Живи и помни (СИ) - "jane_lana_doe" - Страница 57

— Алл, что такое-то? Неужто проиграли? Быть этого не может…

Алла Дмитриевна медленно повернулась к мужу, и тот напрягся ещё больше — больно уж вид у жены был отрешённый.

— Их убили два часа назад, — она проговорила это медленно, голосом, совершенно лишённым каких-либо эмоций. — Витю с Космосом.

— Что? — на какой-то момент Андрею Степановичу показалось, что слух вдруг подвёл его, и жена на самом деле сказала ему что-то совсем иное. Но то, как беспомощно она заплакала в следующий миг, молнией пронзило его. Она сказала ровно то, что он услышал. Ему не послышалось. Мужчина закрыл глаза ладонью и зажмурился. Всё внутри словно налилось свинцом, и дышать стало очень сложно. Так уже было. Восемь лет назад.

— Господи, ну за что нам всё это?! — Алла Дмитриевна взвыла, устремив полные слёз глаза куда-то в потолок, и медленно сползла по стене вниз. Она любила Виктора, как сына, и не врала ему, говоря об этом. И сейчас сердце словно вырвали, оставив вместо него пустоту и адскую боль.

Так ведь не бывает…

Это не могло быть правдой.

***

…Солнце светило ярко и тепло, словно пытаясь согреть их, собравшихся у ворот кладбища и старавшихся держаться хоть каким-то группами. Молодые и старые, мужчины и женщины, знакомые и незнакомые — все они сегодня словно были одним целым. Их объединяло одно — непреодолимая и разрывавшая на части боль. Боль потери близких сердцу людей.

Четыре катафалка. Четыре гроба. И огромное количество людей, для каждого из которых погибшие были дороги и любимы.

А солнечные лучи светили ярко и тепло. Им была чужда скорбь.

Тогда тоже было солнечно. Тогда, восемь лет назад.

Молча стояла Алла Дмитриевна, прижав носовой платок к губам и глядя на алую ленту, закреплённую на крышке гроба.

«Витеньке. От мамы и папы».

Буквы сливались перед глазами, и женщина то и дело закрывала их, позволяя слезам скатываться по щекам. Тогда становилось немного легче.

Что ждало их теперь? Одинокая старость, доживание своего века в одиночестве. И дети, которые остались лишь на фотографиях.

— Что же теперь делать-то, а? — Алла Дмитриевна оторвала взгляд от алой ленты и повернула голову вправо — это Валентина Степановна, едва сдерживая слёзы, обращалась к своему мужу. — Я ведь даже носочки ему связала, а он их ни разу и не надел…

— Ну, что ты, мать? — Павел Викторович обнял жену, и голос его дрогнул. — Что ты… Бог дал, Бог взял.

Бог взял.

Лучше бы он забрал всех их. Они уже успели пожить. И их дети рано или поздно смогли бы смириться с потерей. Они смириться не смогут никогда.

Родители не должны хоронить своих детей.

Никогда.

Алла Дмитриевна коснулась ладонью лакированного дерева и посмотрела на Распятие. Он долго сомневался, стоило ли креститься, и даже спрашивал у них совета. Думал, что так жить будет легче. Ошибался.

— Ну, вот и дождалась тебя Лизонька, — слеза упала на ленту с позолоченными буквами, и Алла Дмитриевна прижала ладонь ко рту, чтобы сдержать стон.

Совсем скоро они встретятся, она была в этом уверена.

Души-то, они ведь не умирают…

Внезапно женщина улыбнулась и взглянула в чистое голубое небо. Быть может, раз они не смогли быть счастливы здесь, то где-то там, далеко, всё будет совсем иначе?

Ведь она ждала его долгие восемь лет.

Ведь он так её любил…

Даже после смерти.

— Господа… Господа! — тихие и редкие переговоры прервал взволнованный и громкий голос. Это малознакомый присутствовавшим мужчина стоял возле одного из автомобилей и призывал толпу обратить на него внимание. И тем, что он произнёс мгновение спустя, была подведена окончательная черта. Это был конец. Теперь уже точный. — Т-только что сообщили… на въезде в Москву убит Александр Белов.

========== Драббл, G. Космос, Пчёла, 1988-ой год. ==========

Он не вошел — ввалился в квартиру. Ногой захлопнул и без того хлипкую дверь и швырнул спортивную куртку куда-то в угол коридора, даже не потрудившись посмотреть, куда именно она упала.

Некогда звонкий и родной голос звенел в ушах, сводя его с ума.

— Да ты хоть понимаешь, как сильно я тебя ненавижу?

На что он надеялся, когда брал билет до Горького? Что она простит его, примет с распростертыми объятиями и уедет обратно в Москву? Только сейчас он понял, как сильно опоздал.

Яростная ухмылка исказила его лицо. Он злился на самого себя, и перед этой злобой был совершенно бессилен. Теперь-то он понял цену необдуманным поступкам, только вот дошло все это слишком поздно. И объяснения его никому теперь не нужны.

Алла Дмитриевна не сразу дала ему адрес своей двоюродной сестры, к которой и уехала после выписки Лизавета. Несколько раз ему приходилось вылавливать ее на улице, прежде чем она сдалась, видимо, поверив искреннему желанию парня объясниться. Только вот ничего у него не вышло.

Шаркая ногами, он зашел в комнату и случайно поймал взглядом собственное отражение в зеркале, висевшем на стене. Он не спал несколько ночей, и это было видно невооруженным глазом. Подойдя ближе, молодой человек внимательнее рассмотрел самого себя взглядом, который, казалось, не выражал совершенно никаких эмоций. Одно лишь бросилось ему в глаза и вызвало приступ внезапной агрессии.

Хвост.

— Неужели я доживу до дня, когда увижу тебя постриженным?

Воспоминание, подкинувшее ему эту фразу, которую она так любила произносить, смеясь и подтрунивая над ним, заставило передернуться и посмотреть по сторонам. То, что он неосознанно искал, оказалось на подоконнике.

Словно на одном дыхании он схватил ножницы и завел руки за голову. Пара движений — и волосы, вмиг ставшие намного короче, неаккуратно рассыпались над плечами; то, что он сделал, словно разделило его жизнь на «до» и «после».

До и после нее.

То, что пару мгновений назад было хвостом, упало на пол, но он даже не подумал пойти за веником. Медленно он опустил руки и откинул ставшие ненужными ножницы на диван. Ему было настолько безразлично все вокруг, что казалось, будто он умер.

Словно внутри все выгорело дотла за какие-то часы.

***

Космос, конечно, догадывался, куда именно мог сорваться его друг, не сказав ни слова ни ему, ни Филу. В отношения Пчёлы с Черкасовой он старался не влезать, дабы, в случае чего, не выйти крайним, но сейчас сказать «насекомому» пару ласковых казалось делом святым.

Тем более что как раз случай представился — путешественник вернулся. И сидел сейчас в беседке, опустив голову.

Вину перед друзьями чуял, что ли?

— Ба, какие люди, — с издевочкой протянул Холмогоров, неспеша заходя в беседку и рассматривая друга. — Еще и без телеграммы.

Ответом ему послужило лишь гробовое молчание. Космос даже удивился отсутствию какой-либо реакции на свой, как ему казалось, вполне удачный выпад, и потому решил продолжить тормошить товарища.

— В парикмахерскую не судьба была зайти?

— Заткнись, — Пчёла поднял-таки голову и взглянул на Космоса так холодно и зло, что тот как-то разом растерял все желание и дальше подтрунивать над другом детства.

Он все понял. Но в понятое верить как-то совсем не захотел.

— Ты что это, с ней не поговорил даже? — как-то осторожно он опустился на лавку рядом с Пчёлкиным и взглянул на него, нахмурившись.

Витя покачал головой и устало потер воспаленные глаза. Разговора у них и впрямь не получилось.

— Она даже не вышла.

Он не хотел рассказывать большего. Не хотел признаваться, что ее истерично срывавшийся от слез голос до сих пор звенел у него в ушах, воспроизводя раз за разом одно лишь слово, брошенное ему через запертую дверь.

— Ненавижу.

— Тебе надо было в больницу к ней идти, — Холмогоров озадаченно покусал губу. — Так бы лучше вышло.

Пчёлкин покачал головой. Конечно, сейчас рассуждать было намного легче. А как стоило поступать, если он элементарно струсил тогда? Если переступить через собственный страх у него не получилось в то время, когда это могло бы помочь? Да, все было просто элементарно — он оказался самым обыкновенным трусом и сволочью. И благополучно упустил момент, когда все можно было бы, наверное, исправить.