Моя прекрасная повариха (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 11

– Ну и что ты хочешь? Возмещения ущерба?

Для гнома я достаточно высок, почти до плеча человеку среднего роста: этого хватило, чтобы взять Арбарукко за воротник и встряхнуть без всякого уважения к старости.

– Ты продал ребенку шкатулку с проклятием, тварь, – любезно сообщил я. – Ты меня чуть не разорил. Либо ты дурак, либо тебя кто-то надоумил на такую гадость, кто?

Арбарукко дернулся, пытаясь освободиться, но даже Нар и Очир не могли вывернуться, если я брал их за воротники. Он понял, что сопротивляться бессмысленно, и пробормотал:

– Ладно, пусти! Пусти уже, пошли поговорим.

Я втолкнул его в лавку, Арбарукко запер двери и, пробормотав:

– Вот что за народ такой, ни капли уважения… – потащился к кассе. Я пошел за ним, стараясь ничего не зацепить и не уронить в его пещере с сокровищами. Арбарукко нырнул за стойку, чем-то погремел и почти выбросил стопку ассигнаций.

– На, подавись, – посулил он. – Разговор окончен?

Я аккуратно сложил деньги, сунул их в карман и спросил:

– Так кто тебя надоумил?

Арбарукко смерил меня тяжелым неприятным взглядом и снова сунулся под стойку. Еще одна стопка ассигнаций – я снова ее забрал и произнес:

– Не слышу ответа.

Было ясно, что дело скверно. Если Арбарукко решил от меня откупиться, тем более, вот так, внаглую, значит, его заказчик заплатил ему намного больше, чтобы шкатулка с проклятием попала в руки Глории. Кто это был, один из обиженных эльфов или Морави, который решил сделать так, чтобы я думал о гостинице, а не о гастрономическом туризме?

– Я не буду вызывать полицию, – пообещал я. – Я просто дам Дархановым пацанам спички, и они придут сюда играть. В самый глухой ночной час.

Арбарукко побледнел. В прошлый раз, когда Нар и Очир играли со спичками, поджигая тополиный пух, сгорел их детский сад и еще четыре дома по соседству. Кто же знал, что там рядом притаилась бочка олеума для директорского мобиля? Он понял, что я не шучу, посмотрел по сторонам и негромко сказал:

– Ладно, хрена ли с тобой поделать… Против тебя ополчились эльфы. Папаша Веренвельд в ярости из-за того, что вчера орки задали трепку его сыночку. Ты знаешь, что твоя повариха – эльфийская княжна и бывшая жена принца Эленвера?

Я кивнул, стараясь выглядеть невозмутимо – хотя это плохо получалось. Принцесса на моей кухне! Даже не знаю, везение это или беда.

– Ну и вот, – Арбарукко ковырнул кончик носа. – Веренвельд сказал ему, что его беглая женушка нашлась. А тот сказал, что ее надо проучить. Возвращать ее он не собирается, у него уже другая, да не одна. Но проучить – да, надо.

Лед в животе сделался невыносимым. Я решил, что сейчас выйду из этого дрянного логова и что-нибудь расколочу.

Подбросить шкатулку с проклятием собственному ребенку! Я не то что бы не понимал такого – я знал, как говорят подобные этому принцу: бывшая жена и бывшие дети. Но я не мог этого принять. Ни один гном не смог бы.

– Понятно, – сказал я. – Ладно, всего плохого.

Арбарукко скорчил мне рожу, но ничего не сказал в ответ.

Азора

Глория хотела погулять, но я была так взволнована и так за нее переживала, что весь день мы провели в номере гостиницы – читали, рисовали на листах бумаги с печатью «Вилки и единорога», даже вырезали платья для кукол. Вечером, когда я окончательно успокоилась, мы все-таки вышли из номера и спустились в холл. С Глорией все было в порядке, со мной тоже – значит, незачем оставаться взаперти.

Когда шкатулка взорвалась, выпуская проклятие, я почувствовала дальние оттенки эльфийской магии – сперва боялась признавать это, а потом все же сказала себе: Эленвер нас нашел. Он не стал восстанавливать свои права – жена, сбежавшая из Благословенного мира, сразу же считается бывшей и опороченной. Он просто захотел нас ранить, и побольнее.

Ничего другого я и не ожидала. Просто что-то царапнулось в груди – а за болью пришла радость от того, что теперь я свободна, и мой бывший муж уже не имеет над нами власти.

Вот и слава всем богам. А с остальным мы справимся.

Фьярви собирался домой: стоял у стойки регистратора, отдавая последние распоряжения портье. Я подумала, что для гнома он очень высок и, кажется, впервые посмотрела на хозяина «Вилки и единорога» с определенным интересом. Темноволосый, с длинными косами почти до пояса и косичками с серебряными кольцами в бороде, он был совсем еще молод – вряд ли больше ста сорока, по меркам гномов, мальчишка: они живут больше тысячи лет. Но в нем было что-то, заставлявшее смотреть с уважением.

Может быть, доброта? Сила и забота?

– Господин Фьярви! – Глория радостно подбежала к нему и взяла за руку. Гном улыбнулся ей с тем умилением, с каким гномы обычно смотрят на детей, хоть своих, хоть чужих. – Спасибо, что спасли меня!

– Всегда пожалуйста, детка, – ответил Фьярви и погладил Глорию по голове. – Дай боги, ничего такого больше не случится. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо! – ответила Глория и обернулась на меня. – Мы с мамой идем гулять. Пойдете с нами?

Это было сказано с такой непринужденной легкостью, что отказаться было просто невозможно. А я почему-то почувствовала неловкость. Не знаю, почему.

Фьярви задумчиво нахмурился и ответил:

– Кажется, в Келлеманском парке выставка животных. Посмотрим?

– Ура! – Глория захлопала в ладоши и даже подпрыгнула, предвкушая зрелище. – Мамочка, животные!

– Пойдем, – улыбнулась я и только потом подумала, что это похоже на свидание. Сегодня весь Келлеман будет рассматривать нашу компанию и шептаться: вон видите? Это та самая эльфийская княжна, которая работает поварихой у гнома. И кажется, он за ней ухлестывает!

Ну и что? Пусть говорят, что хотят – мы не делаем ничего плохого, а просто гуляем. И Фьярви Эрикссон не ухлестывает за мной – он для этого слишком умен.

– Я зашел в магазин Арбарукко, – сообщил Фьярви, когда мы вышли из гостиницы и неспешно побрели по улицу в сторону садика, который здесь гордо назывался парком. – Эта шкатулка – послание от вашего мужа через обиженного Веренвельда.

Я понимающе кивнула. Если Эленвер узнал, где мы – а он наверняка узнал, эльфы, получившие взбучку от орков из-за поварихи, не стали молчать о том, кто именно стряпает в «Вилке и единороге» – то не удержался бы от прощального подарка. Просто потому, что я осмелилась сбежать.

Глория посмотрела на меня удивленно и испуганно. Она знала, что от отца не приходится ждать ничего хорошего, но такие новости ее потрясли. Фьярви сконфуженно дотронулся до лица, словно только сейчас понял, что ему лучше было бы помолчать.

– Мамочка, а папа хотел меня убить? – спросила она, и ее голос задрожал: Глория всеми силами старалась сдержать слезы. Я хотела было ответить, но Фьярви среагировал быстрее: он присел на корточки, заглянул Глории в лицо и твердо ответил:

– Нет, ни в коем случае. Он хотел тебя напугать, да. Возможно, ты заболела бы. Но ты бы не умерла, Глория, это точно.

Глория шмыгнула носом, и я подумала, что у моей девочки был слишком длинный день. Сначала мальчишки отрезали ей косу, потом она купила шкатулку с проклятием, и в итоге выяснилось, что это послание от отца. Мне сделалось больно. Нестерпимо.

– Правда? – спросила Глория, с надеждой глядя в лицо гнома.

– Правда, – спокойно ответил Фьярви и вдруг провел неожиданный и быстрый бросок в сторону девочки, молниеносным движением подхватив ее и усадив на плечи. Я и сама не поняла, как это у него получилось, но Глория взвизгнула от восторга и вцепилась в его косы.

– А раз правда, то идем кататься, – улыбнулся Фьярви. Глория хохотала, сидя на его шее, и я вдруг подумала, что давно не слышала, чтобы она смеялась вот так – беззаботно, легко, по-детски.

– Мамочка, я еду!

– Осторожно! – воскликнула я. Эленвер никогда не катал Глорию на шее: он считал все это забавами непромытых простолюдинов.

– Не бойтесь, Азора, я ее не уроню, – заверил меня Фьярви, и так мы вошли в ворота Келлеманского парка.