Тюрьма (СИ) - Литов Михаил - Страница 77

Конечно, расчет строился на ожидании, что подполковник вытащит зэка Дугина из лагеря, воспользовавшись какими-то своими, неизвестными злоумышленникам каналами. Но это в прошлом, а нынче принят к исполнению план, предложенный самим подполковником. И вот если теперь опомниться и повернуть против Дугиных, то как объяснить коллегам эту подсказку, этот реалистический вариант побега? Они скажут: подполковник, как хотите, но вы вступили в преступный сговор с бандитами, вы улыбались как слабоумный, позволяя втянуть вас в адскую авантюру, хотя вполне сознавали, что впоследствии все мы, всем миром, как бандиты, так и здоровые члены общества, пожелаем с презрением вышвырнуть вас во тьму внешнюю. Он проявил преступную инициативу. Так оно и есть. Он отдает себе отчет. Отчитается и перед другими. Но можно вывернуться. Можно даже всем миром вывернуться. Где наша не пропадала! Он предложит: доложим Дугину-старшему, на какой день назначены переговоры. Негодяй, ясное дело, потребует участия малоопытного оперативника, к примеру сказать, невзрачного такого человечка, трусливого, из тех, что только позорят ряды правоохранителей.

Вот! Подполковник погрузился в размышления. Дугин-старший решит, что оперативник никуда не годится, а оперативник будет хоть куда. Размышления подполковника, в данном случае, носили противоречивый, интеллигентский характер и не заключали в себе никаких догм, ничего схематического, как можно было ожидать от военного человека. Ищем оперативника, который, может быть, и падет смертью храбрых, а побега не предотвратит и даже нисколько не помешает предполагаемому беглецу. Но это одна видимость. Виталий Павлович поверит, что все идет по плану, и в какой-то момент даже вообразит, будто его брат на свободе, ему и в голову не вступит, что его разыгрывают. Где ему догадаться, что он впал в ошибку; такого сознания, чтобы распознавать свои ошибки и развенчивать видимости, творимые по-настоящему искусными людьми, у этого самовлюбленного и нимало не сомневающегося в себе господина нет и не может быть. А на самом деле, оперативника — вот оно, слабое звено, манипулируя которым можно повернуть в какую угодно сторону! — оперативника нужно выбрать из самых опытных, из плеяды заслуженных и проверенных. Для того и подсказал подполковник идею бандитам, чтобы в конце концов с помощью бывалого оперативника разрушить их козни и, главное, захватить самого Дугина-младшего. Так будет обезглавлен мятеж. Тот Дугин, лагерный, ни за что не согласится идти на переговоры, если брат не передаст ему, что подполковник перешел на их сторону и будет содействовать его побегу. Переговоры устраиваются не для того, чтобы хватать и вязать кого-либо из участников, но когда откровенно предпринимается попытка побега, отчего же и не схватить? И можно будет выдвинуть обвинения против Дугина-старшего. Вот какую тонкую и в стратегическом отношении великолепную игру задумал Федор Сергеевич! Не зря он просиживал штаны в штабе.

Довериться подполковник решил майору Сидорову и большеголовому прокурору, и это было необходимо, поскольку действовать в одиночку было бы чересчур рискованно. Собрались в кабинете начальника лагеря, и штабист, напустив на себя особую значительность, вымолвил, едва размыкая губы, как-то устрашающе выцеживая слова:

— У меня для вас сообщение чрезвычайной важности, товарищи…

Слушатели судорожно затолкались в глубину оказавшегося вдруг огромным и словно раскрывшим алчущую пасть дивана. Только что сидели чинные и с пучками саркастических искорок в выпученных глазах, и вот уже тон подполковника, его стать, его вступительное слово повергли их в трепет. Он изложил содержание беседы, имевшей место в гостинице, и свои гипотезы на тот счет, как в действительности следует провести переговоры с делегацией бунтовщиков. Слушатели, если верить некоторым слухам, добросовестно отработали свою роль, иначе сказать, прокричали все, ну, почти все, что предполагалось богатым воображением подполковника.

— Как хотите, но это преступный сговор, это падение, скандал…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Более грязной авантюры и ничего подобного столь безрассудному авантюризму…

Даже что-то о тьме внешней как будто послышалось. Гомон своих новых сообщников подполковник выслушал с невозмутимостью, достойной, как он сам понимал, лучшего применения. В антракте освежились водичкой из графина.

— Может, чего покрепче? — с какой-то жалобной вопросительностью взглянул начальник лагеря на прокурора. Тот испытующе взглянул на подполковника. Федор Сергеевич небрежным жестом отмел предложение.

— Архипова мы пока не получим, а что касается убийц судьи Добромыслова, я не очень-то верю, что они известны Дугину, — сказал он в заключение. — Зато мы возьмем Дугина-младшего, а его брата посадим на крючок, иными словами, заведем на него дело как на организатора побега.

Однако его желание наскоро свернуть беседу не исполнилось. Майор внезапно расцвел, ударился в некую букетность, на время прикрывшую то рыхлое вещество, которым он был в своем обычном состоянии. Подполковник больше не сердится на него и, пожалуй, отказался от мысли писать рапорт, он ведет с ним доверительный разговор и вовлекает его в серьезное, ответственное дело. Майор преисполнился симпатии к штабисту, а вместе с ней пришла и тревога за него.

— Вам нельзя идти на эти переговоры, товарищ подполковник! Подумайте, какой риск! Как можно! Пойду я!

Федор Сергеевич холодно усмехнулся.

— Вас они слышали уже сотни, уже тысячи раз и знают наперед все, что вы в состоянии им сказать, — возразил он. — К вам у них нет доверия.

— Федор Сергеевич, дорогой, — проникновенно и страстно шептал майор, — я сумею вызвать у них доверие. И ваше доверие я оправдаю. Мне можно доверять.

Подполковник возражал с хорошей, способной любого пронять рассудительностью:

— Они ждут встречи именно со мной, поэтому я обязан идти. Ваша задача состоит в том, чтобы подыскать отличного оперативника.

— Будет исполнено! Уже ищу! Мой человек перестреляет их всех, они и пикнуть не успеют!

— Я-то не пойду, — отрешенно, как бы со стороны, подал реплику прокурор, — да меня там и слушать никто не станет. Э, батенька, скажут, ваше место в суде, и на уме у вас одни обвинительные речи, которые нам в сложившихся обстоятельствах что мертвому припарка. Нам от вас, скажут, ни холодно, ни жарко, и плевать мы на вас хотели. Черт возьми, что им мои сомнения, мое недоумение! А я ведь начинаю сомневаться, что мне вообще еще отводится какое-то место. Да, я не пойду на эти ваши дурацкие переговоры, но, слушая вас, я начинаю думать, что и до суда-то не дойдет. Какой, к черту, суд, если вы намерены всех перестрелять!

— Это вы напрасно так думаете, даже, на наш взгляд, стоит подивиться вашим фантазиям, настолько они неуместны, — возразил подполковник. — Если дойдет до стрельбы, оперативник…

— Оперативник будет что надо! — подхватил майор. — Ахнете, увидев, что он вытворяет, и будет смысл подумать о награде, чтоб удостоить, можно будет потом барельеф ему, чеканку какую-нибудь с изображением мужественного, как бы высеченного из гранита лица в действии, в эффектах всего положенного, чего только не потребует оперативная обстановка…

Подполковник резким движением руки отодвинул за кулисы красноречие майора.

— Оперативник пусть метит прежде всего в того, кто будет вместо этой жирной сволочи Причудова. Пусть выведет его из строя, ранит, на худой конец убьет. А затем — Дугин-младший. Я думаю, будет лучше, если он останется в живых.

— Может, заодно и Филиппова… того… в расход?.. — Майор проделал выразительный жест и, вспотевший от волнения и восторга, уставился на подполковника с умоисступленной пытливостью. — У меня на Филиппова зуб. Не знаю, с чего бы, но имеется, завелся, знаете ли… — пояснил он смущенно.

— Никакой самодеятельности! Никаких лишних трупов!

— Нужны аресты, аресты… — мрачно проговорил прокурор. — И вы, майор, напрасно смущаетесь. Подумаешь, зуб. Я никакого персонального настроения против Филиппова не испытываю, потому что он один из многих, а заклиниваться на ком-то одном для должностного лица дело непозволительное. Но это в общем смысле, а разве не допустимы исключения? И если бы у меня была личная антипатия к этому господину, каяться я бы не стал.