.

Речь лилась бойкая, как воробьиное чириканье, Аксель вслушивался в острые испанские слова, склонив голову к плечу и улыбаясь. Наконец, сказал:

— В любом случае, вынужден тебя разочаровать. Я выступаю один.

— И едва ли ты в таких ладах с животными…

— Я выступаю один. Никогда не беру себе компаньонов.

На этот раз она услышала. Испытующе посмотрела на него, обнажила зубы в улыбке. Испанской улыбке, похожей на острый перчик.

— Я буду выступать рядом. Ты поставишь свою шляпу, я свою, и потом сверим, у кого будет звенеть больше.

— Хорошо, — вкрадчиво сказал Аксель. — Мы будем выступать по соседству.

— Да! Рядом!

Кажется, она готова сгрести в свою огромную спортивную сумку все эти хитрые цирковые штучки и отправиться выступать. Прямо сейчас, несмотря на прибитое к зениту солнце. Да, прямо хоть сейчас! Любой случайный прохожий, один единственный, кто бросит в её бейсболку песо, принесёт ей победу.

— В соседних городах.

— Что?

— Найду себе небольшой городишко с такими же чудными патио, — Аксель оглядывал полку над кухонным столом, уставленную склянками с кофе, со специями и, вполне возможно, с чайными листьями. — Напоишь меня напоследок холодным чаем? Хочется зелёного, с лепестками мяты. Ну, или с дольками мандарина.

— Нет!

— Не напоешь?

— Нет!

— Ну, хорошо. Я прямо сейчас ухожу.

Он делает движение и закидывает себе на плечо сумку.

— Ты плут и проходимец, — Анна почти срывается на крик. — Я думала… думала…

Аксель смеётся и разводит руками.

— Забудь. Просто проходил мимо. Может быть, немного заплутал. Очень уж тут у вас солнечно, солнце всегда в глаза, его будто вешают на моём пути на каждой бельевой верёвке… у тебя не было такого чувства? А ещё волшебные зелёные патио… Но я уйду прямо сейчас, — в голосе появилась решимость. — Найду себе проводника.

— Какого проводника ты себе найдёшь? — фыркнула Анна. — Здесь? Здешние старики могут показать разве что направление к морю, да и то приблизительно.

— Зачем мне старики? Старики, они все хромые. Я не имею ввиду твоего старика, конечно же… Главное, чтобы было круглое и шустрое. Вот это сойдёт.

— Это просто клубок для кошки. Сюда забегает Матильда, мы подкармливаем её, чтобы ловила мышей…

Анна смеётся, но смех повисает промокшим парусом. Аксель поднимается по лестнице, насвистывая и подкидывая мячик. Сумка колышется на ремне и пихает его в бок. Вот распахивается дверь, и Анна взлетает по ступенькам следом.

— Ты куда? Эй? Тебе не найти дорогу без мой помощи.

На улице солнце раскалённым угольком вжигает тебя в землю — будто малыш, тычущий тлеющей палкой в муравьёв.

— Прощай, — говорит Аксель, — Передавай привет папе. Думаю, он мудрый человек, и многое уже видел. А я видел ещё не всё. Ну-ка! Ап!

Мячик падает из его руки, выкатывается через калитку со двора. Встречается с автомобилем, припаркованным на обочине и прикрытым тентом от жары, отскакивает от колеса и бежит дальше. Катится небыстро, всё-таки наклон здесь не такой уж и сильный, и Аксель, насвистывая, шагает следом. Икры его нок покраснели и запылились, на них, кажется, можно рисовать пальцем. Патлы, что выглядывают из-под головного убора, похожи на высушенные до светло-коричневого цвета листья агавы.

— Ты плут, ты проходимец! — кричит ему в спину Анна. — Дьявол тебя заберёт!

— То, что я выступаю без напарников — шутка, — говорит Аксель и машет рукой. — Но здесь я, пожалуй, всё равно не останусь.

— Дьявол тебя заберёт с твоими шутками!

Густой воздух колышется от её голоса. Наверняка её слышали все соседи, но занавески на окнах не колыхнулись ни в одном доме. Жара творит с испанцами невероятные вещи.

— Ты можешь ещё ко мне присоединиться, — доносится до девушки. — Если поторопишься. У тебя мало времени, чтобы собирать вещи. Мой проводник не будет ждать.

Анна в третий раз упоминает дьявола. Громко, в сердцах. Переворачивает плетёную корзину с недозревшими лимонами и бросается вниз — собираться. Нужно ещё успеть написать записку отцу.

Глава 9

В которой я думаю, что наконец-то нашёл своё место среди артистов. В которой Аксель рассказывает правдивые истории, а Анна их опровергает

Ночь в пути — самое приятное время для артистов бродячего цирка.

Между крупными городами — только огоньки трассы, да редких встречных машин. В особо выдающихся случаях ты даже толком не знаешь, в какой стране находишься. Мы с Марой и Анной подолгу и с удовольствием об этом спорим. Польша ли это, или уже Чехия, Австрия или Германия, а может, блуждая в предвечерней дымке, мы встали на дорогу, ведущую во Францию…

— Это австрийская ель! — утверждает Марина. Повозка мягко приседает на ухабах, и девочка прижимает к себе и старается не расплескать чашку с чаем.

Сидим на козлах, Анна правит, а мы составляем ей компанию, наблюдая, как медленно и медитативно покачивается конский круп.

— Чем австрийская ель отличается от германской ели, — насмешливо спрашивает Анна.