Новый мир. Книга 1: Начало. Часть вторая (СИ) - Забудский Владимир - Страница 27

И все-таки витающая здесь атмосфера заставляла скучать по моей родной школе. В светлых и просторных помещениях интерната не проносились оживленный гвалт и радостный смех, которые были бы здесь, казалось бы, уместны. Группы учеников целеустремленно направлялись куда-то по коридорам, говорили шепотом. Мне повстречались несколько воспитателей, которые испепеляли меня такими взглядами, что я кожей почувствовал, что каждого из них обязательно стоит приветствовать словами «Добрый день, сэр (мэм)». Впечатление все это произвело несколько гнетущее.

Кабинет 105, к которому вел навигатор, находился в коридорчике-аппендиксе, отделенном от остальной части этажа прозрачной стеклянной дверью с замком, среагировавшим на мои отпечатки пальцев. На двери кабинета виднелась голографическая табличка «Психолог». Впрочем, я не был точно уверен, видима ли эта табличка всем или эта галлюцинация, воспроизводимая в мой мозг нанороботами. От этой мысли стало еще гаже.

— Войдите! — ответил на мой стук женский голос.

В просторном кабинете, где я оказался, ощущалась атмосфера спокойствия и умиротворения. Во всяком случае, была сделана хорошая попытка такую атмосферу создать. Зеленый цвет обоев и обилие комнатной растительности, главным образом фикусов, успокаивали глаз, так же как и темно-коричневый цвет щербатой поверхности стола из натурального дуба, принадлежащего владелице кабинета. Это была женщина европейской внешности не старше тридцати с приятными чертами лица и вьющимися каштановыми волосами. Белый халат и очки в хорошей оправе придавали образу завершенность.

«Д-р Митчелл» — высветилась возле неё видимая мне одному полупрозрачная табличка. Проклятый компьютер!

— Мне сказали… — начал я объяснять, застыв на пороге.

— Я знаю. Присаживайтесь, — любезно предложила она, указав на два стула для посетителей с комфортными мягкими сиденьями.

Доктор Митчелл сделала несколько плавных движений руками, видимо, оперируя данными на своем сетчаточном компьютере или нанокоммуникаторе. Я обратил внимание на ее холеные белые пальцы с очень нежной бледной кожей, один из которых украшало простенькое золотое колечко. Оглядев стол, я заметил фото в деревянной рамочке — доктор вместе с интеллигентным лысоватым мужчиной значительно старше ее и улыбающейся девочкой лет пяти со светлыми косами.

— Меня зовут Кэтрин Митчелл! Очень приятно познакомиться, Димитрис, — завершив свои манипуляции, женщина еще раз профессионально улыбнулась мне, сверкнув безупречной белизной зубов.

— Взаимно, мэм, — ответил я, несмело пожав протянутую мне холеную руку.

Она стала первой в этих стенах, кто назвал меня по имени, и это слегка обнадеживало. Впрочем, после встречи с Жерменом Петье я больше не обманывался безобидной внешностью и показным добродушием.

— Надеюсь, ты не против, если я буду обращаться к тебе тем именем, которое тебе дали родители? Ты пока еще не получил новое. А я не люблю никого называть «молодым человеком» или «юным другом».

— Конечно, не против, — фыркнул я. — Как по мне, то это новое имя — вообще глупость несусветная… э-э-э… мэм.

— Ты можешь не называть меня «мэм». Я не воспитатель. Все условности и правила ты можешь оставлять за дверьми этого кабинета, Димитрис. Я бы хотела, чтобы ты называл меня просто «Кэтрин». Договорились?

— Хорошо… Кэтрин, — неуверенно протянул я.

— Как чувствуешь себя, Димитрис?

— Нормально, мэм, — ответил я, забыв о просьбе собеседницы называть ее «Кэтрин» и каждую секунду ожидая подвоха.

— Я вижу, что ты очень напряжен, — она тяжело вздохнула. — Поверь мне, я знаю, каково это: оказаться тут впервые. Это совсем не похоже на ту жизнь, которая была у тебя там, снаружи. Такая перемена — это настоящий шок, Димитрис. Мне будет очень приятно, если я смогу хоть немного смягчить его. Я не призываю тебя довериться мне с порога. Но, по крайней мере, постарайся не смотреть на меня как на врага. Потому что я не хочу им быть.

Установив со мной зрительный контакт, доктор Митчелл некоторое время проникновенно смотрела мне в глаза, слегка улыбаясь. Затем вздохнула и молвила:

— Ровно двенадцать лет назад я переступила порог интерната такой же… да что там — намного более напряженной и взволнованной, чем ты сейчас. Ты ведь мужчина, Димитрис. И по тебе сразу видно, что ты способен защитить себя. А кем была тогда я? Маленькая, испуганная девчонка. Когда мне было четыре, мы вместе с матерью приехали сюда из Европы. Моя мама имела не очень хорошее здоровье, но по мере своих сил пыталась здесь обустроиться. Даже нашла мужчину, который, как она думала, любил ее. Но, — Кэтрин вздохнула, — жизнь у нас, в «желтой зоне», выдалась тяжелой. И бедная мама не выдержала этого бремени. У нас не было денег, чтобы вылечить ее от рака. И ее не стало. А мой отчим не пожелал терпеть у себя дома еще один голодный рот. В итоге я очутилась тут.

Сделав паузу, она продолжила:

— Не стану скрывать — мне поначалу здесь очень не понравилось. Мне было пятнадцать. Я считала себя уже состоявшейся девушкой и привыкла к свободе. О, свободы у меня было предостаточно! Мама целыми днями пропадала на работе, а отчиму не было до меня дела. Я училась, если это можно так назвать, в одной из тех печально известных муниципальных школ, к которой копы приближаются, держа руку на кобуре. В двенадцать я впервые покурила марихуану. В тринадцать меня впервые арестовали. В четырнадцать у меня уже был парень — один громила из уличной банды. В общем, я была той еще оторвой. И ни в какой интернат я не рвалась. Полиция задержала меня с травой и, после всяких разбирательств, направили мое досье в «Вознесение». И меня, к моему ужасу, отправили сюда. Я воспринимала это как заключение в колонию, и никак иначе. Я пыталась сбежать отсюда пять раз.

Посмотрев на меня смеющимися глазами из-под очков, она произнесла:

— А восемь лет спустя, когда я окончила университет, я сильнее всего жаждала снова очутиться тут. И радовалась, как ребенок, когда мне разрешили отработать здесь мой контракт. Знаешь, почему?

— Почему? — спросил я, хоть и понимал, куда она клонит.

— Потому что я поняла, как важно все то, что здесь делают. Я помнила, кем я была. Я видела, кем я стала. Я видела то же самое на примере моих товарищей. И я поняла, Димитрис, что «Вознесение» — это самое прекрасное место, куда может попасть подросток. Хоть ни один подросток и не поймет этого, пока не покинет эти стены.

Не прочитав на моем лице большого воодушевления, Кэтрин сменила тему:

— Я прочитала очень много хорошего в твоем деле, Димитрис. Ты, как я понимаю, вовсе не оборванец с улиц или пустошей, каким была я и многие мои товарищи, попав сюда. У тебя была прекрасная семья! Мало кто из наших учеников может сказать о себе то же.

— Да, это правда, — ответил я. — И она вовсе не «была»! Она…

— О, прости меня, ради Бога, — смутилась Кэтрин. — Сложно было выбрать менее удачный словесный оборот. Я вовсе не имела в виду ничего плохого, уверяю тебя!

— Ничего страшного. Я просто хотел сказать, что…

— … конечно же, ты хотел сказать, что твои родители живы и здоровы. Ты веришь в это, надеешься на это и, поверь мне, я тоже надеюсь на это всей душой. Я буду молиться за них.

— Спасибо, мэм… Кэтрин.

— Твоя мама ведь не только моя тёзка, но и практически моя коллега, верно?

— Да. Она работает… работала психотерапевтом в центре Хаберна в Олтенице.

— О, верно! Я была еще студенткой-третьекурсницей, когда Катерина выступала с докладом на конференции в Веллингтоне. Она — блестящий практик. Работа с детьми — это ее талант. Хотела бы я когда-нибудь стать специалистом ее уровня.

То, что психолог из интерната знакома с моей матерью и расточает ей похвалы, приятно меня удивило. Впрочем, я не был уверен, стоит ли мне верить всем ее словам. Ведь она могла просто прочитать все это в моем досье и использовать, чтобы расположить меня к себе.

— Скажи, каково это — вырасти дома с настоящим психотерапевтом?