Искусство наступать на швабру - Абаринова-Кожухова Елизавета - Страница 7

— Могу назвать только одного, — немного подумав, совсем тихо ответила баронесса. — Анахорет, любитель костей…

— Петрищев?

— Да, он один сопровождал Кунгурцева в его экспедиции, а затем забрал кости слуг и животных к себе в филиал. Я предполагаю ваш следующий вопрос, — невесело улыбнулась госпожа Хелена. — Были ли найдены в гробнице изделия из золота и драгоценных камней, и если да, то сколько в них килограммов или каратов?

— Вы угадали, — вздохнул Дубов. — Только зря иронизируете, дорогая баронесса — я прекрасно понимаю, что исторические и художественные ценности нельзя мерить на караты. Но, похоже, вокруг этого дела крутятся типы, которых любые ценности интересуют лишь постольку, поскольку их можно превратить в зеленые бумажки.

Василий глянул на входную дверь — обычно в это время приходил бизнесмен Ерофеев, а при нем вести столь важную беседу было бы, конечно, невозможно. К счастью, в дверях никто не появлялся, но зато поблизости от столика крутилась официантка — вне всякого сомнения, осведомительница Железякина. Ну и, конечно же, ей не давало покоя, что клиенты уже пол часа сидят за столиком и ничего не заказывают.

— Пожалуйста, принесите чаю, — попросил Василий. Официантка с недовольным видом удалилась — из-за столь ничтожного заказа она лишалась возможности подслушать важный разговор, за который Железякин мог ее неплохо поблагодарить.

— Вот с ценностями самое странное, — сказала Хелен фон Ачкасофф. — В описи найденных в гробнице предметов значится лишь золотой гребень с оригинальным орнаментом, оставленный в волосах мумии правителя. И все.

— И вы полагаете…

— Нет-нет, здесь могут быть самые разные объяснения. Золотые изделия обычно клали вне гроба, и если в усыпальнице уже до профессора побывали воры, то они забрали все драгоценности, но в гроб не полезли, потому гребень и сохранился. Весьма вероятно, что никаких драгоценностей не было изначально — точную дату захоронения установить не удалось, а у кисляцких правителей в течение нескольких веков был обычай не класть в гробницу драгоценности. Это, как я понимаю, было вызвано экономическим упадком. Потом традицию возобновили, но, возможно, именно в той гробнице никакого золота не было изначально.

— То есть, госпожа Хелена, я так понимаю, что Кунгурцев ничего драгоценного в гробнице не нашел, но вопрос как бы остался открытым, — подытожил Василий. — И есть некие заинтересованные лица, которые полагают или даже уверены, что профессор что-то скрывает. Ведь не зря же он приехал в Кислоярск инкогнито?

— Ну ладно, — решилась баронесса, — но только пускай это останется между нами. Я, извините, совсем не жажду героически последовать за профессором Кунгурцевым. Дело в том, что он и раньше бывал тут, как вы выражаетесь, инкогнито. Кажется, года два или три назад. Как-то я иду по улице, а навстречу — профессор, только при огромной бороде и с рыжей копной на голове. А на самом деле бороды он никогда не носил, а волосы у него были седые. Я уж хотела поздороваться, но он отвернулся и быстро прошмыгнул мимо. Я подумала, что, наверное, обозналась, но вечером профессор мне позвонил, извинился и попросил никому не говорить о своем приезде.

— Почему?

— Я его тоже спросила — почему. А он ответил, что приехал отдохнуть от шумной питерской жизни и не хочет стать добычей репортеров. Хотя что нашим ибикусовым до ученого профессора?

Тут Василий увидел, что в зал входит Георгий Иванович Ерофеев — туристический бизнесмен, пытающийся изображать из себя «нового кислоярского», хотя и не слишком успешно.

— Благодарю вас, баронесса, — торопливо проговорил Дубов. — Ваши сведения для меня просто бесценны. Если что, я к вам снова обращусь.

Но тут детектив с некоторым удивлением заметил, как вслед за Ерофеевым вошла еще одна посетительница — светловолосая дама в легкомысленном цветастом платье, более подходящим для лета, чем для осени. Однако Василия удивила, конечно же, не столько одежда дамы, сколько она сама. То была Анна Сергеевна Глухарева, в прошлом известная общественная деятельница прогрессивного направления, а в настоящем — пресс-секретарь Президента Кислоярской Республики. До недавнего времени Анна Сергеевна нередко посещала «Три яйца всмятку», но с тех пор как заняла ответственный пост, здесь ни разу не появлялась.

— А вот и мы, — с некоторой развязностью проговорил Ерофеев, подойдя с Анной Сергеевной к столику, где беседовали детектив Дубов и баронесса фон Ачкасофф. И, вспомнив свое «новое» амплуа, бизнесмен добавил, поправляя пейджер, торчащий из кармана ядовито-красного пиджака: — Чисто конкретно, блин, в натуре.

— Рад вас видеть, Анна Сергеевна! — радостно вскочил Василий.

— А вы уж, наверно, решили, что я совсем зазналась? — Анна Сергеевна непринужденно присела за столик рядом с детективом. — Знаете, пока входила в курс дела, ни минуты свободной не было. Поверите ли, даже пообедать некогда!

Тем временем подошли и новые сотрапезники — доктор Владлен Серапионыч и инспектор милиции Егор Трофимович Столбовой, немолодой уже человек в безупречном костюме и при галстуке. Незнакомые могли принять его за кого угодно, вплоть до импресарио какой-нибудь зарубежной оперной дивы, но только не за работника милиции. С Дубовым его связывали довольно своеобразные отношения — с одной стороны, Егор Трофимович должен был смотреть на Василия Николаевича как на конкурента, но, с другой стороны, обоих связывала общая борьба за справедливость и правопорядок, каковая заставляла их преодолеть сословные предубеждения и зачастую действовать сообща. Более давнее знакомство было у Столбового с Серапионычем — тот, не состоя в штате милиции, почитался крупнейшим в городе специалистом-судмедэкспертом и никогда не отказывал в помощи или консультации.

Поскольку большинство сотрапезников встречались за обедом чуть не ежедневно, то все взоры обратились к госпоже Глухаревой — от нее ждали рассказов о ее новой службе и о том, как выглядит их Президент «не на параде». И Анна Сергеевна с лихвой оправдала ожидания — она попотчевала своих приятелей столь увлекательными рассказами и о своем шефе, и о сотрудниках Президентского аппарата, что все, кто был за столом, включая Василия, даже о еде забывали.

— И вот вызывает меня как-то Кирилл Аркадьевич, — со смаком вещала Глухарева, — и говорит: «Анна Сергеевна, у вас вся спина белая!». Я решила, что он шутит, а тут был еще и Виктор Владимирыч, так он заглянул мне за спину и подтвердил — да, вся белая. Я подбежала к зеркалу, а они оба ржут: «Первое апреля!». А тогда вовсе даже не первое было, и даже не апреля… Да что я все о себе да о себе. Василий Николаич, расскажите лучше, как у вас дела?

Василий наклонил тарелку и вычерпал остатки украинского борща:

— Да помаленьку, Анна Сергеевна. Борюсь со злом по мере своих скромных способностей. Кстати, не могли бы вы по старому знакомству через свои каналы навести кое-какие справки о Феликсе Железякине?

Дубов заметил, как у Серапионыча глаза расширились чуть не до размеров его пенсне, а Столбовой осуждающе покачал головой.

— Ну, я вам, конечно, постараюсь посодействовать, — как ни в чем не бывало ответила Глухарева, — но только зачем вам это? Ведь Железякин, насколько я понимаю, теперь занимается тем, что нас кормит. В смысле обедами.

— И к тому же довольно вкусно, — вставила баронесса.

— И дешево, — добавил Ерофеев. — Как это он в трубу не вылетает, в натуре не пойму.

— А я догадываюсь, — продолжал Дубов, не обращая внимания даже на официантку, которая принесла второе и собиралась было унести тарелки из-под первого, но остановилась и жадно ловила каждое слово.

— Василий Николаевич, может быть, вы оставите ваши догадки при себе? — поспешно предложил инспектор Столбовой.

— Ну зачем же! — Василий пододвинул к себе тарелку с рыбным шницелем. — Ни для кого не секрет, что господин Железякин давно промышляет разного рода шахер-махерами, и отнюдь не только в сфере общепита. Пора уж вывести его на чистую воду!