Воин поневоле - Дункан Дэйв - Страница 9

– Черный – это не твой цвет, – заявил он некоторое время спустя. – Я уже представил, какая ты будешь во всей красе, но тебе нужно еще длинное голубое платье… без рукавов, из сияющего бледно-голубого шелка, с глубоким вырезом и облегающее… Ты будешь как богиня…

– Вино неплохое, да? А это, похоже, фруктовый пирог на десерт. Где-то здесь были сливки. А, вот и пирожное! Ешь, так много всего…

Конечно, такое возможно только во сне, сидеть вот так в полутьме, когда пламя свечи играет на серебре и освещает благородного господина, который ей улыбается, слегка поддразнивая. Не какой-нибудь каменотес третьего ранга, у которого руки жесткие, как терка, и который пришел сюда, чтобы Богиня излечила его кашель, и не беззубый седой пастух из Четвертых, который хочет, чтобы его трава разрослась бурно, а большой и красивый молодой господин, он улыбается, показывая белые зубы, и подмигивает ей. Такое возможно только во сне.

И она ему не безразлична. Она знала мужчин – в его взгляде светился мужской интерес, и впервые ей это нравилось. Она всегда изо всех сил старалась быть хорошей рабыней, загладить вину перед Богиней, добросовестно выполняя свой долг, но это не всегда получалось. Сегодня, думала она, это будет совсем просто, хотя странно, что он все еще даже не прикоснулся к ней.

Наконец они закончили ужин. От вина у нее кружилась голова. Теперь, несомненно, он отдаст ей все обычные приказания. Она ожидала их, полная неведомого раньше возбуждения, но он ничего не говорил. Он просто сидел, держа в руках кубок и печально глядя на мошек, вьющихся вокруг пламени свечи.

Потом он вспомнил о ней.

– Мы могли бы потанцевать, – сказал он, отбросив свои печальные мысли. – Если бы можно было представить себе музыкантов! Ты умеешь танцевать, Джа?

– Я не знаю, как… светлейший Уолли, – она покачала головой. – Я немного пою, – быстро добавила она, то ли потому, что боялась разочаровать его, то ли потому, что вино уже зашумело в ее голове.

Ему это понравилось.

– Тогда спой мне песню.

И еще более поспешно она принялась петь песню рабов.

Тихий, дальний слышу голос И во сне, и наяву Из глубин прошедшей жизни Иль из той, что проживу…

Призовет меня Богиня – Я рванусь во тьму веков В новом облике отныне Жить свободным, без оков!

Он попросил ее спеть еще раз и стал внимательно вслушиваться в слова.

– Так вот как ты это объясняешь, – сказал он. – Значит, Шонсу жил в одном мире, а Уолли Смит – в другом, но оба они – один и тот же человек. Одна душа. А потом что-то вдруг перепуталось?

– Говорят, что сны – именно это, све… Уолли, – она с досадой тряхнула головой. – Наша другая жизнь.

Он не отмахнулся от ее слов как от пустой болтовни, а глубоко задумался.

– Перевоплощения? Понятно, почему тебе нравится такой взгляд на вещи.

Но ведь нет сомнения в том, что, рождаясь, человек входит в мир, а умирая, покидает его? – он улыбнулся, но как будто с усилием. – Я – новорожденный младенец, Джа. Каким я буду, когда вырасту?

– Я… не знаю, светлейший.

– Извини! Я не должен был смеяться над… Я знаю, ты хочешь мне помочь, и я очень признателен тебе. Почему ты стала рабыней?

– Я была очень плохой, светлейший.

– Как это понять?

– Я не знаю, светлейший.

– В прежней жизни?

Она смущенно кивнула. Стоит ли вообще говорить об этом?

Он нахмурился.

– Так значит, жрецы велят тебе быть хорошей рабыней в этой жизни? Вот как!

Он опять замолчал и задумался.

– Богиня о них позаботится, – сказала она, набравшись смелости.

– О ком?

Кажется, она ошиблась.

– О ваших… женщинах, сыновьях…

В его взгляде опять вспыхнул мужской интерес. Он покачал головой.

– Ничего подобного! У меня никого нет… Так ты об этом думала? – он стал еще печальнее. – И зачем говорить только о сыновьях? А если бы у меня были дочери, разве не стал бы я о них заботиться?

– Я думала… воин.. – от волнения она начала заикаться.

– Никакой я не воин, Джа, – он вздохнул. – Ни в этом мире, ни в каком другом. И никогда им не буду.

– Богиня может сделать все, светлейший.

Он опять улыбнулся, на этот раз с сожалением.

– Вряд ли она сможет сделать из меня воина. Чтобы научиться владеть мечом, нужны годы. Джа… – он замолчал, – пожалуйста, выслушай меня. Я не хочу сегодня с тобой… развлекаться… хотя я уверен, что именно этого ты от меня ждешь. Но не думай – это не потому, что ты непривлекательна, – глядя на тебя, я весь дрожу. Ты великолепна, но дело не в этом.

Она не должна подавать вида, что разочарована.

Он опять смотрел на свечу.

– И дело не в том, что тебе приходится этим заниматься со многими мужчинами. Я думаю, именно так и бывает, да?

Может быть, его связывает клятва?

– Да, светлейший… Уолли. Если они платят моей хозяйке.

Свеча опять осветила его белые зубы.

– Значит, у тебя нет выбора, и значит, это не роняет тебя в моих глазах. Дело не в этом… Может быть, тебе трудно будет понять Там, откуда я пришел, мы презираем тех, у кого есть рабы. Если я скажу тебе «ложись», то тебе пришлось бы лечь, а такое положение вещей меня не устраивает. Мужчина и женщина занимаются этим, когда они любят друг друга и оба этого хотят. Поэтому у нас ничего не будет.

– Я хочу этого, светлейший! – О нет! Откуда у нее взялось мужество?

Ну да, ведь это всего лишь сон.

– Потому что должна! Нет, Джа.

Видимо, так действует вино… Она с трудом поборола желание рассказать ему, что за нее всегда платили больше, чем за других, и поэтому Кикарани приберегала ее для стариков, для тех, у кого денег больше, что молодые мужчины всегда доставались старым и некрасивым женщинам. Неужели он не понял, почему она защитила его от посторонних глаз именно таким образом? И не понял, что, слыша его молчание, ей хочется плакать от бессилия. И в то же время она приходила в ужас при мысли о том, что он может проснуться и увидеть рядом с собой рабыню.

– Да, светлейший, – сказала она, склонив голову.

– Ты будешь спать на этой половине кровати, – он поднялся, не глядя на нее, – а я – на этой. Так, куда мне пойти, чтобы…

– На улицу, светлейший, – она удивилась.

Он опять улыбнулся своей непривычной мальчишеской улыбкой, которая появлялась внезапно, и тогда казалось; что он совсем молодой и счастливый. – Я не собираюсь делать это здесь! А там все равно где, да?

Он вышел в теплую тропическую ночь. Она убрала со стола. На завтра осталось много еды, поэтому Джа выловила мошек, закрыла блюда, завернула их в полотно и убрала в корзину. Потом она пальцами загасила свечу, и в домике стало темно. Только Бог Сна, светящийся в небе, бросал в окно полосу мерцающего серебра.

Вскоре до нее донеслись странные звуки, и, удивленная, она решила разузнать, в чем тут дело.

Он прислонился к стене, положив голову на руки. Все его тело сотрясали рыдания. Воин плачет? Это было очень странно, но она уже привыкла к тому, что он – необыкновенный воин.

Наверное, вино придавало ей мужества: она обняла его и увела в дом.

Он не сказал ни слова. Он лег, кровать скрипнула. Он уткнулся лицом в подушку и продолжал всхлипывать. Она сняла платье и легла с другой стороны, как ей было приказано. Она ждала.

Наконец рыдания стихли.

– Что там такое? Что это за свет в небе? спросил он шепотом.

– Это Бог Сна, светлейший.

Он промолчал, но она знала, что он не спит. Она ждала.

– Бог печали и бог радости – братья, светлейший. – Это все вино.

Он подвинулся к ней.

– Расскажи мне.

И она рассказала ему то, что услышала однажды, очень давно, от другого раба, юноши, которого никогда больше не увидит.

– Бог печали и бог радости – братья. Когда Мир только создавался, оба они ухаживали за богиней юности. Она выбрала бога радости, и они крепко любили друг друга. В положенное время она родила ему сына. Такого прекрасного младенца не видели даже боги, и отец взял его на руки, чтобы все на него посмотрели. Но увидев ребенка, бог печали пришел в ярость, и его гнев погубил дитя. Бог печали испугался того, что сделал, и бежал, но остальные боги заплакали. Они пошли к Самой Богине искать правосудия. Она провозгласила, что богиня юности всегда будет рожать для бога радости ребенка – самого прекрасного из богов, но этот бог навсегда останется младенцем и будет жить лишь несколько мгновений. Однако младенец этот будет сильнее своего отца, и бог печали, самый страшный из всех богов, не устоит перед ним и всегда будет бежать от него. Вот почему только самый маленький из всех богов может обратить в бегство бога печали.