Ничей ее монстр (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 17

— Раиса! Я спросил кто здесь?

— Я… говорила с ва… с нашей новой горничной и вашей сиделкой. — сказала решительно и выдохнула.

— Опять сиделка? Я что похож на немощного инвалида? Я сказал, что мне не нужна сиделка. Можете рассчитать ее прямо сейчас не отходя от кассы и пусть едет на такси вместе с Инессой.

— Я… я взяла на испытательный срок. Попробовать, а вдруг.

Он спустился еще с трех ступенек и теперь я видела его руку на перилах. Такое сильное запястье с длинными аристократическими пальцами, к которым мне до боли захотелось прижаться губами. Стало невыносимо больно и я судорожно выдохнула. Мне до вопля и дикого разрывающего душу крика, хотелось увидеть его лицо. Я замерла, ожидая этой встречи всем своим существом и… меня тут же окатили как ведром ледяной воды:

— Никаких испытательных сроков. Пусть уезжает. Я все сказал. Дай ей денег на дорогу и пусть убирается.

Развернулся и собрался подняться обратно наверх, и я не знаю откуда взялась наглость, но я громко сказала:

— Я все же рискну остаться на испытательный срок. Не зря же я ехала так далеко. Он резко остановился, и я увидела, как пальцы судорожно сжали перила. А мне показалось что они сжали мне горло, как когда-то и душат меня необратимостью отказа.

— Не перечьте. Это бесполезно. Если он сказал, чтоб вы уходили он уже своего решения, не поменяет. Давайте идите. — и тяжело вздохнула, — я дам вам денег на такси.

— Три дня. И я сама уеду.

— Какие три дня? Давайте, не злите его иначе тут всем перепадет. Идите. Простите… бывает и так.

— Нет… Пусть остается, — услышала я голос Барского,

Вначале у меня перехватило дыхание от мысли, что узнал… И в горле запершило, а глаза обожгло как концентратом соли.

— На три дня. — если не справится уберется без денег на такси. Пешком пойдет.

И тут же дикой и едкой болью разочарования — не узнал. Да и как узнать? Я изменилась. Голос мой изменился. После той простуды я сильно хрипела и лишь через несколько месяцев голос вернулся. Но даже Устинья сказала, что прежним он уже не станет. Будет похож, но все же не тот.

ГЛАВА 10

когда ты любишь,

ты открываешь весь мир перед ним,

и закрываешь его для себя.

любовь и свобода не умеют сосуществовать вместе…

(с) просторы интернета

Никогда в своей жизни я так не нервничала. Мне было страшно его увидеть, страшно, что узнает меня и… я даже не представляла, что будет, если это произойдет. Я рисковала не только своей жизнью, но и жизнью Волченка. Но я уже не хотела верить, что он собирался нас убить. Не хотела и не могла. Гнала от себя эти мысли и не позволяла им закрасться мне в голову снова. А потом слышала его голос… жуткий голос, которым он требовал убить нашего ребенка. И… трясла головой, зажимала пальцами виски. Может пока не поздно отказаться от всего и бежать? Ехать обратно на хутор к сестре Устиньи. Там спокойно и…

И бросить его? Как все остальные? Как его жена, дети… друзья. Если они вообще у него были? Хоть кто-то из тех, кто окружали? Где они все? Где те твари, которые так лебезили перед ним и расшаркиваоись? Где они все?

Я ведь всегда могу это сделать. Уйти. В этот раз меня никто не держит насильно. Я свободна. И сама себе рассмеялась.

Где она эта свобода, если я примчалась едва услышала про него? Если все эти пять лет все мои сны и мысли были только о нем? Свободен тот, кто не знает, что такое любить. Я же потеряла свободу едва взглянула в его волчьи глаза. Потеряла саму себя. А теперь я вижу его отражение в нашем сыне каждый день. Черты лица, глаза, волосы, улыбку и даже его упрямство.

Поднималась к нему в комнату, ощущая, как дико пульсирует адреналин в висках, как подгибаются колени и дрожат пальцы. Подошла к двери, медленно выдохнула и постучала. Мне никто не ответил. Я постучала еще раз. Потом приоткрыла дверь и тут же услышала рык.

— Пошла вон! Я еще не встал!

Выдохнула уже быстро и адреналин вскипел еще сильнее. Его голос остался таким же до сумасшествия сильным по-своему воздействию. Голос, которым можно убивать и резать людям вены.

— Я убрать пришла и помочь вам спуститься к завтраку.

Он не ответил на мои слова, а я тщетно пыталась его отыскать взглядом в кромешной темноте. В спальне были плотно закрыты жалюзи и шторы. Он словно слился с мраком и растворился в нем. Я не сразу смогла определить откуда доносится его голос. В комнате стоял затхлый запах, словно здесь очень давно не проветривали.

Тяжело дыша все же проникла в комнату и пошарила по стене в поисках выключателя. Черт! Его здесь нет. А где он может быть?

— Я кажется русским языком сказал пошла вон? Или повторить на другом языке?

Голос прозвучал так близко возле меня, что я подпрыгнула от неожиданности и резко обернулась. Его было не видно, только силуэт в темноте. Белое пятно лица и впадины глаз. Примерно в метре от меня. Стоит, как изваяние не шевелится.

— Вы не спите, — промямлила я, пытаясь унять дрожь и бешеное сердцебиение. Нет, я не готова. Я совсем не готова к этой встрече. Не готова вот так, как чужая, как кто-то безликий и безголосый. Как… не его девочка. Сердце больно кольнуло, и я закусила губу.

— А тебя трясет от ужаса, — и усмехнулся, я увидела ряд белых зубов и вздрогнула от узнавания этой невыносимо ослепительной улыбки, — рассмотрела меня в темноте или в газетах?

— Здесь холодно.

— Лжешь! Тебя трясет от ужаса, ты даже от него наверняка вспотела. Так и представляю, как ты там стоишь и боишься злого слепого монстра, о котором рассказывают страшные и грязные истории. В моем доме запрещено лгать. Еще раз солжешь соберешь манатки и вылетишь отсюда.

— Вещи.

Поправила его машинально.

— Что?

Когда-то он точно так же поправлял меня. Терпеть не мог жаргон, на котором я изъяснялась. Но оказывается прекрасно запомнил это слово.

— Вещи соберу.

— Какая к черту разница что там у тебя. Все. Пошла вон.

Выдохнула и попыталась снова:

— У меня через два часа первый перерыв. Я должна к этому времени убрать вашу комнату, накормить вас завтраком и провести в кабинет.

— Кормить будешь псов на улице и хомяков с рыбками, ясно? И убирать ты здесь не будешь. Мне принесешь завтрак через два часа в мой кабинет. И все. И что я тебя больше не видел.

Привыкнув к темноте, я теперь видела его лицо более отчетливо. Зарос бородой, брови косматые нависли над глазами, которые поблескивали в полумраке, и я так и не смогла понять смотрит он на меня или нет. Пока что еще не приходило осознание, что не видит… совсем не приходило. И внутри взрывалось разочарованием и одновременно облегчением, что не узнал.

— Через два часа у меня начнется перерыв.

— Значит не пойдешь на перерыв.

— Я нанялась на работу, а мне в рабыни.

— Тебя ввели в заблуждение. Здесь нет работы. Только полное подчинение или вали отсюда на все четыре стороны, если не устраивает.

— Я встала в семь утра, чтобы убрать в вашей комнате. А вчера легла в час ночи потому что разгребала хлам в вашем флигеле, куда меня поселили.

Он расхохотался. Так знакомо, раскатисто и так пренебрежительно, что у меня прошла дрожь ярости по всему телу.

— А я сегодня встаю в десять и мне плевать во сколько ты встала и что ты делала. Мне вообще на тебя плевать. Ты вылетишь отсюда вон уже сегодня.

— У меня три дня. Вы сами их дали.

— Ты не продержишься и одного.

Развернулся и растворился в своей темноте, а я так и осталась стоять в дверях, как идиотка. Если я сейчас отсюда уйду это будет мой провал. Мой полный и первый проигрыш. И он окажется прав.

— Боитесь, что кто-то увидит вас беспомощным? Боитесь света? Гоните людей, потому что они не должны видеть вас слабым? Нападение на врага первым лучшая тактика?

В эту секунду раздался хлопок и включился свет. Я тут же резко зажмурилась. Не знаю почему. Мне вдруг стало страшно.