Тюрьма (СИ) - Литов Михаил - Страница 35

Орест Митрофанович горячо заинтересовался:

— А как именно? Нельзя ли конкретнее?

— Введут войска.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Ну, введут… и что же? Что дальше-то?

— Будет побоище.

Причудов опешил и даже вытаращил на майора глаза. Но если по каким-то причинам сущность Ореста Митрофановича следует изучить и понять хотя бы с приблизительной точностью, то прежде всего нужно заметить, что в действительности он, внявший мрачному предсказанию офицера, только выглядел опешившим и, собственно говоря, сознательно для этого и предпринял все необходимое. Не прямолинейный это человек, и не стал бы он ужасаться или поеживаться в каком-то сладком, щекочущем самое душу волнении, когда б молвил майор и что-нибудь пострашнее. Опасность в любом случае обойдет его стороной, а так-то, узнав, что она, глядишь, обрушится на других, да еще и непременно, если по-настоящему вразумиться словами этого видавшего виды майора, способнее всего удариться в азарт охотника, почуявшего легкую добычу. Уж он-то порасскажет об этой встрече Филиппову! Как это ни смешно и ни абсурдно, но Филиппов, похоже, страшно далек от того сценария развития событий, который так свободно и ясно предвидят они, Причудов и майор Небывальщиков; иначе сказать, Филиппов довольно-таки слеп, даже простоват. Но сознательность и долг, как их понимает демократическая общественность, обязывают подыгрывать Филиппову, а не майору, и Орест Митрофанович готов предстать законченным простаком, остро нуждающимся в разговорчивости майора и его на многое проливающих свет откровениях.

— Побоище? — воскликнул он, всплескивая руками. — Что вы… как можно… Да ведь сейчас другие времена!

— А-а, — устало и обреченно протянул майор Небывальщиков. — Другие для вас, наверное, отчасти и для меня, а для них…

— Для них? — насторожился Причудов.

— Для них ничего не изменилось, все по-старому.

Честный служака, добрый человек, подумал Причудов о майоре. Уточнить бы, кого он имеет ввиду, но лень, надоело; скорее всего, всю эту уголовную мразь, человеческую пену, скопившуюся в лагере, но пусть с этим Филиппов разбирается.

Выслушав отчет Причудова о разговоре, начавшемся с грубого выталкивания из молельни, Филиппов остался недоволен пессимистическим образом мысли майора Небывальщикова.

— Это он зря! — заявил директор. — Другие или не другие времена, а только дело получило огласку, так что никакому побоищу не бывать!

Орест Митрофанович сказал с глуповатой улыбкой:

— Позволю себе слегка заступиться за бедного майора. Человек делает военную карьеру, обходясь при этом без войны. Это все равно как в старину скучная служба в отдаленном гарнизоне, многажды описанная в классической литературе… Или как в каком-то романе о человеке, всю жизнь прослужившем в затерянной на границе империи крепости, где только и говорят, что о грядущем нападении варваров, и вот, поди ж ты, героя увольняют и выдворяют из крепости как раз накануне долгожданного нападения… Что поделаешь, мы тут люди провинциальные, совершенствуемся тихонько и меньше всего шумим в случае карьерного роста. Но майор устремляется к Богу и уже завис где-то под самыми звездами, которые вряд ли, конечно, лягут ему на погоны, а я нахожу для себя полезным повозиться еще на земле, разумеется, с учетом местного масштаба. Ну так таково наше с ним провинциальное положение, что бунт в объеме бессмысленного и беспощадного, может, и не померещится, а побоище, равное известным историческим примерам, — запросто.

— Какие-то аллегории, и можно подумать, что только их нам не хватало, — недовольно поморщился Филиппов. — Обойдемся, однако…

— Вот что значит столичный взгляд на вещи, — восторженно подхватил Причудов, — и вот как — в обход! — делается карьера столичными людьми.

— Ну, опять шуточки, и ничего, между прочим, не в обход, что за чепуха! Мы для того и приехали сюда, чтобы предотвратить возможные эксцессы и проследить за соблюдением цивилизованных норм разрешения конфликта. А завтра ждем депутата, народного избранника, прямо из Москвы! Прибудет и какой-то большой чин из так называемых властных структур. Силы достаточные, и у тех, кто замышляет побоище, шансов мало, перспективы ничтожные!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Увлекшись, директор Филиппов вскочил на ноги и говорил так, словно выступал перед огромной аудиторией.

* * *

За чаем Орест Митрофанович рассказал московским гостям об убийстве судьи Добромыслова и о найденном в лагере трупе осужденного.

— Эти убийства как-то связаны между собой? — осведомился Филиппов, поудобнее устраиваясь в кресле.

— Да откуда же мне-то знать? — выпучил глаза толстяк.

— Человек пишущий, чтобы сладить сюжет для очередного опуса, связал бы запросто.

— Но я не пишущий!..

— Это заметно, — проговорил директор рассеянно. — О нет, — встрепенулся он, — я не упрекаю тебя за слабую деятельность в нашем направлении, то есть не вменяю ничего такого, деятельность как раз видна, одна эта твоя встреча с майором дорогого стоит… Я рассуждаю вообще…

— Встреча с майором это так, пустяк, — возразил Причудов сухо, поджимая губы. — Ничего не дала. Что бунт подавят, и без майора известно.

Якушкин вмешался в разговор столичного главы и провинциального резидента.

— Я ведь немножко сродни типу хорошо описанного в нашей литературе лишнего человека, — сказал он. — Мне пристало произносить речи, был бы повод.

— А повод всегда найдется, — снова приободрился, подобрел Орест Митрофанович.

— Но только и слышишь, что об убийствах, а разве это достойный повод для такого человека, как я? Расчеты прожектеров от юриспруденции на исправление осужденных в лагерях, запавшие в память намеки некоторых литераторов на возрождение мыслительных способностей перед казнью, мечты о чудесном преображении масс в виду светлого будущего — все это чепуха. Человек рождается либо с аппаратом, создающим мысли, либо без него. Борьба идет не столько между добром и злом, сколько между умными и глупыми. Вот только аппарат со временем портится, а глупости хоть бы что. Мы на грани вырождения.

Слушатели, потупившись, принялись обдумывать услышанное.

О начальнике колонии майоре Сидорове некоторые отзывались как о рохле, утверждали, что из бравого некогда офицера он давно уж превратился в некий студень. Как бы то ни было, перед штатскими этот человек умел показать себя с лучшей стороны, тотчас внушить им мысль: вот образцовый вояка! Моложавый и подтянутый, убедительный, если принять во внимание его великолепную офицерскую выправку, встретил майор столичных правозащитников на редкость любезно. Едва они вошли в его кабинет, он стремительно выбежал из-за стола и с необычайным воодушевлением потряс руку Филиппову, а затем и журналисту, которого воспринял как старого доброго знакомого — виделись на освящении молельни. Облик его говорил, казалось: вот, я старый служака, дослужился, правда, всего лишь до майора, сижу тут в чистеньком кабинете, мебель прекрасная, выдержанная в строгом стиле, а в окне, обратите внимание, сосредоточен, как в фокусе, отличный обзор пребывающей в моем ведении колонии, бунтует нынче народец, что есть то есть, но мы ничего, не жалуемся, погодка, между прочим, чудесная, весна, весна, в общем, живем помаленьку… Пожав мясистую руку Ореста Митрофановича, майор вдруг в какой-то задумчивости немного отстранился и, словно что-то беспокойно припоминая, устремил на толстяка умный, вопросительный взгляд.

— А вас я где-то видел…

— Я местный, — пояснил тот.

— Вот оно что! А я-то… Все думаю да гадаю, дай, думаю, угадаю, какой это такой человек и откуда он мне известен, а оно вон что, оказывается…

— Да вы мне пропуск на территорию лагеря недавно подписывали.

— А вот это врете.

— Как вру?

— В тревожное, как нынче, время на территории лагеря штатским быть не положено.

— Я с майором Небывальщиковым…

— Отлично, отлично… — Майор Сидоров потирал руки, совершенно не обременяя себя мыслями о Причудове и не слушая его, озабоченный лишь тайным желанием избавиться поскорее от гостей, этих настырных субъектов, которым Бог весть кто и зачем дал право вторгаться в его владения. — Ну что, друзья мои, пообедаем?