Живописец смерти (СИ) - Эллисон Кейт - Страница 149

Смотрит на картины в последний раз. Цвета бледнеют. Может, это из-за слез? Не важно. Теперь уже не важно.

Жертву необходимо принести.

Потому что эта часть жизни завершена.

Сегодня у него триумф. Теперь уже никто не усомнится, что он настоящий аутсайдер.

В голове удивительная чистота. Никаких реклам, песенок, никакого шума. Ничто не отвлекает. Все наполнено необыкновенным смыслом.

Он прикрывает глаза и видит ее. Она стоит перед ним как живая. Сара-Джейн. Его мучительница. Она родила его, когда ей едва исполнилось пятнадцать. Конечно, ему не дано было знать, что он родился с наследственной приверженностью к героину. Не понимал он также и того, почему порой накатывает удушье. Да потому, что она заклеивала ему рот скотчем в младенческом возрасте. Чтобы не орал.

Следом появляется подонок, которого она привела в тот вечер. Тому почему-то не понравилось, что он рисует. Этот сукин сын разорвал в клочья его рисунки, растоптал карандаши и пастельные мелки. А Сара-Джейн даже пальцем не пошевелила.

Он трогает шрам в форме полумесяца на голове под волосами. Вспоминает, как пытался спасти свои работы, но тяжелый кожаный ботинок ударил по голове, и все стало черным.

Сколько он провел без сознания минут, часов? Неизвестно.

Пришел в себя под песенку Боя Джорджа «Ты что, хочешь сделать мне больно?». В постели двое. Контуры расплывались, но он знал, что это Сара-Джейн и подонок. Отвратительно! Нет, не наблюдать, как твоя мать трахается с человеком, который обидел тебя. Такое он видел и прежде. Его потрясло, что их кожа стала серой. Как будто совокуплялись два трупа. Стонали и хрипели.

На короткое мгновение в сознании вспыхивает картина Френсиса Бэкона «Две фигуры», и он снова возвращается в комнату, где мать трахается с этим подонком. Кругом все серое.

Почему?

Ее любимые цветные лампочки по-прежнему горели, но голубая, красная и зеленая стали одинаково серыми. Он поднял руку, она тоже была серой. Коснулся раны на виске, поднес липкие пальцы к глазам — они были в чем-то черном. И он вдруг понял — что-то случилось с его глазами. К горлу подступила тошнота, в голове задергало, пол закачался, комната завертелась.

И в этот момент его заметил подонок. Оттолкнул Сару-Джейн, слез с постели, омерзительный, голый. Посмотрел на него с вожделением, обернулся к ней. «Оказывается, он у тебя вон какой красавчик… я, пожалуй, его трахну». «Как хочешь», — ответила она, слегка мотнув головой, и спокойно начала заворачивать «косячок». А этот монстр схватил его за плечи, поднял и засунул свой вялый член ему в окровавленный рот. Такое было для него не в новинку. Его заставляли делать это много раз с раннего детства, а потом он научился так зарабатывать деньги. Но теперь, после того как весь мир стал серым, в нем что-то надломилось. Во всем виноват этот подонок, и он должен ответить.

В кармане обжигал пальцы большой перочинный нож. Он хотел отрезать ему член. Представил, как сукин сын мечется по комнате, похожий на курицу с отрубленной головой, но не рискнул. У мерзавца все равно хватит сил справиться с ним. И он продолжал каторжную работу, пристально вглядываясь в лицо подонка. А когда тот прикрыл глаза, уже близкий к оргазму, он выхватил нож и нанес три быстрых удара. В живот, легкие и сердце. Хлынула кровь, и он удивился, потому что на время все снова стало цветным.

Подонок повалился на пол, дико выпучив глаза, прижав руки к ранам в тщетной попытке остановить кровь. До сих пор свежи в памяти темно-малиновые полосы на абрикосовой коже. Куда бы он ни смотрел — на пол, потолок, стены, — всюду мерцали цветные огни Сары-Джейн. Затем цвета начали бледнеть, кожа подонка стала белой, а кровь почернела. Сара-Джейн кричала, но он быстро успокоил ее.

Потом склонился над ней и смотрел до тех пор, пока ее золотистые волосы не стали пепельными, а стены бледно-серыми. Просто не верилось, что всего несколько минут назад, когда он убивал их, комната сияла всеми цветами радуги.

«Это Кейси Касем[94] со своим…» — начал бодрым голосом по радио знаменитый шоумен. Он встрепенулся и перетащил Сару-Джейн на пол рядом с подонком. Вложил ему в руку нож. «Проститутка и клиент что-то не поделили, верно, шериф?» — так, наверное, отреагировала бы на эту сцену Джессика из сериала «Она написала убийство».

В карманах подонка наряду с деньгами оказался и этот пистолет. И он прихватил его, на всякий случай.

Потом умылся, переоделся, забрал свои деньги и отправился на автобусную станцию, где положил все в автоматическую камеру хранения. А через некоторое время закружилась голова, ослабли ноги.

В себя он пришел в белой комнате. Подумал, что умер, и обрадовался.

Но к сожалению, жизнь продолжалась. Однако в бесцветном мире.

Доктор, залечивший голову, долго допытывался, где он получил такую мозговую травму. Но он ничего не рассказал. Первое время отказывался от серого вещества в тарелках, похожего на грязь, которое считалось едой, смотрел в окно на унылое оловянное небо и тешил себя надеждой, что однажды цвета вернутся. Но где-то внутри грела уверенность, что этого не случился, поэтому на его мечте стать художником придется поставить крест.

Он возвращается к действительности, смотрит на свои яркие картины и улыбается.

«Я излечился».

Переходит от одной картины к другой. Наклоняется очень близко, задевая носом холст. Вдыхает приятный запах масла, лижет, как будто целуя на прощание.

По щекам струятся слезы. В голове опять поднимается шум — песенки, рекламные слоганы, голоса радиоведущих.

Все. Хватит.

Он чиркает спичкой.

Пустой, бездушный звук.

Танцует пламя. Становится жарко.

Он зачарованно смотрит, как пламя лижет картины. Они чернеют, сворачиваются. Тянет руку, чтобы прикоснуться к ним на прощание, но обжигает пальцы. Огонь подбирается к его ногам, края брюк начинают дымиться.

Глава 35

Вой полицейских сирен, огни проблесковых маячков. Все как положено.

Пожар уже потушен. Сейчас из окон Галереи творчества аутсайдеров валил только черный дым.

Один из членов команды технических работников протянул Брауну пакет с тяжелой цепочкой:

— Вот, шеф, это было на мертвеце.

Браун кивнул Кейт.

— Хотите посмотреть?

Она взяла пакет, подошла к фонарю. Переместила цепочку со звеньями в форме крестов несколько раз туда-сюда.

— Да, это амулет Бойда Уэртера. Я в этом совершенно уверена, но нужно связаться с его первой женой, чтобы она опознала.

— От парня почти ничего не осталось, — сказал Браун. — Солнечные очки сплавились с кожей. Пистолет сохранился лучше. Ему нанесли сильный удар, видимо, ногой. Половина зубов выбита. А перед этим он сам убил четверых. — Браун вздохнул. — Реконструировать события очень трудно. К сожалению, придется признать, что ему удалось застать их врасплох. Сначала он стреляет в «бездомного», затем убивает двоих в машине. И что дальше? Направляется к галерее, стучит в дверь, и они открывают? Бессмыслица какая-то.

— А может, копы, услышав выстрелы, выбежали на улицу? — предположил Перлмуттер.

— Пистолет был с глушителем, — заметил Браун. — Скорее всего, они сами ему открыли, думали, что справятся. Надеялись, что двое в машине в случае чего подстрахуют.

— Они звонили? — спросила Кейт.

— В полночь. Доложили, что все тихо.

— Флойд, утром пресс-конференция. — Тейпелл села в машину. — И позвоните родственникам…

— Уже позвонили, — сказал Браун. — Плохо, если они узнают об этом из новостей. — Он кивнул в сторону двух телевизионных групп. Репортеры стояли перед камерами на фоне галереи и о чем-то вещали со скорбными лицами.

— Жаль, конечно, что нам не удалось допросить его, — проговорила Кейт.

— Да, — отозвался Перлмуттер, — свою тайну он унес с собой.

У Кейт не было особых причин ехать в полицию, но когда в спальню ворвался утренний свет после нескольких часов полусна, она поняла, что не в силах сидеть в своей квартире и думать, как провести остаток жизни.