Венец терновый (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 47

– Полковнику Черниговскому Харченко не понравилось, что закупы его к вам, государь, убежали. И приказал он их сыскать, и живота лишить. И так несколько семей погубили его людишки, что здесь пригрелись, как змея ядовитой гадюкой на груди свернуться может.

– И кто же эти лиходеи?

Вопрос Юрий задал небрежным тоном, но в душе все напряглось подобно струне. Погибло несколько семей, грешили на харцизов, поймали и люто казнили несколько шаек. Пытали зверски – но никто из них не сознался в нарочитых убийствах. И самое интересное, что все погибшие семьи следовали как раз из Чернигова.

Теперь ларчик открылся, и стало очень интересно, почему Мазепа поведал о сих преступлениях, и откуда есаул про них прознал?

– Гетман приказал мне надзор над землями вашими вершить. И людишки его преданные здесь обретаются, и даже два подьячих из Поместного Приказа вашего, государь. Вот список злодеев этих, я собственноручно имена выписал, и списки с их донесений сделал.

Мазепа положил несколько листов бумаги на стол и наклонил голову. Юрий быстренько их просмотрел, но мотнул головою, отказавшись от мести – то было бы преждевременно, и даже вредно, если его мысль верна. И решил проверить свою догадку:

– Для чего вы меня о том известили, Иван Степанович?

«А ведь он сам идет на вербовку и сдает мне Самойловича, своего благодетеля. Кто-то мне говорил, что Мазепа его продал с потрохами царю, а теперь я вместо него. Решил опередить события? Или сделать ставку на другую «лошадь»? Как все интересно!

Ведь он сам себя мне подставил. Собственноручные написанные признания дал. Натуральная добровольная вербовка, он прямо напрашивается на мою службу. Но почему он на нее идет, да еще таким образом? Ведь такой шаг неимоверная глупость!»

– Государь, за вами будущее, вы умный и решительный правитель, – Мазепа неожиданно поднялся из кресла и встал на одно колено перед Юрием, склонив голову. – Я буду служить вашему царскому и королевскому величеству верно и честно!

– Я принимаю вашу клятву, Иван Степанович. Но лучше вам вернутся к гетману, и ставить меня в известность обо всех его делах и задумках. А также сообщать о том, что будет иметь интерес к моей державе. А милостями своими я вас не обижу, награжу по достоинству. Людишек гетмана я не трону, хотя с убийцами счеты сведут, но то будет выглядеть совершенно правдоподобно, тем паче сейчас, когда мы ждем летом похода турок и татар на наши земли. Гетман вас не заподозрит, что вы присягнули мне.

Юрий поднял Мазепу с колен и усадил его в кресло. Собственноручно, так сказать, оказал величайшую милость. А сам лихорадочно размышлял над сложившейся ситуацией.

«Он же всех своих покровителей сдает, прах подери. И царя Петра предал, хотя ему на Евангелие и на кресте поклялся, за что анафеме был предан. Правда, спустя триста лет президент Украины добился снятия сего проклятия, или что-то вроде того, не помню точно. Но все равно не понимаю, почему он так поступил, где логика?!»

– Ваше царское величество, я привез вам в дар часть моей библиотеки, отобрав самые лучшие книги.

– А какая вам нравится больше всего, Иван Степанович?

– Вот эта, – Мазепа положил фолиант в тисненой кожей обложке, а рядом толстую стопочку исписанных листов. И пояснил:

– Написал сей труд Никола Макиавелли, и назвал его «Государь». Там описал мысли правителя, и как он должен поступать, чтобы держава его становилась могучей, а он сам правил твердо!

«Странно, я и не знал. Тогда почитаю ее, может там и не дурь написана, а зело полезная вещь», – Юрий раскрыл книгу и огорчился – текст был непонятный и написан латынью.

– Я сделал перевод сей книги, ваше царское величество, насколько это было возможно в моих скромных силах, – Мазепа поклонился и пододвинул стопку листов. – Прошу не серчать на меня, пресветлый государь, я старался, как только мог…

Интерлюдия 1

Керчь

24 апреля 1679 года

– В Кафу прибыло пять больших парусных кораблей, на каждом от двадцати пушек и более, а один вообще в полсотни. И галер больших до дюжины снуют безостановочно от Царьграда – на каждой до двухсот янычар привозят, да припас воинский разный. И суда грузы всякие везут – провианта много, да парк осадный, мортиры да пушки.

Царский джура Семен Бородай остановился – двадцатилетний парень с суровым лицом много чего повидавшего воина, задумался, сцепив крепкие пальцы широких ладоней. К его мнению Волынский всегда прислушивался, прекрасно понимая, что зачастую именно через джуру государь передает ему свои взгляды на ту или иную проблему и способы ее решения. И не учитывать такие предложения было бы чревато последствиями.

– И что замыслил, боярин?

Воевода и наместник Боспорский Иван Петрович Волынский задал вопрос, хотя ответ напрашивался сам по себе. Пережив в Керчи осень и зиму, он понял главное – сидя в обороне, неприятеля не победишь. Не совладать с турками, если волю свою не навязать басурманам, нападать на них беспрерывно и урон всяческий наносить, как приказывал государь.

В самое Рождество, выполняя предварительную договоренность с царем Юрием, Волынский вывел стрелецкие полки из Керчи, и с восьмитысячным войском двинулся спешным маршем на Ак-Монай через весь Керченский полуостров, сумев уничтожить татарские разъезды на подходах к Арабату, достигнув внезапности.

Всеми силами подошедшие русские напали на осадный корпус османов, что безуспешно стоял перед высокими валами Арабатской крепости. Командовавший турками паша был не в силах решиться на новый штурм укрепрайона, устрашенный опытом трех неудачных попыток, которые закончились тяжелейшими потерями.

Нападение деблокирующего отряда стало одной неприятностью, но другая обернулась поражением – гарнизон Арабата пошел на вылазку. Атакующие русские взяли турок с двух сторон, крепко ударив всеми полками. И хоть османов вдвое больше по счету было, но победы добились впечатляющей. Гнали разбитое воинство Оттоманской Порты до предместий Кафы, где те и укрылись, найдя спасение за крепкими каменными стенами.

Победителям достались большие запасы продовольствия, в котором все жители Керчи отчаянную нужду имели, и благодаря им протянули зиму, не сильно голодая. А еще получили порох в трех сотнях бочонков, много свинца в пулях и слитках, сукно и одежду всякую, ружья и пушки с мортирами, и много чего другого.

Гонцы по Арабатской «стрелке» известие доставили от царя, что галицкие стрельцы с казаками, гетманцами и московской ратью степные кочевья разорили, Перекопом овладели, истребив зимовавших там янычар. Город сожгли, орудия в Сиваше утопили, взяли огромную добычу, что на возах не уместилась. И много невольников из Крыма увели, как освобожденных христиан, так и попавших в плен магометан.

И только тогда Волынский в полной мере осознал, что значит, когда войну готовят заранее, рассчитывая все приготовления чуть ли не по дням. Ивана Петровича данное открытие ошеломило, и он стал в тщательности выполнять все распоряжения государя, понимая, что многое непонятное сейчас, станет ясным позже.

И решил воевать с турками и татарами всерьез, постоянно тревожить набегами, всячески причиняя ущерб!

В начале марта венецианец Брайя вывел пять своих каравелл в море и устроил самую настоящую охоту за турецкими судами, каждый раз приводя в гавань знатную добычу. Всего в Керчь зашла добрая дюжина взятых на абордаж кораблей, из них семь с зерном и кукурузой – больше десяти тысяч пудов на каждом. В Очаков суда эти плыли, армии самого визиря провиант поставляя – теперь янычарам голодовать придется.

Зато в Керчи стали жить более сытно, да еще половину зерна по Азовскому морю, как только оно ото льда освободилось, в Феодоро сразу перевезли, благо стало «внутренним озером».

Турки постарались блокировать пролив – от попыток прорваться отказались осенью, потеряв два весельных корабля на заграждении, да одно было расстреляно из береговых пушек. Однако недавний шторм разметал сторожевые османские суда по всему Черному морю.