Живи и помни (СИ) - "jane_lana_doe" - Страница 61

========== Драббл, R. Артур, Каверин, 1999-ый год. ==========

Звонить ментам было, конечно же, весьма глупо — слишком уж хорошо знал Володя сию когорту. Да и прекрасно понимал он, что с Беловым вопрос уже порешен. Пусть мальчик оторвется напоследок.

А квартиру он все равно менять собирался.

То и дело недобро скалясь, Каверин вышагивал по огромной гостиной, оглядывая следы от пуль в светло-сиреневых стенах и переступая через мелкие обломки расстрелянной мебели авторской работы. Дорогого барахла было, несомненно, жаль, но думал сейчас Володенька, мягко говоря, немного о другом.

А сзади, то и дело прикладывая чуть запылившийся носовой платок к влажному лбу, пошатывался перепуганный до полусмерти Артур.

— Что, Артура, страшно? — на мгновение обернувшись в сторону Лапшина, пропел Володя и откинул мыском ботинка не убранный осколок вазы.

— Нормально. Ты когда палача этого выпускать собираешься?

Каверин ответил не сразу, словно то ли оттягивая момент, то ли и впрямь призадумавшись. О Максе он, разумеется, думал, но думал вскользь, не серьезно. Да, Карельский сослужил отличную службу, но теперь-то он, по большому счету, не особенно был нужен. Свою партию он сыграл, и теперь его можно было бы даже в расход пустить, чтобы перед глазами не маячил…

— Пускай посидит еще, для надежности. Белов точно еще вылезет, рано пока дергаться. А уединение ему только на пользу пойдет.

На определенной фразе Артур нервно передернулся — правда-матка не особенно его обрадовала.

— Усложняешь ты, Володя. Я бы Белого сразу грохнул, с ними же вместе, и все. Зачем нам подставляться лишний раз?

Володя спрятал уцелевшую руку в карман брюк и повернулся к Лапшину.

— Ты на Канарах был?

Вопрос из серии «совсем уж не в кассу» заставил Лапшина изумленно глянуть на собеседника и наклонить голову чуть вбок.

— А причем здесь Канары?

— Я тебя спрашиваю: ты на Канарах был?

— Ну, был, разумеется. Я, когда отсюда свинтил, я полмира объездил, — неспешность Каверина с легкостью вывела Артура из себя. Ему хотелось получить ответ на свой вопрос, а не играть в загадки.

— Так у них там были кто-то типа аборигенов местных, потомков испанцев — гуанчи. Экскурсовод рассказывал. Короче суть в том, что у этих гуанчей закон был мудрый: сосед там, ну, соседа грохнул, к примеру. Они что делали? Они не убийцу наказывали, они сына казнили, там, или брата. Преступника приговорить — это туфта, это я тебе как мент говорю. А вот заставить человека помучиться, чтобы ему самому жить расхотелось от горя и тоски — вот, это дело, это тема.

— Ага. Только вот Белов — это тебе не абориген какой, — Артур оглядел изуродованную гостиную и подошел к Каверину вплотную, кивнув в сторону одного из расстрелянных пулеметными очередями окон. — Он, вон, как грохнет из гранатомета — и все.

— Не боись, Артура, не успеет, — казалось, именно похожей фразы Володя и ждал, чтобы поиметь возможность смаковать удовольствие от осознания собственного превосходства над давним врагом. — Саша Белов уже не жилец. И потом — ты же сам не против был. Так чего сейчас задергался?

— Конечно, не против, — огрызнулся Артур, спрятав платок в карман пиджака. — Я на все был согласен, лишь бы этого ублюдка со света сжить. Самому только подыхать неохота, знаешь ли.

— Ну, ты, вообще-то, сам виноват, — протянул Каверин, взглянув на «напарника» и проигнорировав его крайнюю фразу. Кого именно Лапшин величал ублюдком, было ясно, словно божий день. — Уж забрал бы девку с собой и проблем бы не было.

Каверина эта тема никак не касалась, и это вывело Артура из себя. Но сказать это в открытую Лапшин, разумеется, не решился. И потому ограничился попыткой защититься.

— Куда бы я ее забрал? Ни кола, ни двора, ничего. Я же несколько лет по свету мотался, устраивался.

— Но получается, что это ты сам ее ему оставил. Сам и виноват.

— Пусть так, — Артур отмахнулся от режущей глаза правды и отошел к камину, в котором прятался от обстрела всего пару часов назад, — главное, что с этим покончено. Так ему, падле, и надо.

Володя дернул плечами и ничего не ответил, а Лапшин призадумался, покусывая губу.

Мечту, которая заключалась в мести за Лизавету, он лелеял с девяносто первого. Пусть весьма смутно, но до сих пор он помнил, как связался с ним тогда Каверин и передал роковую весть. Прилететь на похороны было равносильно подписанию самому себе смертного приговора, потому-то Артур и бесился, запертый в Германии, словно в огромной клетке.

Убить. Разорвать. Заставить мучиться. Вот, чего желал Артур своему сопернику больше всего на свете на протяжении восьми лет. И даже не задумывался, соглашаясь сотрудничать с Кавериным и выступать на его стороне в предвыборной гонке, прекрасно понимая, что интересы их совпадали. Пусть действующие лица и ситуации разнились, но вот конечная цель была одинаковой.

Она его не любила никогда. Артур прекрасно знал это и чувствовал. Принять только никак до конца не мог, и понять не получалось: почему она так к этому Пчёлкину привязана была? Почему даже после всего, что пережила из-за него, из-за этого недоноска, не сумела переключиться и забыть? Ну ведь он-то, Артур, он бы в лепешку бы расшибся, чтобы ее осчастливить!

Это ведь он вернул ее к жизни. Из-за чертового Пчёлкина она саму себя потеряла, а он выдернул из депрессии, дал работу, помог с институтом… а она даже с проклятым браслетом расстаться не могла, врала, что замок заклинило!

С запозданием в восемь лет догадка пронзила острой иглой и даже заставила испытать прилив жара и передернуться, на мгновение обернувшись в сторону изучавшего остатки некогда дорогой хрустальной люстры Каверина. Ведь он оказался прав. Чертов Володя оказался прав даже здесь и сейчас! Ведь забери Артур Лизу тогда с собой, все же было совершенно иначе. Ведь медицина в Германии была, есть и будет на множество шагов впереди. У Лизки был реальный шанс оправиться, более того, вдали от пресловутой и вшивой Родины она бы уж точно сумела забыть проклятого Пчёлкина раз и навсегда… только вот бежавший в спешке Артур до этого не додумался тогда. А потом она умерла, и все возможные размышления на эту тему отошли на второй план. А теперь получалось так, что и он был завязан во всем случившемся; получалось, что и на его совести смерть этой молодой девчонки…

— Слушай… — Артур дернул шеей и повернулся к Каверину. — Когда глотку режут, это как вообще? По ощущениям.

Володя гадко рассмеялся и пошевелил протезом. Искусственные пальцы с тихим и противным жужжанием медленно сжались и разжались.

— Уж точно не щекотно. Кровью собственной харкать, сам-то представь.

Вопрос и впрямь был глуповатый; но очень уж хотелось Лапшину убедиться в том, что Пчёлкин достаточно помучился перед смертью.

Когда Володя делился с ним своими планами, Артуру было, в общем-то, наплевать на судьбу всей четверки. Он и слушал-то его вполуха — ему хватило услышать, что дни Пчёлкина уж точно сочтены. И что Макс по просьбе Каверина постарается на славу. А теперь выходило, что он, Артур Лапшин, был причастен к убийству того, кого Лиза любила с подросткового возраста. По-хорошему, Лапшин должен был бы испытывать муки совести перед покойницей, но их не было. Было лишь успокоение — справедливость наконец-то восторжествовала, пусть и с запозданием.

А вот о том, что где-то на том свете он их свел, Артур как-то не думал даже. Не верил он никогда во все эти штучки; не верил, крещеным не был, и потому считал, что в могилу врага свел совершенно справедливо.

Собаке собачья смерть.

… — А мы с тобой, Артура, такие дела забабахаем, мама, не горюй, — размышления и фантазии Каверина о скором будущем, высказываемые вслух, заставили Артура вынырнуть из собственных мыслей и прислушаться. — Двадцать первый век на носу, новые веяния, новые перспективы. Конец приходит этой вонючей эпохе, этому дерьму. Впереди у нас столько возможностей, ты себе и представить не можешь!

Лапшин промолчал. Перспективы казались ему чересчур размытыми и неясными, и прекрасно понимал он, что ни выбора, ни иного, отличного от Володиного, пути, у него не было и быть не могло. Что он понимал в здешних устоях, почти десяток лет проведя за границей? Да и, соглашаясь на сотрудничество с Кавериным, он осознавал, что подписывал себе кабалу на многие года.