Могильщики талантов (СИ) - Гаврюченков Юрий Фёдорович - Страница 32

Априорная готовность внимать застывала у автора на лице под тирадой брезгливого Димы.

— Что теперь будем делать? — мрачно спросил он.

— Подумаем и придумаем хорошее название, от которого читатели не будут плеваться.

— Контрапункты смыслов и диссонирующие созвучия аллегорий шествуют мерной аккордной поступью в бездну забвения? — с обречённостью в голосе спросил Игорь Престолов, о музыкальном образовании которого интернет не говорил ни слова.

«Тупорылый фэндом!» — заскрипел зубами обманутый в лучших чаяниях криминальный корреспондент.

— Да, куда-то туда, — легко положил на чувства покладистого автора Дима. — Читателям они не нужны, а, кому нужны, те прочтут книгу, всё найдут и поймут. Главное, чтобы они книгу открыли, а для этого купили.

— Давайте, подумаем, — смирился писатель. — Что вы предлагаете?

— Вы — автор, вам решать, — Дима долго проработал в издательстве и умел сбрасывать с себя ответственность.

Игорь Престолов долго смотрел в пол.

— Книга непростая, — наконец молвил он. — Хоть и увлекательная, но сложная… — он помолчал. — Тем не менее, повествует о красоте мира, несмотря на его кажущуюся жестокость и кровопролитие… С казнями и… — выдавил он. — Мракобесием…

— И? — поощрительным тоном подтолкнул редактор.

— Но сила духа и душевная красота всё равно побеждают в конце! — автор был готов пасть.

— Ну, же! Ну!

— Я предлагаю назвать «Сложная лепота».

24. КУДА УХОДЯТ МЕЧТЫ

Куда уходят мечты? Головной мозг человека при напряжённой работе использует до четверти всей энергии организма, то есть двадцать пять процентов поступившей в кишечник пищи. Но он столько же выделяет! Это логично и физиологично. Если он съел, значит, он выделит. От этого никуда не деться. Организм подобен трубе. В одну дырку человек засовывает вкусняшки, из другого конца выпадают продукты переработки мысли. Таким образом, в особо напряжённый период интеллектуальной активности до четверти высранного дерьма является продуктами метаболизма головного мозга.

«Куда уходят мечты? — задумался Алексей, глядя в монитор. — Почему ушедшие мечты так дурно пахнут?» Он не находил ободряющего ответа, но приходил к выводу, что непригодные мечты изначально были дрянные.

Также Астролягов понимал, что чем больше человек думает, тем больше он выделяет.

Оттого великие мыслители, философы и творчески люди такие токсичные.

Алексей скучал на работе, осваивая дрянной самотёк. За каждую рукопись надо было отчитываться перед Игорем короткой рецензией. Внутреннюю рецензию автору не показывали, чтобы не огорчать его правдой. Для автора требовалось написать отдельное письмо. Астролягову было не жалко. После прочтения рукописи часто хотелось высказаться. Бурная мыслительная деятельность, порождённая художественной литературой низкого качества, приносила свои плоды.

«Об этом ли я мечтал? — думал он. — И куда что делось?»

— Зачем? — пробормотал он, когда его окликнули.

— Лёша! Ау!

— Почему? — еле слышно вздохнул он.

— Ты чего такой смурной? — Игорь Тантлевский пытался достучаться не в первый раз и настойчиво хотел получить что-то.

Астролягов оторвался от рукописи и посмотрел на него.

— Зачитался, что ли? — хмыкнул Игорь.

— Зачитаешься тут, — буркнул Алексей. — «Дориан вытащил меч и засунул в широкие ножны лорда Генри». Зачем нам этот слэш? Нафига мне вообще фанфик?

— Переслал тебе, потому что детектив, — сказал Игорь. — Во всяком случае, так было в сопроводительном письме. Если не наше, заворачивай.

— «Саша Грэй — муж Дориана Грея», — сообщил Астролягов. — Заворачиваю. По названию было понятно, что шняга. Или это нужно, потому что про геев сейчас можно?

— Наше издательство не выпускает книги про геев, — неожиданно строго сказал Григорий, выпрямляясь в кресле. — Даже если они сулят большую прибыль.

— Геи? — испугался Астролягов.

— Книги.

— Именно так, — быстро согласился Игорь и добавил: — Можешь больше не париться с внутренними рецензиями. Сам отвечай авторам, только не забывай.

Астролягов ощутил повышение уровня.

А через неделю из типографии привезли тираж «Нищего и мёртвого».

Только когда в офис доставили авторские экземпляры, Алексей отправил Черкезишвили письмо:

Астролягов намеренно не написал «для вас», избегая возможного разночтения. Люди крайне неоднозначно воспринимали местоимение «Вы» с прописной. Одни считали это вычурностью и ошибкой, другие — неуважительным обращением, вызванным неграмотностью. Обидеться могли все. И хотя Алексей с большой долей вероятности предполагал, что известный писатель знаком с формой эпистолярного этикета, малая доля возможных тараканов в голове по уровню тревоги превысила значимость рассудочных ожиданий.

Черкезишвили ответил сразу. Должно быть, почта сваливалась ему на смартфон:

К письму был прикреплён небольшой вордовский файл. Астролягов подивился хватке знаменитого писателя. Исполненный трепетного внимания к деньгам и своему труду, Гурам Вахтангович времени не терял.

Черкезишвили появился в редакции с рукописью и городским рюкзачком, который странно смотрелся на пожилом человеке в пальто. На этот раз он выглядел странно. Зимнее кепи, на котором блестели капли растаявшего снега, и трость с изящным набалдашником придавали ему вид флиртующего кривляки, слишком старого, чтобы заинтересовать кого-то без денег, но понимающего, что требуется молодым. По нему было видно, как активная публичная деятельность убивает в людях чувство собственного достоинства.

«Писатель, проводящий много времени в социальной сети и вынужденный ради удержания поклонников любезно раскланиваться перед ними, не может сохранить чести, — подумал Астролягов. — У каждого заядлого интернет-пользователя гордость оказалась подменена склочностью, а внутреннее состояние обязательно скажется на внешности. Непременно скажется. У них нет портрета, как у Дориана Грэя, который портился бы за них. Поэтому нет в том ничего удивительного, что старик одевается как школьница и выглядит как перезрелый гей. Как современный Дориан Грэй, вместо портрета ошибочно доверившийся монитору».

С каждой встречей Астролягов всё больше разочаровывался в кумире. Чтобы сохранить тёплые чувства к автору, следовало ограничиваться контактом с его произведениями. Этот опыт должен был появиться, но сначала повлечь издержки.

— Ах, это что? И это мне? — Черкезишвили укладывал авторские экземпляры в рюкзак, когда Алексей протянул ему ещё одного «Нищего и мёртвого».

— Это мой, редакторский, — Астролягов раскрыл книгу на авантитуле и подал чёрную гелевую ручку. — Гурам Вахтангович, можно автограф?

Мэтр, не задумываясь, быстро черкнул средней длины надпись, набор которых скопился у него в голове за десятилетия раздачи автографов подобно залежам каменного угля.

«Моему дорогому редактору на вечную память». Дата, подпись. Косой размашистый почерк. Две трети страницы. Мэтр писал, держа том на полусогнутой руке, как блокнот. Это было произведение искусства, выверенное огромным количеством повторений.

«Алле покажу!» — со мстительной радостью подумал Астролягов и тут в нём включился бульварный журналист, мнительный и подозрительный до синдрома поиска глубинного смысла.

«На вечную память? — перепугался он. — У этой книги редактором был покойный Веня».

Должно быть, его растерянный вид вызвал у Черкезишвили сочувствие, потому что Гурам Вахтангович мягко потрепал его по плечу и добродушно сказал: