Планета откровений (СИ) - Черезов Данила Алексеевич - Страница 4

В отличие от многих звездолётчиков дома его никто не ждал, писем не писал и слез в подушку не лил. Семён был одинок, постоянной подруги или жены у него никогда не было — такой жизненный расклад нравился ему больше всего, ни к чему не обязывая и позволяя жить так, как ему хотелось, ни под кого не подстраиваясь. Иногда, конечно, во время отпусков между рейсами, в его доме появлялась какая-нибудь красотка, привлеченная либо ореолом романтики космоса, либо его, Семёна, неотразимым телом, либо же, как оно бывало в большинстве случаев, его кошельком. Но обычно никто из этих длинноногих красавиц не задерживался более чем на несколько недель. Семён терпеть не мог, когда в его доме кто-то начинал устраивать свои порядки, двигать его вещи, приносить свои… И сейчас предстоящая ему вынужденная временная изоляция от общества была как лечебный бальзам на рану. Честное слово, надо было давно провернуть что-то подобное, жаль только что повод для этого не особо радостный. Семён вздохнул. Что ж, за всё в этой жизни приходится платить, он это усвоил ещё в детстве.

Ему было одиннадцать лет, когда он взломал домашний медицинский компьютер, чтобы тот диагностировал ему простуду. Благо, техника тогда была не в пример проще современной, а занятия по программированию были тогда у Семёна одними из самых любимых предметов. Через два дня в школе были экзамены, к которым он был совершенно не готов, и тогда он решился на мелкое бытовое преступление. Но, как оказалось в дальнейшем, оно оказалось не таким уж и мелким… Диагност выдал ему повышенную температуру и респираторный вирус, прописал постельный режим и диетическое питание. А через день, когда младший брат Семёна, Иван, случайно поранил руку, играя в саду, чёртов агрегат вколол ему вместо противостолбнячной сыворотки что-то совсем другое, что стало понятно лишь через три недели, когда Иван во время завтрака свалился в судорогах. Брат выжил, но расследование, которое тогда учинил отец, недоумевающий, как такое вообще могло случиться, вывело того на неисправный диагност, а после — и на самого Семёна. Что же, наказание было по заслугам. Никаких подарков в этот год, и карманных денег тоже. Семён тогда ужасно переживал, с тревогой следил за здоровьем младшего брата, но всё обошлось, и совесть потихоньку стала успокаиваться. Больше, конечно, он такого себе не позволял, урок был усвоен хорошо. Но, как видно, предрасположенность к мелкому хулиганству осталась с ним навсегда. «Жаль, что мы скоро вернёмся домой, — подумал Семён, закрывая за собой дверь каюты и с наслаждением вытягиваясь на кровати. — Я не прочь провести ещё годик-другой в своей каюте. Эх. Чёртовы приступы…».

***

— Ты слышал, Семён в каюте заперся, — сказал судовой механик, Борис, и запрокинул голову, открыв при этом рот, пытаясь вытрясти туда ягоды из стакана с компотом.

— Ну, круто, — безразлично отозвался второй механик, ковыряя вилкой давно остывшую котлету по-киевски.

Борис покачал головой, вытирая лицо салфеткой — ягоды оказались коварнее, чем он думал, и попали во все места, кроме рта.

— Не любопытный ты, Фима. Я бы даже сказал, скучный, — сказал он. — Тебя вообще что-то, кроме корабельной техники, интересует?

— Ага, — ответил Ефим и брезгливо отодвинул от себя тарелку с останками ужина. — Другая техника.

— Ты неисправим! Я вот даже думаю иногда — Фима, ты вообще человек, а?

Его коллега, подвергающийся таким нападкам с самого начала их совместного полёта, так же безразлично пожал плечами.

— Вот! — Борис поднял вверх указательный палец и многозначительно потряс им. — И я о том же!

Он развернулся корпусом к другим столикам.

— Господа! — провозгласил он. — Тайна раскрыта! Андроиды среди нас!

— Не мешай есть, иерихонская труба, — посоветовали ему из-за соседнего столика.

— Но ведь андроид же! Бунт машин!

— Блин, Боря, — осуждающе сказал кто-то из ужинавших. — Заткни фонтан, Кришны ради. Что ты снова до него докопался?

— Ну, ску-у-учно ведь, — уныло протянул Борис и повернулся обратно, обхватив голову руками. — Ну, вот как в такой атмосфере работать, вот ты мне скажи, Фима, а? Ну вот как?!

— Так что там с Семёном? — лениво спросили из-за соседнего столика.

— Подслушиваешь? — Борис с интересом посмотрел туда. — Тебя подглядывать поставили, а ты подслушиваешь?

— Ефим, как ты с ним работаешь? — искренне удивился второй помощник, Лев Николаевич Шпакля, проходя мимо с подносом грязной посуды. — Это ж невозможно, это ж балаган какой-то постоянный! Цирк шапито!

— Цирк не цирк, — из-за соседнего столика тяжело поднялся Матвей Сиводед и похлопал себя по оттопырившемуся животу. — Ох, хорошо, чертяка Карл такие котлетки сделал, м-м-м! Пальчики оближешь! Так вот, шапито не шапито, а в плане сплетен и новостей товарищу Борису цены нет. Не знаю, какой он там механик… — И он покачал головой, — а вот журналюга из него получился бы отличный! Вся жёлтая пресса на него бы молилась. Что там с Семёном, а, горе луковое? — и Матвей ткнул в сторону Бориса толстым, похожим на сардельку, пальцем.

— Горе не горе, а информация проверенная, всё чистая правда, — немного обиженно, немного польщено ответил тот. — Семён перед самым домом решил, что пора соблюдать заветы предков, и заперся в каюте, чтобы совершить какой-то хитрый ритуал…

— У него с головой всё нормально? — поднял удивленно брови Сиводед.

— Ну, по крайней мере, капитан дал на это всё мероприятие добро, — пожал плечами Борис. — А про то, что у него в голове происходит, пусть уже дома решают.

— У нас, между прочим, в команде отличный дипломированный психолог, — сказал освободившийся от бремени грязной посуды Шпакля. К этому моменту вокруг столика механиков собралась почти вся свободная от вахты часть экипажа корабля, ужинавшая в это время в столовой.

— Да проще уже до дому потерпеть, право слово, — высказался кто-то. — Всё равно еще максимум месяц — и полёт закончен.

— Не накаркай! — махнул в ту сторону рукой Матвей. — Месяц… Ну и что, что месяц! Да за этот самый месяц всё что угодно случиться может! Нам, если кто не в курсе, вместе с Семёном на планету высаживаться. А ну как его там припрёт ещё какой ритуал забабахать? С жертвоприношением, а?

— Не говори глупостей, — поморщился Шпакля. — Во-первых, я уверен, что будь хоть малейшее подозрение на его неадекватность, капитан изолировал бы Семёна…

— А так он просто сам заперся в каюте, — хохотнул Борис.

— … Потом отправил бы его на тестирование к Константину Анатольевичу, — как будто и не заметив, что его перебили, продолжил второй помощник. — И уж точно исключил бы его из списка экспедиционной команды. А капитан не сделал ничего из этих трех пунктов. Кто-нибудь хочет упрекнуть нашего капитана в некомпетентности? — И он обвел внимательным взглядом окружающих.

Таковых не нашлось. Капитана уважали, любили и вряд ли могли заподозрить в том, что он чего-то недоглядел или сделал не так.

— Вот! — Лев Николаевич надзирательно поднял вверх указательный палец. — А вы говорите, ритуал… Не лезьте в чужую жизнь своими грязными руками! Религия, батенька, это святое! — Палец опустился, теперь обвиняюще указывая на Бориса. — В прямом и переносном смысле этого слова. Дискуссия закончена, всем спасибо!

Борис скривился, но ничего не сказал в ответ. Матвей поскреб в затылке, молча хлопнул Бориса по плечу, и вышел из столовой. Остальные пожали плечами и тоже разошлись — кто к себе в каюту, кто обратно на рабочее место согласно вахтовому журналу. Потому как Лев Николаевич был абсолютно прав — каждый здесь имел право на самовыражение, будь то религия или что-то другое. Ну, накатило на человека, бывает. Обычное дело. Два года, считай, вдали от дома. На любого может накатить…

***

Ефим проводил взглядом Бориса, что-то бормочущего себе под нос, и пошел за добавкой компота. Компот был замечательный, хорошо, что ягод заморозили с большим запасом, вон, на целых два года хватило. Это вам не какая-нибудь там синтетика! Натуральные витамины, никакой химии! Не то чтобы Ефим любил компот, или ягоды, из которых компот был сварен, нет. Тут дело было совсем в другом. Рациональность. Витамины нужны организму для нормального функционирования, компот содержит витамины, значит, нужно пить компот. Вкуса его Ефим не чувствовал, как, впрочем, не чувствовал и запаха. Он вообще очень мало что чувствовал.