Комиссар (СИ) - Каляева Яна - Страница 8

Первый и главный толчок к развалу армии дал злополучный Приказ номер один. Щербатов навсегда запомнил второе марта — день, когда армию принесли в жертву революции.

Утром второго марта Щербатов объявил исполнение приговора проворовавшемуся конюху. Овса завезли недостаточно, начался падеж лошадей, а их и так не хватало отчаянно, солдаты уже сами впрягались в повозки с орудиями; а этот пройдоха выменивал овес на табак и сахар. По законам военного времени вора полагалось отдать под трибунал, что автоматически означало расстрел. Щербатову было жаль убивать беднягу. Однако преступление требовало наказания, и Щербатов приказал высечь виновного кнутом перед строем.

Полуголый человек хрипел — голос он уже сорвал. От упрямого молчания он перешел к проклятиям, от проклятий — к мольбам. Мороза ни он, ни сотня наблюдавших за казнью сейчас не чувствовали. Еще два удара, сказал себе Щербатов, и он остановит это.

Выстрел прорезал морозный воздух. Хрипы и стоны оборвались. Несчастный солдат упал, пачкая снег кровью. Пуля попала не в него, а перебила удерживающую его веревку.

— Мы не обращаемся с людьми как со скотом, — сказал Федор Князев, опуская дымящийся кольт. — За воровство, мародерство, нарушения дисциплины — товарищеский суд. Надо будет — расстреляем. А пороть и унижать никого не позволим. Довольно с нас ихнего воспитания. Свободные люди сами держат ответ за свои поступки, — Князев убрал кольт в кобуру. — Братва, приказ пришел из Петрограда. Кончилась офицерская власть над нами. Дисциплина теперь в бою только. В прочее время — равноправие. И солдатский комитет нам надобно избрать. Митинг через час. Приходите решать всем миром, как жить дальше станем.

С массой Князев всегда говорил на ее языке.

Солдаты разошлись, по пути сбиваясь в кучки и оживленно переговариваясь. Приказа офицера “свободны” никто из них не стал дожидаться. Двое задержались, чтоб поднять с земли окровавленного товарища.

— Это ведь было ради его же блага, Федор, — сказал Щербатов, кивнув на наказанного. — Он бы отлежался недельку, а там до конца жизни забыл бы, как воровать. А теперь кто научит его не зариться на чужое?

— Теперь люди сами будут себя учить. Для этого ничья власть им не требуется, — ответил Князев. — Ты, Андрей, когда установки прицела станем выставлять, тогда и примешься командовать. А до того не лезь на рожон. Лбом стены не прошибешь. Наша власть теперь, народная. И на фронте, и на гражданке.

С тех пор минуло полтора года. Теперь Щербатов прибыл узнать, не разочаровала ли его товарища народная власть, выстраиваемая под руководством большевиков.

Князев вошел, сел напротив. С их последней встречи он будто бы состарился лет на пять. Ему ведь и тридцати еще нет, вспомнил Щербатов. А выглядит потрепанным жизнью.

— Ну здравствуй, раз уж приехал, — сказал Князев.

— Здравствуй, Федор. Как тебе служится под началом комиссаров?

— У нас нету больше комиссара, — ответил Князев и бросил отчего-то быстрый взгляд на каминную решетку.

Щербатов понял, что уместно будет воздержаться от оценок этого факта.

Князев тяжело облокотился о стол:

— Рассказывай, с чем пожаловал.

С этим человеком не стоило тратить время на светские беседы и лирические отступления.

— Зову тебя присоединиться к Белой армии, Федор. Тут недалеко Псковский наш корпус. Завтра поднимитесь — через три дня уже погоны нашивать станете. Тебя произведем в полковники. Кто тут у тебя командует — всем офицерские чины согласно полковому расписанию, жалованье соответствующее. Во внутренние дела твои вмешиваться никто не станет, управляй своими людьми как сам знаешь. Никаких комиссаров, будешь и царь, и бог. Со снабжением у нас здесь пока перебои, но сейчас поставки от англичан налаживаются, так что голыми-босыми не останетесь. Что сами станем получать, то и с вами разделим по-братски.

— Полковник Князев. Звучит гордо! — краском усмехнулся. Встал и размашисто зашагал по комнате, сложив руки за спиной. — Дельный ты человек, Андрей. По существу изложил, без трескотни. Без стенаний про крестный путь России и всей этой кудреватой чепухи. И все ж таки. Как станем сражаться, то решим, не впервой. Ты другое скажи мне. За что зовешь сражаться? За восстановление старого порядка?

— В первую голову — против большевиков, — Щербатов пытался подобрать верные слова. — За новый порядок.

План действий Щербатов обдумывал все последние месяцы, и среди офицерства Добровольческой армии этот план пользовался некоторым успехом. Но краткое, емкое определение — Новый порядок — пришло только сейчас. Досадно будет теперь, если доведется принять смерть, так и не поделившись им с единомышленниками!

— Новый порядок, — повторил Князев раздумчиво.

— Теперь, посреди войны и разрухи, многие тоскуют по старому порядку и забывают, что он рухнул под собственной тяжестью. Большевики могут победить именно потому, что предлагают нечто новое. Мы должны их опередить.

— Но как же политика непредрешения народной воли? — Князев процедил последние слова сквозь зубы, словно издеваясь.

— Она ошибочна, и многие уже осознали это. Мы не победим большевиков без незамедлительного решения аграрного и национального вопросов. Нужно уже сейчас закладывать основы той государственности, во имя которой мы будем побеждать.

— Диктатура?

— Да, если называть вещи их именами. Народ, выбравший пустобрехов напополам с откровенными мерзавцами, продемонстрировал неспособность определять свою судьбу.

— Вот оно как, — Князев достал и не спеша раскурил трубку. Щербатов выждал. — Позволь полюбопытствовать, кто ж способен определять за народ его судьбу?

— Люди решительные, радеющие об общем благе и имеющие волю к переменам.

— Так это же, — Князев усмехнулся, — большевики.

— В основе политической программы большевиков — химера народовластия. Народовластие же они подменяют собственной диктатурой, и чем далее, тем более это становится очевидно всем. Однако политическая воля у них есть, тут их не упрекнешь. Этому нам стоит, переступив через гордыню, поучиться у них. Как сказал их вождь, известный под кличкой Ленин — “вчера было рано, завтра будет поздно”, и они не упустили момент, когда могли взять власть. Но чего у них нет до сих пор, так это по-настоящему сильной армии. Что такое РККА, ты знаешь лучше меня; хотя она становится многочисленнее с каждым днем, пока еще у нас есть преимущество в кадрах и дисциплине. Но завтра может быть поздно. И одного только военного превосходства мало. Надо обещать независимость национальным окраинам, чтоб заручиться их поддержкой. Надо создать простую и понятную земельную программу, которая позволит нам опереться на лучших людей среди крестьянства — тех, кто больше всех ненавидит большевиков с их стремлением уравнять всех. В этом нам могут помочь наиболее толковые из эсеров — с ними, несмотря на всю их склонность к демагогии и интригам, ни в коем случае нельзя размежевываться. Но главное — сплотить все армии, выступающие против большевиков, под единым руководством и единой программой.

— Дак ты, Андрей, настоящий революционер, — сказал Князев. — Только навряд ли тебе удастся склонить на свою сторону генералов. Они мыслят по-старому. Кроме сугубо армейских задач и приемов не желают ничего видеть. Положим, Бог или дьявол помогут тебе в этом. Вот, большевики перевешаны на фонарях, бунт подавлен. Дальше-то что? Ради чего все затевается? Ведь старый порядок ты возвращать не намерен?

— Ни в коем случае, — Щербатов улыбнулся. — Старый порядок и довел страну до истощения и революционных потрясений. Ему нечем было ответить на вызовы двадцатого века, и люди остались предоставлены сами себе. А не в том ли задача государства, чтоб найти каждому человеку его служение? Люди и классы перестанут сражаться за свои интересы, потому что всякий сделается частью общего. И тогда над великой Россией взойдет солнце, под которым каждому будет определено его место.

— Андрей, это твои слова? — спросил Князев.