Венец терновый (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 13

Так что было принято решение отчеканить тысячу золотых, по примеру везде используемых дукатов. Их почти никто не подделывал – тонкая монетка легко надкусывалась зубами, оставляя характерный след. Золото очень высокой пробы – мягкий металл, а на дукаты шло, как с трудом подсчитал Юрий в приводимых ему Хохловым расчетах, примерно 980-990-я проба, почти чистейшая.

Вот только с чеканкой опытной партии пришлось серьезно повозиться – отлить металл, провальцевать в пластины, сделать штампы – особенно тщательно аверс с его профилем. Дукат монетка маленькая, с «новую» 1 гривну, что была принята на «незалежной». Зато теперь, держа в руках «червонец» – а так называли в Москве любые золотые монеты, Юрий испытал самую настоящую гордость – очень мало в этом мире тех, кто может иметь собственные монеты, украшенные своей персоной.

– Государь, – дверь в подземелье отворилась, и вошел подьячий. Поклонился в пояс, коснувшись рукой каменного пола.

– Боярин Зерно просит вас выйти, зело важные известия он имеет, говорит, очень спешное дело.

– Продолжай, Осип, дело важное свершаешь, – произнес Юрий, похвалив Хохлова – знающих специалистов он высоко ценил. Поднялся по лестнице, прошел коридором и вышел на крыльцо, охраняемое стражником. В здание Монетного Двора никто не допускался – Юрий считал его «режимным объектом», а потому держал тут бдительную охрану, а по строгим правилам никто, кроме него, не имел права входа.

Запрыгнув в седло подведенной кобылы, через четверть часа Юрий оказался у себя во дворце, где его встретил чрезвычайно взволнованный Смалец и огорошил с хода известием, которого Галицкий сейчас никак не ожидал.

– Гонец из Святогорской обители. Там князь Ромодановский!

– С войском?!

«За деньгами пришел, а мы не готовы. Ох, как не хочется войну начинать – она совсем не нужна», – пронеслась мысль, Галицкий давно решил отдать бочонки с серебром, просто случая не выпадало за эти недели. Однако Смалец с заметным облегчением произнес:

– С князем только полсотни служилых дворян и несколько повозок. Мыслю – для беседы с тобою приехал, да серебро для войска своего забрать – платить то служивым надо…

Глава 10

Юрий стоял у большого окна, закрытого вычурной деревянной рамой с пластинками стекла – в Галиче уже было поставлено на поток производство. Значительная часть листового стекла уже уходила на продажу за Донец, а возможно и дальше – ведь по стоимости привычные пластины слюды стоили примерно столько же, значительно уступая по прозрачности. Да и стеклянная посуда, пока простая, без вычурностей, уходила влет. Ее покупали, совершенно не торгуясь, приезжавшие из Слобожанщины торговцы.

Одетый в парадный кафтан, отороченный драгоценными соболями, Галицкий пристально всматривался в приближающуюся разноцветную кавалькаду. Князь Ромодановский ехал впереди, в украшенном шнурами кунтуше при богатом слуцком поясе, что показывал знатное происхождение – принятая в Малой Руси повсеместно пришедшая из Польши одежда. А вот сабли у князя не имелось – а это сразу говорило о многом. Демонстративно указывалось, что визит сугубо мирный.

«Доспехи сняли, из оружия у дворян только сабли, ружей ни у кого не видно, хотя пистоли в кобурах у седла имеются – но таковы местные реалии, без оружия никуда, в любой момент татары или ногайцы сюда заявиться могут. А вот парадные одеяния на повозках везли и только сейчас надели – хороший знак, полное миролюбие и уважение к хозяину».

Юрий покосился на Зульфию, вернее Софью, после крещения – после родов сына, названного Владимиром, молодая женщина расцвела. Да и поведение разительно изменилось – она стала настоящей правительницей, властно и крепко держала в руках Княжеский Двор, и побаивались ее слуги гораздо больше, чем самого Галицкого.

Две ее маленькие племянницы стояли рядом, тоже нарядно одетые – их статус в местном обществе также кардинально изменился. Никто «татарками» давно не именовал, а благодаря умело распущенному слуху, считали девочек незаконнорожденными детьми самого князя, которых он прижил, будучи в долгой крымской неволе.

Во дворе выстроились на конях волынские гусары – в руках пики с флюгерами, с красно-синей расцветкой и гербами. Да полсотни «надворных стрельцов» – в зеленых кафтанах, отороченные мехом и украшенные желтыми шнурами. Дороговатое вышло обмундирование, но Галицкий давно осознал, что и в здешнем мире понты дороже денег!

Настал главный момент – Юрий вышел на крыльцо через предупредительно распахнутую дверь, слева встала Софья с золотым кубком в руках, а справа Зерно, расфуфыренный как никогда – таким он его не видел еще. Постарался Смалец с образом – давешний казак почти полностью исчез, только вислые усы говорили о прошлой жизни. Но такие здесь повсеместно заводила как православная шляхта, так и казачья старшина.

Ромодановский удивил – хотя старик проехал во двор на коне, но не доехал до крыльца пять саженей, легко спрыгнул с седла. "Надворник" тут же проворно отвел вороного за поводья, жеребец недовольно фыркнул. А князь бодро пошел к крыльцу, когда Юрий сделал первый шаг, показывая уважение к пожилому возрасту знатного гостя.

Григорий Григорьевич резво поднялся на крыльцо, чуть склонившись в поклоне. Хрипловато произнес:

– Здрав будь, княже Юрий Львович. Прости старика великодушно, что без предупреждения приехал, но дела государевы!

– Рад тебя видеть, князь Григорий Григорьевич! Отведай вина с дороги дальней!

Следую стародавнему обычаю, Софья поднесла кубок – князь не чинясь его выпил, и следуя традиции расцеловал татарку, произнеся:

– Отменное вино, благородная боярыня.

«Оп-па на, да он в курсе многого. Интересно, сколько агентуры в Галиче сейчас обретает. Вестимо, что много, и не только московской, но и других государств. А Грицай пока ее не выявил – так, мелочь пузатая попадалась, а не знатные рыбины», – Юрий ответно поклонился Ромодановскому, и негромко произнес:

– Раз дело спешное, прошу в кабинет, князь. Отобедаем позже, княже Григорий Григорьевич, если ты не против. О твоих людях позаботится боярин Зерно, все с ними будет ладно.

– Благодарствую, княже.

Юрий пошел впереди, и вскоре подошел к кабинету, дверь отворил и пропустил вперед Ромодановского. Тихо закрыл за собой и подошел к столу, указав гостю на кресло.

– Видел я грамоты твоих пращуров с золотыми печатями хризовулами, венец короля Даниила Романовича и иные реликвии. И отец Изеиль многое о твоем роде и тебе самом поведал, княже. Да и победы твои над ногайцами и татарами говорят, что ты воитель славного и древнего рода, князь Галицкий и Волынский Юрий Львович!

Галицкий замер от сказанных слов, не решаясь присесть в кресло, ибо Ромодановский стоял перед ним. Князь ожесточился суровым морщинистым лицом, словно собираясь сказать ему что-то важное, набрал в грудь воздуха и решительно произнес:

– Не прав я, что слова обидные в своей грамоте тебе отправил, ибо в обман меня великий ввели дьяки Малороссийского приказа своей гнусной ложью! Потому прости меня, дурня старого, что хулительным словам поверил, «самозванцем» и «ляшским князьком» облыжно назвал. И завистникам твоим укорот сразу не дал, ибо гнусной клевете значение придал.

К великому удивлению Юрия, старый воевода, давно поседевший в походах, с суровым лицом неожиданно поклонился ему в пояс, и так застыл. Понимая, что сейчас происходит доселе невообразимая вещь – первый представитель знатного московского боярства не только признал его княжеское достоинство, но принес торжественные извинения.

– И ты меня прости, Григорий Григорьевич, если чем не нарочно обидел, – Юрий помог выпрямиться старому князю, и оказывая уважения, усадил того в роскошное кресло. Сам уселся в другое, и, упреждая князя, сразу заговорил, выигрывая паузу:

– Серебро, что было послано из Москвы и по нерадивости воеводы татарами захвачено, я твоим людям немедленно передам. Все шесть десятков бочонков в подклеть дворцовую сложены – один из подьячих там сидит безвыходно, пока другой спит. Вот только охраны у тебя маловато, князь Григорий Григорьевич – думаю, люди у тебя умелые, и в боях побывавшие – но немного их против орды. Да и повозок маловато, дам свои. Да и стрельцов на охрану две сотни выделю – сопроводят.