Тюрьма (СИ) - Литов Михаил - Страница 87

— Прекрасно! — одобрил Виталий Павлович, нимало не постигнув Васину аллегорию, но, в успокоение себе, решив, что разговор, так или иначе, потек в устраивающем его русле.

Уяснив, что попал в ловушку, из которой ни бранный пафос, ни темная слава выпутаться не помогут, — Виталий Павлович, может быть, и недалекий человек, а воздействовать на людей умеет, и сила за ним стоит немалая, банду он сколотил знатную, — Вася не стал тратить время на пустые препирательства. И при этом он вовсе не собирался лишь для виду отвечать согласием на грозные просьбы Виталия Павловича. Естественным образом возникает вопрос, что же он разумел под сохранением своего дела, о чем с такой важностью сообщил шантажисту. Поскольку о возвращении к оранжерее, магазину, брючкам, пиджачкам, наемным работникам, то есть к прежнему образу жизни, по завершении запланированной Дугиным операции не могло быть и речи, «снайпер» поставил перед собой задачу добиться внушительной компенсации за потерю своего любимого детища, фирмы «Вася». Получается, своим важнейшим, кровным делом Вася считал обогащение, и именно о нем он так хорошо, хотя и не совсем понятно для новоявленного работодателя, высказался. В конце концов сторговались на том, что Виталий Павлович выплатит Васе, в случае успеха его миссии, тройную цену за погубленную фирму и предоставит в его распоряжение фальшивые документы, чтобы он мог беспрепятственно убраться в любую приглянувшуюся ему страну.

Васе сделка не показалась безусловно выгодной, однако, вспомним, упорствовать и сердить Виталия Павловича не следует, что любому благоразумному человеку ясно с первого взгляда. У коммерсанта, вынужденного вновь ступить на тропу войны, мелькнула своего рода запасная мысль — «на будущее»: освободив Дугина-младшего и отхватив за это приличный куш, он, пожалуй, и еще недурно поживится, наведавшись уже без приглашения в хоромы работодателя, и первое время за границей не придется ему чувствовать себя стесненно.

Если всмотримся повнимательнее и если кое-какие потаенные вещи вдруг приоткроются нам, увидим: связи между людьми вырастают, как пузырьки на воде, и эти пузырьки вдруг наливаются кровью. И сами люди становятся пузырьками, словно их обрабатывают некие из мрака вышедшие, единственно ради глубокого недовольства условиями жизни и общим характером мироустройства, врачеватели-мизантропы. На самом деле, Виталий Павлович как успел возлюбить, так успел и разлюбить младшего брата, во всяком случае, разочароваться в своих чувствах к нему, и судьба этого человека перестала его занимать, но в то же время заботы о будущем Дугина-младшего давались ему не так тяжело, как, например, Архипову думы о Бурцеве. Тщательно, но и с легкостью преодолевал он препятствия, которые, как казалось ему в иные минуты, и препятствиями-то назвать было нельзя. Коротко сказать, действовал он основательно, капитально, а не наобум, как Архипов. Слезы матери заронили в его душу сознание необходимости освободить брата, Виталий Павлович воспринял это как свой долг, что его на время даже развеселило, а Архипов сидел в глухой норе, и движения его души были импульсивны, отрывочны и безнадежны: то он порывался сдаться, то впрямь отдать все силы освобождению Бурцева, то бросить жену и бежать куда глаза глядят. И стоило ему задуматься о Бурцеве — голова наливалась тяжестью, мешала до невыносимости и виделась все и вся придавившим черным чугуном. Так стоило ли вообще думать, и почему Бурцев? Зачем Бурцев? А еще этот ненароком подвернувшийся журналист, его-то для чего было втягивать в дела, на помощь в которых на него нет никаких оснований рассчитывать? Как все запутано! И продолжает запутываться. Рисовалось, будто обессилевшего и плачущего журналиста некая незримая сила утаскивает в пропасть, значит, и сам уже катится Бог весть куда. Журналиста было жалко. А Инга, похоже, хиреет, уходит в себя, оскудевает душой и разумом; все мельче и мельче становится, но и злее. Архипов, сам никак и ничем не обогащающийся, клонящийся к закату, представить не мог, как все это, с ним происходящее, не похоже на случай Дугина-младшего, узника, имеющего все шансы снискать знаменитость. Казалось, речь шла не о побеге и последующем нелегальном проживании, а о солидном заговоре, ведущем к восшествию на трон нового правителя в лице одновременно старшего и младшего. Вот случай, не знающий путаницы и не предполагающий ее в будущем. Разберутся, кого следует разуметь старым правителем, или угадывать под маской такового, ввиду выдвижения нового. Братья же войдут один в другого, образуя слитность, поразительное единство. И это предопределено и не требует ни пророчеств, ни дополнительных и что-то предваряющих комментариев, ни даже веских причин для того, чтобы действительно осуществиться. В дугинском случае — блеск, в архиповском — нищета.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но как оскудение и уклон к праху Инги выглядели реалистическим направлением в ничтожной живописи безумия, творимой ее мужем, так большим и справным реалистом смотрелся и подполковник Крыпаев, по-своему, со своей постановкой задачи, тершийся и трудившийся возле фантастически громоздимой дугинско-вавилонской башни. Сообщая Виталию Павловичу намеченную дату переговоров, — позволим себе пренебречь неопределенностью в вопросе, присутствовала ли при этом Валерия Александровна, — подполковник жестко предпринял попытку тут же, то есть прямо на текущем подготовительном этапе, вытянуть из Дугина сведения об Архипове и убийцах судьи Добромыслова. Он знал, эта попытка обречена на провал, но знал он и то, что она необходима как нечто, лишний раз утверждающее логику его хлопот и укрепляющее их смысл. С тем же умыслом он и поторговался немного, заговорил о половинчатости, ну, коль не Архипов, так хоть убийцы судьи, хоть их давайте; намекнул, что сумеет как-нибудь хорошо польстить будущему депутату в обмен на полезную информацию. А в будущем, помимо депутатства, еще ведь и грандиозная, если не вовсе абсолютная, узурпация, так разве не стоит грядущему богдыхану, пока он не впитал братца, не поглотил разных там заезжих подполковников, администраторов всех мастей, общественных деятелей и их противников, слегка вознаградить своего верного слугу за его, буквально сказать, каторжные усилия? Но Виталий Павлович был неумолим. Не вполне доверяя подполковнику, а также помня, что полнотой информации все равно не владеет, он сказал сурово:

— Всему свое время.

Подполковник стал изящно и натренированно, как настоящий разведчик, извиваться, добиваясь нужного ему эффекта. Он, между прочим, улучив момент, расплылся в похвалах красоте Валерии Александровне и ее выдающейся роли в разных телодвижениях и жестах местного бомонда (как политического, так и культурного разлива), вскользь обронив, что эту роль можно, конечно, поставить под подозрение. Присутствие самой Валерии Александровны при этом продолжало носить абстрактный характер, а Виталий Павлович оставался тверд.

— Так дело не пойдет, — сказал Дугин. — Мало случаев, когда я выдаю авансы, и сейчас не вижу надобности. До чего же, душа моя, вы слабы в коммерции. Что до роли Валерии Александровны, то она известна. Валерия Александровна известная прошмондовка, а если взять то, что вы назвали бомондом, так там ее роль мизерна и смехотворна, потому как сам этот бомонд ломаного гроша не стоит. Но не о том речь. Речь о судьбе моего обожаемого брата, и давайте, давайте же сначала вытащим его на волю, отмоем, обогреем и обласкаем, и вот только тогда уже, говорю я, будут резоны, чтобы поднимать вопрос о преференциях и наградах, вот тогда и воздадим каждому по его заслугам.

— Общение с вами идет мне впрок, ведь есть, есть чему у вас поучиться, и нет оснований думать, что и тут ученик когда-нибудь превзойдет своего учителя. Знайте же, если случится так, что вам, не приведи Господь, придется сменить домашний халат на арестантскую робу, а я останусь в мундире, — подполковник указал на свой пиджак, как на форму, никоим образом не соответствующую его истинной сути, офицерской, — если это случится, первой моей мыслью будет, что мир сошел с ума и нам с вами в этом новом ужасном мире предстоит роль санитаров. Вам — в лагерной волчьей стае, мне — в кулуарах департаментов, министерств, штабов. Как думаете, справимся? Роль благородная, но хлопотная и даже тягостная.