Отдельный батальон (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 41

Как себе представлял. Подгонят к какому запасному пути товарняк, потом собранные со всего города и окрестностей грузовики и подводы будут доставлять туда выделенных корейскими бонзами будущих рабочих и крестьян с семьями, и всех их аккуратно погрузят вместе со скарбом и животными в вагоны. В заключении прицепят вагон купейный, где будут транспортировать по Транссибу Брехта со своими соратниками и их боевыми подругами, плюс купленные рабы и рабыни.

Потом про рабынь. Сначала, как получилось на самом деле. Людей загоняли в машины пинками, отбирали и выбрасывали имущество, если оно в машину или подводу не входило. В одной семье застрелили старика, который вступился за дочь или невестку, когда её начали избивать, боец ОГПУ отобрал у неё шкатулку, думал видимо, что там золотые украшения, а там всякие ракушки, камешки красивые, она ещё ребёнком собирала. Ну, разочарованный идиот и выбросил шкатулку деревянную старую и не сильно красивую на дорогу. Женщина на него с кулаками. Боец врезал ей пару раз и когда она упал ещё и пинать начал. Дед вступился и был застрелен этим придурком. И хотя Брехт пожаловался потом Трилиссеру, но сильно сомневался, что даже пожурят.

Тут узнал он вчера, что войска ОГПУ только вернулись во Владивосток с одной кровавой операции. Уничтожали староверов. (Старообрядцев). Звучит-то как?! Порядок наводили и подавляли контрреволюционный мятеж. Чем им бородачи не угодили? Так хотели жить своим умом.

По прибытии на Дальний Восток староверы поселились в Приханкайской низменности, но по мере заселения этих земель уссурийскими казаками и крестьянами, исповедовавшими новое улучшенное православие, последователи протопопа Аввакума и боярыни Морозовой стали уходить в необжитые таёжные урочища Сихотэ-Алинского хребта. и малозаселённые территории северо-востока Приморья. В этих краях они основали несколько десятков деревень и хуторов. За годы, при царе батюшке и при Советской власти, пока она на них не обратила внимания, эти трудолюбивые и выносливые люди превратили глухомань в страну обетованную. Они вручную корчевали вековую тайгу под поля и усадьбы, поставили мельницы и крупорушки, маслобойни, кузницы и пасеки, завели скотину. Настал золотой век.

Жили себе люди своим умом и политикой не интересовались. И вот ведь парадокс, очень скоро политика предсказуемо заинтересовалась ими самими. Чего это вы, ребята, не в колхозе? И так хорошо? Ай, как плохо, что вам хорошо. Поправим.

Волна сплошной коллективизации докатилась до Приморья, добралась до обетованного края. Староверы, пытаясь сохранить свою идентичность, стали массово перебираться на дальние хутора и заимки. Вот, только, это их не спасло. От слова совсем. Совсем даже нам не товарищи, как отколовшиеся единоличники, были объявлены кулаками и подлежали уничтожению, как вредный класс. Раскулачивание носило характер конфискации всего имущества, вплоть до предметов быта. Даже мясорубки отбирали и одежду, что получше. И сапогами не гнушались. С портянками.

И оставили в покое… Куда там. Весной этого года в район бикинской Улунги прибыли первые советские переписчики. Поголовье считать. Староверы отнеслись к ним враждебно и отказались участвовать в мероприятии. Бородачи и двуперстники сочли, что занесение в поимённые списки автоматически налагает «печать антихриста» и отрезает путь к спасению душ. По этой же самой причине они проигнорировали открытие кооператива по приёму пушнины и мехового сырья, отказывались отдавать детей в открытую райисполкомом безбожную школу, «…где открыто учат, что Бога нет, что земля круглая и вертится, где учат песням и танцам». Бесовским. Да и сами бесы, вон простоволосые все бабы у них, а мужики с босыми рожами ходют.

Бородатые, ведь, не значит тупые. Люди были не глупыми, и раз решили восставать против безбожников, то сначала подготовились. Создали повстанческий центр с военным командованием и единым штабом. Восстание возглавил бывший секретарь Улунгинского сельсовета Антон Кулагин. 5 мая 1932 года прибыл из Улунгинской долины Ефим Могильников и доложил центру о готовности северного побережья к восстанию. 6 мая в селе Улунге, в доме Кулагина, на совещании центра, и было принято решение о вооружённом выступлении.

Рассказывающий всё это Брехту Трилиссер хищно осклабился и хлопнул ладонью по столу.

– Ты понимаешь, Иван Яковлевич, что бойцы пережили. Война настоящая, к которой они и не готовы были. Всеми силами враги Советской власти пытаются ей навредить. Из всех щелей лезут. Готовы тебя голыми руками рвать и душить, а ты мне про избитую азиатку говоришь, да бойцы чуть не треть своих товарищей в этой бойне потеряли. Они ведь не начинали эту войну. Старообрядцы её начали. Начали коммунистов и комсомольцев убивать. И только потому, что Советская власть их, уродов, к светлому будущему тянет. В колхозы объединяет, чтобы поля трактором пахать, труд им облегчить. Детей в школе грамоте хотела учить, а то ведь кресты до сих пор ставят заместо подписи, а они за оружие. И не за вилы же. За ружья и винтовки!!! А ведь почти все охотники и белку в задницу убивают, чтобы шкурку не попортить. Так, что хорош ныть. Просил помочь, чего ещё надо, помогли. Вечером поезд отходит. Иди, забирай из хранилища вещдоков, чего ты там ещё успел присмотреть. Ненасытная у тебя душа. Знаю, что на пользу, но совесть имей всё же. В этот раз ладно, возьми, пулемёты и автоматы, потому что уверен, для дела берёшь, а не из жадности. Да. И про хорунжего чего не напоминаешь. Готов дом?

– Уезжал, его заложили, четыре дня уже здесь, так, что закончили уже.

– Добро. Есть место в вагоне?

– Найдём. Да даже в купейном ещё пару купе свободных.

– Подойдёт через пару часиков к тебе. Забирай оружие и дуй на станцию. Он с вещами подъедет. Я говорил предварительно с ним. На чемоданах сидит. Встречай у вагона. Бывай. С твоими корейцами растревожили всё паучье гнездо. Наш осведо… Иди. Не след тебе этого знать. Впечатлительный больно.

Событие пятьдесят девятое

– Мама, а что мы будем праздновать в День отмены рабства?

– Это не наш праздник, сынок.

– Потому что мы белые?

– Нет, потому что твоему папе ещё десять лет ипотеку выплачивать.

Про рабов и рабынь. Целую кучу Иван Яковлевич их напокупал. Кроме купленных у Ивана швей, к списку прибавилось ещё две швеи китаянки, приобретённых непосредственно у Лао Цыня. У него же и ещё двоих интересных товарищей прикупил Брехт. Когда окончательный расчёт уже производили и Брехт предложил расплатиться золотыми царскими червонцами по курсу один к тридцати, то замахавший вначале руками китаец, после небольшого торга пошёл на уступки и согласился принять николаевское золото по курсу один к двадцати семи. Сразу появилась возможность резко увеличить количество приобретаемого товара. Взял Иван Яковлевич ещё щёлка и хлопчатой ткани, купил немного шерстяной серой ткани итальянской, на костюмы и брюки, а деньги всё не кончаются. Тут Цынь и предложил ещё девушек рабынь прикупить. Проституток предложил.

– Нет, такого добра нам точно не надо! А нет у тебя, дорогой товарищ Лао, человечка, который владеет Ушу или Кунг-Фу? Чтобы он мог обучить простейшим приёмам моих бойцов. – Только сейчас в голову пришло. Сам хотел учить самбо, но помощник же не помешает, тем более что там, в кунг-фу этом, есть и приёмы владения различным холодным оружием. Диверсанту или разведчику эти знания лишними не будут.

– Найдём. А знатоки какого стиля тебя интересуют, дорогой Ванья?

– Да пофиг. А нет. Подожди. Там есть стиль «Коготь Орла», – вспомнил Брехт фильм с Джеки Чаном.

– Будет тебе человек. Три года у тебя учить людей будет, потом отправишь обратно. Двадцать золотых монет.

– Ебическая сила. Девушка одну монету, а мужик двадцать. Снижай цену, как оптовому покупателю. Или за эти же деньги давай ещё и лекаря. Нужен иглоукалыватель. – И руку протянул Иван Яковлевич. Хотя, наверное, в Китае сделки по-другому заключают. Это в России купцы сделку рукопожатием скрепляли.