Новый мир. Книга 1: Начало. Часть вторая (СИ) - Забудский Владимир - Страница 79

— Ты говоришь много слов, но не отвечаешь на вопрос, — грустно усмехнулся я.

— Правда? — Роберт задумчиво припомнил свои собственные слова и обезоруживающе улыбнулся. — Прости. Профессиональная привычка. От нее сложно избавиться.

— Я считал военных людьми прямыми и искренними.

— Военные бывают разными, Дима. Этого всего лишь стереотип. Так сложилось, что я, как и твой папа, немного владею дипломатическим искусством. Надеюсь, ты когда-нибудь тоже научишься этому.

— Не уверен, что это для меня.

— Что ж, ты спросил о Европе? Дима, хоть я и служу Содружеству, я не верю во все пропагандистские штампы. Телевидение преподносит вещи так, как их будет удобно воспринимать обывателям, упрощая многие детали и умалчивая о некоторых подробностях. И, конечно же, существуют точки зрения. Объективной правды нет, она всегда субъективна.

— Как это — правды нет? — в искреннем недоумении наморщился я.

— Что один считает правильным, то другой считает неправильным… — развел руками Роберт.

— Ты говоришь о суждениях, — не согласился я. — Но ведь существуют факты.

— Кто знает о них, Дима? Кто может отличить их от вымысла?

— Это уже другой вопрос, — упрямо не стал соглашаться я. — Но ведь факты существуют. Тот, кто передает их достоверно — тот говорит правду. А тот, кто искажает их — лжет.

— Многие тинейджеры рассуждают о мире именно так, — с ноткой снисхождения улыбнулся Ленц.

— Не представляю себе, как можно рассуждать о нем иначе.

— С возрастом ты начинаешь понимать это необыкновенно ясно.

«Ты так и не ответил мне на вопрос, Роберт». — напомнил я. — «Но я и не настаиваю».

— Я чувствую себя уставшим, — признался я.

— Что ж, — улыбнулся Роберт. — Давай тогда закончим этот тягостный разговор. Во всяком случае, прервем его на время. Тебе предстоит провести полтора месяца на воле. Сидней — лучший город в мире. Тебя ждет твоя девушка. На твоем финансовом счете хватает средств. Все радости и развлечения открыты перед тобой, а опекун у тебя не строгий. Не теряй времени даром!

Я кивнул, хоть внутренне и не чувствовал готовности отправляться во все тяжкие, да не очень-то и знал, какие они — эти «тяжкие», а рядом не было Джерома, который мог бы мне это подсказать. Однако адаптация к вольной жизни прошла быстрее, чем я ожидал. Мир не собирался ждать, пока я привыкну к нему, и принял меня в своих объятия без спросу.

Уже первым вечером состоялся первый разговор с Джен. Проверяя свой аккаунт в социальной сети, я совсем забыл изменить настройки видимости, так что девушка, к разговору с которой я еще не чувствовал себя готовым, увидела меня в сети и тут же направила вызов. Скрепя сердце, пришлось ответить.

Первый наш разговор получился скомканный, чего и стоило ожидать. Мы пока еще были людьми из разных миров. Дженет после года в университете очень изменилась: вытянулась еще на несколько сантиметров, стала еще серьезнее и увереннее в себе, прическа и макияж сделались аккуратнее и строже, а осанка — прямее. В толпе ее вполне можно было бы принять за взрослую женщину, а не за семнадцатилетнюю студентку. Ласкательное имя «Дженни», которым я ее про себя называл, не шло к этому образу. Я заметил, что она, как и я, в глубине души чувствует неловкость от разговора с человеком, о котором так много вспоминала, но не видела и слышала больше года. Однако скрывать смущение у нее получалось лучше, чем у меня: с помощью заранее заготовленных фраз и вопросов. Отвечать на все эти вопросы я оказался не готов. «Расскажу тебе при встрече», — была моя самая частая отповедь.

К моему удивлению, о предстоящей встрече Джен уже успела позаботиться, причем не без помощи Роберта Ленца, который мне об этом и словом не обмолвился. Вместе со своими однокурсниками она собиралась провести пару дней в каком-то ландшафтном парке — «с палатками, мясом на огне, гитарой и всем таким прочим». Как оказалось, она уже обсуждала это с Робертом и заручилась его согласием отпустить меня прямо с завтрашнего дня. Улыбнувшись, я сказал, что это отличная идея и заверил Джен, что мне не терпится встретиться с ней. Хотя мысленно я все еще не представлял себе несколько дней, проведенные в общении с Джен, с которой мне с трудом удается поддерживать разговор по видеосвязи, а тем более с какими-то ее однокурсниками — ровесниками из другого мира, резидентами Сиднея, которым не приходится проходить чистилище специнтерната, чтобы завоевать свое место под солнцем.

Решив, что я не вправе затягивать с исполнением обещаний, данных своим товарищам, которым сейчас приходится несравненно хуже, чем мне, этим же вечером я создал фейковый аккаунт и разослал с него с десяток сообщений без подписи, содержание которых добросовестно старался запомнить во время «тайных разговоров» в стенах интерната. По крайней мере, очень надеялся, что я не перепутал, кто кому приходится дядей, братом и кузеном, кто «передает привет Эмме и ребятам», кто просит прощения за «тот разговор с отчимом», а кто «хорошо питается и его совсем не беспокоит гастрит».

В каждом сообщении я делал приписку, в которой умолял адресата не раскрывать факт получения этой информации администрации интерната, так как это может принести много неприятностей всем, кто в этом сообщении упомянут. Впрочем, в глубине души я даже не надеялся, что все родные и близкие вознесенцев, которым я сейчас разослал письма, окажутся настолько рассудительными, чтобы не позвонить в интернат с просьбами, скандалами или угрозами, появление которых Кито и Петье с легкостью свяжут с моим отъездом. Скорее всего, по возвращению в «родные пенаты» меня будет ждать не один день карцера. Если, конечно, я вообще туда вернусь. Об этом мне пока еще не хотелось думать.

Первой ночью мне сложно было заснуть в гостиной Ленцов. Организм не мог свыкнуться с немыслимым фактом, что я нахожусь не на своей кровати с твердым ортопедическим матрасом, а вокруг не доносится сопение четырех соседей по комнате. Кроме того, в моем распоряжении был коммуникатор с неограниченным доступом к всемирной паутине. А почуяв вкус неограниченного доступа к информации, не так легко от него отказаться. Глаза я смог сомкнуть далеко за полночь.

Следующее утро я начал с занятия в фитнесс-клубе на верхнем этаже кондоминиума — том самом, где я однажды занимался в свой первый и последний до сих пор свободный день в Сиднее. Было непривычно видеть вокруг себя, вместо однокашников, пузатых мужиков, обливающихся потом от неспешной ходьбы на беговой дорожке, бабушек преклонных лет, осторожно растягивающих дряблые мышцы на софтболе и домохозяек, пытавшихся избавить от целлюлита с помощью велотренажера. Несмотря на то, что в современном мире люди привыкли обращать мало внимания на случайных прохожих и попутчиков, мое появление в фитнесс-клубе не прошло незамеченным: я ловил на себе немало взглядов: завистливых — мужских; заинтересованных — женских.

Я, пожалуй, действительно был в хорошей форме, которой не мог похвастаться никто из присутствующих, но все же этот неприкрытый интерес застал меня врасплох. Я не знал, как реагировать на взгляд худенькой шатенки с румяными щеками, шагающей по одной из беговых дорожек женщины, далеко за тридцать, которая рассматривала меня, словно статую. Встретив мой взгляд, она не только не стала отворачиваться, но и улыбнулась краешком губ, причем в улыбке этой чувствовались нотки женского кокетства. Смутившись, я тут же отвернулся. Предположение, что я могу вызывать у этой совсем взрослой женщины, да и у какой-то другой, мысли сексуального характера, не желало укладываться в моем промытом мозгу. В голове невольно начали всплывать проповеди пастора Ричардса и наставления мисс Танди, преподающей в «Вознесении» уроки полового воспитания, которые вернее было бы назвать «курсами асексуальности».

В конце тренировки, после проведенного получаса возле груши, ко мне подошла улыбающаяся коротко стриженная блондинка на несколько лет старше меня в красной маечке фитнесс-тренера, которая сказала, что с удовольствием наблюдала за моей техникой, в которой сразу виден профессиональный спортсмен. Я в ответ пробормотал что-то вежливо-скромное и опустил глаза, так как во взгляде девушки (на ее бейджике было написано «Ульрика») мне почудилось то же самое, что и во взгляде той женщины на беговой дорожке, да и поддерживать разговор со случайными людьми я разучился — на языке все вертелись слова "Извините, сэр/мэм, но мне нельзя общаться с посторонними без разрешения воспитателя".