Искусство наступать на швабру - Абаринова-Кожухова Елизавета - Страница 31

— Да, но не могла же она оборвать дневник чуть не на полуслове, — возразила Надя. — Дайте взглянуть. Видите, вот здесь, возле скобок, остатки вырванного листа. На нем, видимо, и окончание записей.

— Ну-ка, ну-ка, — Василий извлек из кармана огромную лупу, с которой никогда не расставался, и внимательно рассмотрел то место, которое указала Надежда. А затем перевел лупу на соседнюю, чистую страницу. — Татьяна Никитична писала с сильным нажимом, — пояснил он, — и если на отсутствующем листе что-то написано, то можно будет прочесть оттиск… О, кое-что я уже вижу! Владлен Серапионыч, записывайте.

Доктор схватил со стола карандаш и листок бумаги, а Василий начал медленно, то и дело прерываясь, диктовать:

— …смерти предать… предать огню… письма Ивана Сер… А дальше уж совсем ничего не разберешь.

— Ну ясно — предать огню письма Ивана Сергеича Тургенева, — подытожил Серапионыч. — И я понимаю Татьяну Никитичну — совершенно естественное желание, чтобы никто не копался в ее отношениях с писателем. Но потом она рассудила, что письма Тургенева — все-таки достояние мировой культуры, и вырвала этот листок.

— Уверена, что все было совсем иначе, — заявила Надя. — Татьяна Никитична оставила пожелание в силе, но Аннушка — вероятно, ее дочка или близкая подруга — не решилась уничтожить письма и оставила их в семейном архиве. А листок из дневника вырвала сама Софья Кассирова, чтобы…

— Ах, Наденька, вы опять за свое, — не выдержал Серапионыч. — Я уж представляю, в каких черных красках вы распишете ее завтрашнюю встречу с посредником!

— Нет-нет, дорогой доктор, на сей раз я не смогу отойти от объективной передачи информации, — обаятельно улыбнулась Надя. — Даже если бы очень этого захотела…

Разговор Софьи Кассировой и посредника шел в повышенных тонах, хотя собеседники старались особо не шуметь, так как дело происходило в людном месте, а точнее — в кафе «Кислоярочка», том самом, где неделю тому назад поэтесса совершила столь неудачную сделку.

— Ну, наконец-то вы проявились, госпожа Кассирова, — говорил посредник, теребя шляпу, лежащую у него на коленях. — А то я уж грешным делом начал думать, что вы получили деньги и смылись. А о моих процентах и думать забыли.

— Какие еще проценты! — взвилась Кассирова. — Этот ваш бизнесмен сраный, — последнее слово поэтесса выговорила с особым смаком, — вместо денег подсунул мне пустые бумажки! Я вообще осталась и без товара, и без денег, а вы с меня еще требуете какие-то проценты!

— Сами виноваты, сударыня, — хладнокровно парировал посредник. — Я вам его не навязывал. Вы сами просили, чтобы я вас вывел на покупателя. Вот и получили, чего хотели.

— Я хотела сбагрить товар и получить приличные бабки! — выкрикнула Софья и, спохватившись, заговорила тише: — Я давала верный товар, а что мне всунул ваш бизнесмен? — Кассирова извлекла из сумочки увесистую пачку, перетянутую банковской лентой, и чуть не швырнула ею в лицо собеседника. — Мало того что бумажек внутрь напихал, так даже сверху не настоящие баксы положил, а ксерокопию!

— Тише! — испуганно зашипел посредник, так как посетители уже начали обращать на них внимание. Лишь дама за соседним столиком, сидевшая к ним спиной, даже не оглянулась. Ни Кассирова, ни посредник даже не догадывались, что их соседка ни кто иная как московская журналистка Надежда Чаликова, а в сумочке, что висит у нее через плечо, спрятан портативный диктофон — ее верный спутник, побывавший вместе с хозяйкой во многих горячих точках бывшей дружной семьи советских народов.

Диктофон беспристрастно записывал слова посредника:

— А почему я должен вам верить? Покупателя я знаю давно и, между прочим, знаю как порядочного человека. Может быть, это вы сами бумажек внутрь наложили, а теперь вешаете мне вермишель на уши, чтобы, елки-моталки, процентов не отдавать.

— Ну так устройте мне встречу с этим вашим порядочным бизнесменом, — предложила Софья. — Больно уж хочется еще раз в его честные глаза посмотреть.

— Встречу? Это можно, — подумав, ответил посредник. — Но после того как заплатите десять тысяч. Ну ладно — пускай пять, но исключительно из уважения к вашему поэтическому таланту.

Кассирова театрально вскинула руку, едва не опрокинув кофе себе на платье:

— Боже мой, я только теперь догадалась — вы с ним в сговоре!

— А вот это уже клевета, — ухмыльнулся посредник.

— Ну так подайте на меня в суд, раз клевета, — «наезжала» Софья. — Ничего, я вас выведу на чистую воду!

— Сидеть будем вместе, гражданка Кассирова, — хладнокровно ответил посредник. — Вернее, сидеть будете вы за незаконную распродажу культурных ценностей…

— Какую еще распродажу?! — не выдержала Кассирова. — Распродажа — это когда за «бабки», а за резаную бумагу — не распродажа, а самый настоящий «кидок»!

— Что за выражения — «бабки», «кидок», — скорбно покачал головой посредник. — Можно подумать, вы не поэтесса, а не знаю кто! Лучше отдайте проценты, и расстанемся по-доброму.

— Чем отдайте? — истерично выкрикнула Кассирова. — Пустыми бумажками?!

Слушая эти словесные баталии, Чаликова понимала, что разговор идет по кругу и никакого конструктивного решения не предвидится. Однако Надежда продолжала записывать на диктофон все, что доносилось от соседнего столика — в слабой надежде, что в беседе промелькнет нечто такое, что поможет им с Василием выйти на верный путь.

Дубов, Чаликова и Серапионыч сидели вокруг стола в рабочем кабинете частного детектива и внимательно слушали то, что вещал диктофон, лежащий посреди стола.

— Что за выражения — «бабки», «кидок», — звучал монотонный голос посредника. — Можно подумать, вы не поэтесса, а не знаю кто! Лучше отдайте проценты, и расстанемся по-доброму.

— Чем отдайте? — отвечал беспокойный голос Кассировой. — Пустыми бумажками?!

Чаликова нажала кнопку:

— Ну, убедились теперь, дорогой доктор, что за птица эта ваша Софья Кассирова?

— Всем нам свойственно ошибаться в людях, — глубокомысленно глянул в потолок Серапионыч.

— И что же, это вся запись? — удивился Дубов.

— Да нет, пленки хватило еще минут на десять, да и после того они еще целый час препирались, — вздохнула Надя, — но так ни до чего и не договорились. Жаль, что мой поход оказался столь малополезным.

— Давайте послушаем дальше, — предложил Василий, — вдруг чего-нибудь да выудим.

Надя включила диктофон, и диалог в кафе продолжился.

ПОСРЕДНИК: — Не морочьте мне голову! Раз мы с вами договаривались, то потрудитесь выполнять взятые обязательства.

КАССИРОВА: — Может быть, мы с вами и договор подписывали? Если так, то покажите мне его!

ПОСРЕДНИК: — Да что вы, елки-моталки, такое несете! Да будь у меня…

— Стоп! — выкрикнул Василий. Надя слегка удивилась, но прослушивание остановила.

— А что такое? — удивился доктор.

— Мне с самого начала и голос, и даже интонации этого посредника показались очень знакомыми, — в легком возбуждении пояснил детектив. — А когда он произнес «елки-моталки», то я вспомнил! Владлен Серапионыч, вы тоже должны его вспомнить.

— А я-то при чем? — удивился доктор.

— Ведь мы же там вместе были. Ну, ну! Гробница древнего правителя, барельеф, тут появляется Железякин и с ним два его помощника. Железякин выхватил пистолет, а инспектор Столбовой изловчился и дал по башке одному из подручных. Он грохнулся и что при этом произнес?

— Елки-моталки! — ошеломленно выдохнул Серапионыч.

— Вот то-то и оно! — радостно заключил Василий. — Скажите, Надя, как выглядел собеседник Кассировой — среднего роста, чуть сутуловатый, с невыразительным лицом, в мятой, неряшливой одежде?

— Так, — подтвердила Надя.

— Все ясно. Этот посредник — никакой не посредник, а один из двух постоянных агентов господина Железякина, — сообщил детектив. — Так что теперь с немалой долей вероятности можно предположить, что второй агент — это тот самый бизнесмен с «Мерседесом» из добрых услуг. Во всяком случае, способность к мимикрии у него чисто чекистская…