Никому не скажем - Резник Юлия - Страница 4

– Не уверен, что выберусь, – пожимаю плечами.

– Ты че? Надо быть обязательно. От таких приглашений не отказываются, Никит.

– Кит, – поправляю я.

– Что?

– Говорю, называй меня Кит. Так привычней.

– Да без проблем. Ты, главное, подтягивайся. Он дома устраивает тусу. Должно быть весело.

Киваю. И снова невольно кошусь на Еву. Она магнитом притягивает мой взгляд весь день, где бы мы ни были. Даже в столовке безошибочно ее нахожу. Хотя там толпа – дай боже. Она сидит за столом в углу и ест, очевидно, принесенный с собой бутерброд, и несмотря на то, что все другие столики забиты просто до отказа, рядом с ней не садится никто. Будто она прокаженная, или… я не знаю. Но отчего-то бешусь. Расплачиваюсь за свой заказ и, не дожидаясь Ника, иду прямо к ней. Опускаю поднос на стол, так резко, что она вздрагивает, а мой чай выплескивается на новенькую клеенку.

– Не занято?

– Н-нет…

Только я устраиваюсь с ней рядом, как перед нами материализуется Бестужев.

– Там свободный стол, – кивает куда-то вглубь зала.

– Да нормально. Нас и здесь неплохо кормят.

– Кит!

– Ник!

– Ну, смотри, как знаешь, – фыркает Бестужев и уходит.

Глава 3

Ева. Настоящее.

Это правда смешно. Знаю, потом придут совершенно другие чувства… Может быть, очень скоро придут, но… пока мне весело. Я и смеюсь, как уже давно не смеялась.

– Я сказал что-то смешное? – цедит Кит. И от этого мой смех обрывается, но еще некоторое время звенит под потолком.

– Очень.

Качаю головой и, несмотря на то, что отчаянно трушу, стараюсь держаться уверенно. Не зря же я столько работала над собой.

Никита отставляет чашку и встает со своего стула. А у меня приподнимаются тонкие волоски на теле. Он – магнит. Чертов магнит, который притягивает их… и меня. И ведь ничего… абсолютно ничего не меняется, сколько бы ни прошло времени. Он – болезнь, которой я болею уже очень долго. Неизлечимая, изматывающая душу болезнь.

– Помнится, раньше я вызывал у тебя совсем другие чувства.

– Раньше… Тут ты действительно прав.

Отхожу от него ровно в тот миг, как он протягивает руку, чтобы меня коснуться. К счастью, мое движение выглядит естественно. И это хорошо. Не хочу, чтобы он подумал, будто имеет какую-то власть над моими чувствами.

– Ты же знаешь, что мне достаточно двух минут, чтобы показать тебе, как ты ошибаешься.

Мое дыхание прерывается. Потому что Кит прав. Он столько раз мне это доказывал… Чувствую, как жаркий румянец заливает щеки, и радуюсь тому, что из-за смуглого цвета кожи могу об этом не волноваться. Тело меня не выдаст.

– Давай лучше вернемся к цели твоего визита, – говорю я и наклоняюсь, чтобы достать из бара припрятанную бутылку вина. Мне определенно нужно выпить. Но сначала не мешало бы избавиться от Никиты.

– Передумала?

– Нет. То, что ты выкупил у банка право требования – ничего не означает.

– Выплата кредита просрочена на три месяца, Ева. Счета отца арестованы. Да и нет на них ничего. И у тебя… ничего нет. Смирись и не упрямься.

Новость о том, что мы просрочили выплату по закладной – становится для меня неприятным сюрпризом. Но не потому, что мне нечем платить. Тут Никиту, очевидно, ждет большой неприятный сюрприз. Да только плевать мне. Я давно уже не та девочка, которая в поисках помощи и участия готова продать себя. Жизнь научила меня ни от кого не зависеть и всегда иметь запасной план.

– Я не упрямлюсь, Никита. Я просто отказываюсь от твоего предложения. Оно мне не интересно. Совсем.

Одним стремительным движением Кит вскакивает со своего места и, схватив меня за руку, оттесняет к стене.

– У… отца… ничего… не осталось! Думаешь, я поверю, что он заложил бы дом, если бы у него была припрятана пара-тройка миллионов?!

– А кто тебе сказал, что он что-то припрятал?! Или что я хоть как-то от него завишу? Кто?! – выхожу из себя и двумя руками, что есть сил, толкаю его в грудь. Вот так всегда. Стоит нам оказаться вместе. Страсти вспыхивают, эмоции вырываются на поверхность, натянутые струнами нервы безжалостно рассекают плоть… И когда все заканчивается, я каждый раз, истекая кровью своей любви, собираю себя по ошметкам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мне мучительно больно. Мне мучительно больно за ту девочку, которая однажды любила. Которая на все, что угодно, была готова ради этой любви. Которая отдавала всю себя. Бескорыстно ему отдавала. А взамен… не получила вообще ничего. Кит делился со мной своими мечтами, выворачивал наизнанку душу, но его никогда… никогда не интересовало то, что творилось в душе у меня. Самоуверенный и обласканный судьбой, он думал, что такие, как я, не мечтают…

Кит отступает под моим бешеным напором, а из меня будто вынимают батарейку.

– Проваливай отсюда! – шиплю я.

– Я имею такое же право на этот дом, как и ты.

– Вот и вступай в права наследования. Разделим с тобой долги! Хочешь?!

– Этот дом по факту и так уже мой.

– В лучшем случае – наполовину, – отрезаю я, давая понять, что кое-что соображаю в делах наследования, а сама делаю себе пометку не забыть поинтересоваться, о какой сумме долга вообще идет речь. Не сомневаюсь, что смогу его погасить. Вот только… насколько мне это нужно? Свои деньги я могу потратить с гораздо большей пользой. Единственное, что меня держит – Женька. Этот дом принадлежит моему сыну по праву.

– Смотрю, ты уже подготовилась.

– Не сомневайся.

Лгу. К такому жизнь меня не готовила. Хотя это именно Саша сделал все, чтобы мои деньги остались при мне. Думаю, он чувствовал, что из него хотят сделать козла отпущения. И ограждал меня от возможных последствий, как мог. Мы даже официально развелись два года назад. Он настоял. И тем самым защитил меня. Даже в этой, казалось бы, безвыходной ситуации.

Никита обжигает меня ненавидящим взглядом и неторопливо шагает к выходу. Но не успеваю я с облегчением вздохнуть, как он оборачивается.

– И как оно, знать, до чего его довела?

– Довела? – непонимающе переспрашиваю я.

– А почему же еще он проворовался? Я вижу только одну причину. Твои непомерные аппетиты. Ну, скажи, Евангелина… Чего тебе не хватало? Цацок? Дизайнерских шмоток? Машин… путешествий?! Чего тебе, мать его, не хватало?!

Сглатываю собравшийся в горле ком. Мои обида и боль такие сильные, что это становится невыносимо. Кит всегда был ко мне несправедлив. Но сейчас вообще перешел все границы.

– Ты можешь думать все, что угодно. – Отворачиваюсь, сжимая в кулаки дрожащие руки. У меня больше нет сил, и если он не уйдет, я… Дверь хлопает, и я сгибаюсь пополам, с жадностью, с хрипом вдыхаю воздух. Меня колотит мелкой дрожью, и это длится долго, мучительно долго… В себя меня приводит звук торопливых шагов на лестнице. Опираюсь на руку и поднимаюсь. Убеждаю себя, что сейчас мне нужно быть сильной, как никогда.

– Мам? Тебе нехорошо, мама?! – в голосе Женьки звучит паника. Я стряхиваю ладонями слёзы с щек (оказывается, я плакала!) и осторожно раскрываю объятия для сына. Знаю, что в последнее время ему не по душе эти нежности, но мне очень надо. Просто обнять его и почувствовать тепло живого… родного человека. Женька покорно делает шаг, и в ответ прижимает меня к себе.

– Все нормально, Жень, – шепчу в его темные волосы. – Я просто немного…

– Скучаешь по папе?

– Да, – выдыхаю я и не вру. Я действительно очень, очень скучаю. Рядом с Сашей я чувствовала себя такой защищенной… Может быть, я и не любила его так, как он того заслуживал, но старалась сделать его счастливым. А он делал счастливой меня…

– Я тоже по нему скучаю.

– Я знаю, сынок. Я знаю…

Стоим некоторое время вот так. Посреди кухни. В которой еще каких-то два дня назад рядом с нами был он, и покачиваемся из стороны в сторону. Только сейчас до меня доходит необратимость того, что случилось. Только сейчас я по-настоящему понимаю, что никогда больше не увижу его, не приду за советом, не засмеюсь в ответ на редкую скупую шутку, и меня… накрывает. Знаю, что нужно держаться, но не могу. Мое тело сотрясают рыдания.