Ничей ее монстр (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 34

А потом ощутила, как его ладонь легла мне на щеку, дернулась, чтобы сбросить его руку, но он тут же сжал мой подбородок, разворачивая к себе, а я сдавила его запястье, посмотрела на бледное лицо с заостренными чертами, со следами моих ногтей на шее и на скуле. Повернулся ко мне, взглянул на меня своим свинцовым взглядом и… этот взрыв произошел, меня сотрясло дичайшим возбуждением от этого дикого взгляда. Потому что, глядя в его глаза, я прочла в них свой приговор… он победил, я раздавлена, я поставлена им на колени и измучена этой войной. Я хочу совсем другого… Я любви его хочу, какой бы лютой она не была. О Боже! Бойтесь своих желаний…

Обхватил мой затылок и потянул к себе, одной рукой удерживая руль, а другой зарываясь в мои волосы, жесткие губы касаются моей мокрой от слез щеки, а я всхлипываю, и хочется разрыдаться еще сильнее.

— Тшшш… — кончик языка поддевает мокрые дорожки, спускается ниже к моим губам, и меня трясет от этой ласки. Я вся дрожу, как оголенный нерв. Размазывает мои слезы, нажимает на губы, и я чувствую, как большой палец проникает ко мне в рот, и невольно обхватываю его потрескавшимися губами. Барский шумно втягивает в себя воздух и ласкает мой язык, мою губу, меняя большой палец на указательный и средний, и я задыхаюсь от нахлынувшего возбуждения, от едкого сумасшествия… и меня подбрасывает от острых пронизывающих тело иголок голодной жажды. Дрожу в неконтролируемой срасти, в каком-то безумии на грани с истерикой. Так хотеть до невозможности, до необратимости, до дикой животной потребности… сумасшедшая, он же только что отхлестал меня ремнем.

Вытащил пальцы из моего рта и скользнул ими вниз… к разодранному вороту кофты. Заставляя меня выдохнуть и выгнуться, подставляя его ладони грудь с затвердевшими до боли мокрыми сосками…

Посмотрела ему в глаза, все еще заплаканная, сквозь пелену слез с бессильным осознанием, что это конец… мой. Как личности, как кого-то, кто еще пытался считать, что свободен. А нет никакой свободы, и дело не в том, что Барский меня держит насильно рядом. Дело в том, что я уже не могу без него. Я стала зависима от этого мужчины, и это страшно. Это уже необратимо. Это было первое настоящее понимание того, что я больна этим человеком».

Вздрогнула, когда машина остановилась и мои глаза блестят все еще от слез. Я ведь и правда больна им. Больна до такой степени, что кажется эта болезнь уже сожрала меня саму и ничего мне не оставила кроме горечи и осознания, что агония слишком близко и я точно не выживу второй раз. Ремиссия окончена в тот момент, когда я увидела его фото в газете и меня заново накрыло волной моей адской любви к этому жестокому и непредсказуемому Монстру.

Мы пошли по тропинке, вдоль могил. Сами. Охранник шел на большом расстоянии от нас. Барский даже не раскрыл трость. Казалось он знает эту тропинку наизусть.

С каждым шагом мне становилось все страшнее. Как будто я увижу там нечто такое, что меня окончательно сломает.

Мы подошли к ограде, выкрашенной в белый цвет, и я задохнулась, увидев там памятник с девушкой, сидящей на корточках рядом с лисичкой. Она словно сидит в высокой траве и гладит животное. У девушки рыжие волосы, такие же, как и шерсть лисы. Она во всем белом и этот белый резко контрастирует с рыжим. Вся могила засажена оранжевыми розами. Барский привычным движением открыл ограду и вошел внутрь.

Какое-то время он стоял там один, а я позади него. Тяжело дыша смотрела на памятник… Смотрела и чувствовала, как задыхаюсь, как меня разрывает на части, как хочется заорать, и я не могу. Это ведь я там… я с этой лисой, которая так же олицетворяет меня. Барский стоит без зонта и дождь хлещет по его лицу, стекает по вискам и по бороде.

— Вот она моя Девочка… И да, я ее любил!

Слезы потекли по щекам вместе с дождем. Сердце взорвалось болью, раскрылось внутри, превращаясь в цветущую рану, раскрывшую свои лепестки. Еще секунда и я не выдержу, я брошусь ему на шею и…

Но Барский хрипло добавил:

— Это я ее убил. Осознанно, намеренно и жестоко. Ее и моего нерожденного ребенка!

Нет… рана не закрылась из нее потоком хлынула кровь, а руки сжались в кулаки, царапая ладони. Значит это правда… он действительно приказал нас уничтожить.

ГЛАВА 19

В машине мы опять оба молчали. Я смотрела в окно и чувствовала, как все опять замерзает внутри, а он, как всегда, смотрел впереди себя. В свой собственный мир. Нет, у меня замерзало не от его откровенности, не потому что он признался некоей Татьяне в том, что убил свою Девочку и ее ребенка, нет! Я это знала и так и приехала сюда, зная об этом… Замерзало, потому что я оказалась в каком-то цейтноте. В каком-то замкнутом пространстве, где не важно кто я и откуда взялась, где нет никаких шансов на иллюзии, где нет никакого будущего. Где Монстр признается в жутком преступлении и при этом он настолько в него погружен, что ничего вокруг не имеет больше значения. И мне хочется сказать ему, о том, что я жива и в то же время я боюсь… Боюсь, что он закончит начатое едва поймет, что мы оба не погибли, как он хотел. Ненависть тесно переплелась с аномальной любовью к чудовищу. А желание бежать от него чередовалось с какой-то идиотской надеждой… абсурдной и очень глупой. С теми самыми иллюзиями, которые все еще оставались у меня.

— Шокирована? — прервал молчание.

— А что вы хотите услышать?

— Правду. Я всегда хочу слышать правду.

— Думаю любой человек был бы шокирован.

— Но я спрашиваю не у любого человека, а у тебя. Ты шокирована? Не хочешь спросить почему?

— Нет.

Ответила я и опять отвернулась к окну…

— Правильно ведь причина не имеет значения для такого тяжкого преступления, верно?

— Зачем вы мне это рассказали?

— Хотел, чтоб ты знала какое я чудовище и не питала никаких иллюзий.

Да, он никогда не оставлял возможности помечтать, никогда не оставлял ничего светлого и прекрасного. Все и всегда предельно ясно и цинично насколько это возможно.

— А разве для вас имеет значение питаю я иллюзии или нет?

— Я еще не решил имеет ли. Когда решу ты об этом узнаешь первая.

Продолжает смотреть куда-то вперед и сжимает трость пальцами. Я ничего не спрашивала. Я не хотела ничего знать. Не хотела снова возвращаться мыслями в то жуткое прошлое, в ту боль, что пережила из-за него, в ту агонию. Я здесь не за этим. И я все еще не знаю зачем… ради чего рву себе душу и хожу по лезвию бритвы.

— Все еще хочешь, чтоб твой ребенок играл со мной в шахматы?

— Ну вы для нас не опасны. Вы ведь меня не любите.

Попыталась пошутить, но он даже не рассмеялся. Как будто не услышал и не понял меня. Потом вдруг повернулся ко мне и сказал:

— У меня есть для тебя подарок.

— Какой? — спросила, не удержалась.

Эта глупая и восторженная девочка все еще не сдохла внутри меня.

— В духе Монстра. Ничего особенного и романтичного. Но я все же думаю ты оценишь.

Мы подъехали к дому, и я собралась уйти во флигель, но Захар меня окликнул.

— А подарок? Пойдем посмотришь, что у меня есть для тебя. Не думаю, что понравится, но он весьма ценный… Можно сказать я подарил тебе еще одну жизнь.

Это было и любопытство, и какое-то ощущение полного опустошения после посещения кладбища. Я не понимала, что именно чувствую. Он признался одновременно и в любви, и в том, что убил меня… Убил и меня для него больше нет. Есть угрызения совести, есть отчаяние и муки, но по НЕЙ. По той, кто осталась в его мыслях, в прошлом… А я живая вряд ли смогу занять место себя же в прошлом. И признаться страшно… Я совсем его не знаю, он настолько непредсказуем, что моментами мне кажется он и правда закован в непроницаемую броню из льда.

Я шла следом за Барским и за его охранником. Мы обошли дом с другой стороны и Захар кивнул на дверь одного из складов. Когда ее открыли я от удивления прижала руки ко рту.