Живописец смерти (СИ) - Эллисон Кейт - Страница 96

— Ладно. — Она встала, расправила слаксы. В конце концов, что тут особенного? Посмотреть две картины. К чему драматизировать ситуацию?

Кейт посмотрела в темные глаза Брауна.

— Поехали. Чем быстрее покончим с этим, тем лучше.

При въезде в Бронкс Браун включил сирену.

— Если бы знала, что вы повезете меня в Бронкс, ни за что бы не поехала. — Кейт смотрела в окно на однообразные многоквартирные дома. Она сама выросла на такой же улице. Только здесь все еще запущеннее.

— Лучше бы, конечно, привезти картины в ваш замок на Парк-авеню, но сейчас в полиции Нью-Йорка не хватает людей.

— Какая жалость! — Кейт усмехнулась. — И я живу не на Парк-авеню,[66] а с противоположной стороны от Центрального парка. Это не одно и то же.

Браун улыбнулся.

— Знаю.

— Стало быть, сказали нарочно, детектив Браун, чтобы меня подразнить?

— Ага. Давно не общался с вами. Не скрою, получаю удовольствие. Кстати, я уже не детектив, а шеф отдела.

— Ага, — ответила Кейт в тон Брауну и тоже улыбнулась, — я это знаю.

Помещение полицейского участка в Бронксе выглядело гораздо беднее Шестого, хотя в честь их прихода здесь приложили усилия, чтобы навести порядок. Картины в пластиковых пакетах были прикреплены к пробковой доске в комнате для заседаний, рядом с фотографиями жертв.

В комнату вошел запыхавшийся Макнил.

— Извините. Мне только сейчас сообщили, что вы здесь.

Браун познакомил их.

Кейт представляла себе, как воспринимает ее шеф полиции Бронкса. Как и многие другие. По виду и одежде. Выпускница частной школы, загородное поместье, «мерседес-бенц» последней модели, богатство. Хотя ему полагалось бы знать, что она много лет прослужила в полиции.

На столе рядом с кафедрой стояли электрический кофейник, стопка вездесущих пластиковых чашек, сливки к кофе, блюдце пакетиков с сахаром и даже печенье «Орео» на отдельной тарелке.

Стараясь не смотреть на фотографии, Кейт вгляделась в картины. Они показались ей достойными внимания. Возможно, потому, что большую часть последних нескольких месяцев, готовясь к интервью с Эллзуэрт Келли, она посвятила изучению цвета. Прочла все, что написано у Йозефа Альберса, в том числе и знаменитую монографию «Взаимодействие цветов», статьи Мондриана и Ван Доесбурга, даже летала в Германию побеседовать с Герхардом Рихтером о его цветовой картотеке. Картины, конечно, абсолютно бездарные, вот только цвет…

— И каково ваше мнение? — спросил Макнил, откусывая печенье.

Кейт показала на натюрморт с фруктами:

— Слегка напоминает то, что делали фовисты. Так называли группу французских художников, куда входили Матисс, Дерен, Дюфи. Все они экспериментировали с цветом. Фовисты, что в переводе с французского означает «дикие», пытались выразить себя исключительно через цвет. На этих картинах «дикость» в смысле цвета определенно присутствует, но она не имеет никакого смысла.

— Вы считаете, что это нарисовал любитель? — спросил Браун.

— Скорее всего. Может быть, он из тех, кого в мире искусства называют «аутсайдерами».

Браун вскинул голову:

— Что это значит?

— Творчество «аутсайдеров». Так приблизительно переводят термин «арт брут», введенный в обиход в конце сороковых французским художником Жаном Дюбуффе. Дословно — «сырое искусство», непрофессиональное. Живопись, скульптура и прочее, сделанное детьми, заключенными и даже душевнобольными. В общем, теми, кто никогда не учился, не имеет профессиональных навыков.

— И что, людям интересны картины психов? — удивился Макнил.

— Да, интересны, — ответила Кейт. — И к этому в мире искусства относятся вполне серьезно. Живопись душевнобольных определенным образом повлияла на французских сюрреалистов, относившихся к ней с большим уважением. В наши дни многие коллекционируют такое искусство.

Макнил покачал головой:

— Невероятно.

Кейт вытащила из сумочки очки и начала внимательно рассматривать картины. Вначале натюрморт, затем городской пейзаж.

— Взгляните, как оформлены края. — Она показала на темную полосу шириной примерно в два с половиной сантиметра, окаймляющую обе картины. — Своеобразная рамка. Если присмотреться, петельки, закругления, в общем, каракули. Думаю, сделано карандашом. Но на эту мазню потрачено довольно много времени. Теперь обратите внимание на центральную часть картин. Он очень энергично орудовал кистью. Видите, вот здесь щетинки прилипли к краске.

Оба полицейских наклонились к картине.

— Значит, он рисовал быстро и с напором? — спросил Браун.

— Пожалуй, да.

— Вот, значит, почему такой странный цвет, — задумчиво проговорил Макнил. — Потому что он спешил?

— Не обязательно. Сильные, экспрессионистские мазки указывают на состояние художника в момент работы, но цвет он может выбрать правильно.

— Значит, он намеренно исказил цвет? — Браун налил чашку кофе и подал Кейт. Пить не хотелось, но Кейт взяла в знак признательности, поскольку он не забыл, что она любит черный.

— Не исключено. — Кейт сделала глоток. — С цветом экспериментировали многие художники. Эти картины мне чем-то напоминают, совсем чуть-чуть, работы немецкого экспрессиониста Кирхнера. Я потом покажу вам его рисунки.

Лицо Макнила просветлело.

— Выходит, наш клиент немец?

Кейт с трудом сдержала улыбку.

— Нет. Просто в этих картинах ощущается примитивизм, присущий работам немецкого художника. Возможно, ваш клиент знаком с его творчеством и пытается подражать. Или… — Она перевела взгляд на городской пейзаж. — Не знаю. Эта картина в основном черно-белая, так что…

— А небо?

— Да, — согласилась Кейт, — кроме неба. — Она пожала плечами. — Не знаю, что и сказать. Внешние признаки указывают на то, что работал аутсайдер. Однако иные художники специально стараются, чтобы их работы выглядели именно так.

— Полагаете, это может быть своего рода шифр? — спросил Браун.

— Может быть. — Перед глазами Кейт вспыхнуло ее лицо, вырезанное из фотографии и приклеенное к картине Андреа Мантенья «Святой Себастьян». Вот это был настоящий шифр. Живописец смерти. К горлу подступил комок, она оперлась рукой о кафедру.

Браун коснулся ее руки:

— Вам плохо?

Неожиданно Кейт до смерти захотелось курить. После шести месяцев без единой сигареты.

— Все в порядке. Так о чем я говорила? — Она вгляделась в картины. — Предметы изображены узнаваемыми. Есть незначительные искажения, но нельзя сказать, намеренно это сделано или нет. Вот здесь, кажется, виден след угольного карандаша. Возможно, он наносил им контуры. Видите. — Кейт посторонилась, сняла очки, сложила руки на груди. — Единственное, что делает эти картины особенными — разумеется, в определенном смысле, — это странные цвета. Не понимаю, что он хотел этим сказать. На первый взгляд совершенная бессмыслица. — Она повернулась к Макнилу: — Если у вас есть фотографии, дайте мне их. Я дома внимательно все посмотрю, вдруг что-то придет в голову.

— Фотографии у меня в кабинете. — Макнил быстро вышел из комнаты.

Из недр пиджака Брауна раздался приглушенный звон.

Кейт улыбнулась.

— Шагомер?

Браун вытащил из внутреннего кармана мобильный, прижал к уху.

— Браун слушает. — Его лицо изменилось. — Что? Где? Проклятие! И кто? — Он напряженно слушал. — Правильно. Проследите, чтобы медики не наследили. Я скоро приеду, посмотрю.

Он отсоединился. В этот момент вернулся Макнил с конвертом в руке.

— Вот. Цифровая съемка.

— Что случилось? — обратилась Кейт к Брауну.

— Труп. С картиной. В центре Манхэттена.

Включив сирену, Браун выехал на скоростную магистраль Уэст-Сайда. Кейт не сводила глаз с реки. Она казалась ей картиной, написанной густыми мазками в стиле позднего постимпрессионизма. Голубоватый с зеленью Гудзон под свинцово-серым небом. Кейт пыталась разобраться в своих ощущениях.

К мучительному желанию выкурить сигарету примешивалось еще что-то. «Неужели во мне заговорил коп? Боже, ведь прошло столько времени! Мне вовсе не хочется вникать в то, кого там убил этот маньяк. Не хочется».