Царская свара (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 44

Генерала Измайлова и прочих военных, что присяге оказались верными, по-тихому отправили в отставку. Пострадал и Федор — из гвардии его убрали, сохранив чин при переводе. Обидно, конечно, но без позора. А вот тут родня похлопотала, и Екатерина Алексеевна предпочла не ссорится с Салтыковыми, учла, что род очень влиятельный. И через царицу Прасковью Федоровну, жену единокровного старшего брата будущего императора Петра Великого, царя Иоанна Антоновича в свойстве самой Анне Иоановне приходились. Старейшего из них Семена Андреевича, обер-гофмейстера и командира преображенцев, грозная царица именовала на французский манер «мой кузен». Да и сейчас фельдмаршал граф Петр Семенович московский губернатор и командующий дивизией, победитель прусского короля под Кунерсдорфом. Троюродный дед самого Федора в свойстве, а отдаленной родни тут не бывает — все помогают друг другу. И объяснение тут простое — если не помогать своим родственникам, то чужие родичи живо займут самые лучшие места близь власти и трона.

Так что к настоятельным просьбам представителей такого влиятельного известного рода, как Салтыковы, императрица Екатерина Алексеевна не могла не прислушаться.

Хотя поступила совершенно в своем характере, унизив его образно — оставила в столице, но перевела не в армейский, а гарнизонный полк — такое назначение было пощечиной, и Федор Михайлович возненавидел ее всеми фибрами души. А потому в мятеж против нее на стороне освобожденного из «секретного каземата» Шлиссельбургской крепости молодого царя Иоанна Антоновича, абсолютно легитимного по всем законам, и к тому же уже правившего, пошел не просто охотно, с превеликой радостью. Ведь взошедшему снова на трон императору он сам тоже будет в определенном свойстве приходиться. Одно плохо — по приказу полковника Бередникова, коменданта лейб-гарнизона, что бригадирскому чину ровен, оставили его здесь тылы стеречь. Поручение важное — но тут не будет случая удачу схватить, как в баталии представляется, вот где беда!

— Господин капитан… Там это…

Федор Михайлович с недоумением посмотрел на запыхавшегося капрала — тот с очумелыми глазами только разевал рот, стараясь отдышаться. Наконец с трудом выдохнул:

— Там сама царица Катька в карете едет! Узнал я ее! А с нею конвой кавалергардов, с два десятка, все каски в перьях!

Капитана Салтыкова подбросило на месте — придерживая шпагу рукой, побежал к засеке, которой перегородили дорогу за поворотом. Чтоб сразу было ее увидеть, а, значить, успеть повернуть лошадей или карету с повозкой. Таким макаром они с десяток столичных фурьеров и «гостей» переловили — под дулами двух трехфунтовых пушек, скрытых в кустах, и полусотни фузей, все живо покладистыми становятся и руки покорно дают связывать заранее нарезанными веревками.

Федор Михайлович успел добежать — знакомая карета с императорскими гербами и запряженная шестеркой только въезжала в поворот тракта, пыля колесами — лето ведь стоит жаркое. И оценил обстановку мгновенно — такой подарок судьбы выпадает всего один раз в жизни. Теперь сам государь Иоанн Антонович будет ему сильно обязан, что освободил его от докуки, и руки царские остались не замаранными кровью.

— Бить по карете! Только по карете — все беру на себя — там Катька приблудная с выблядком своим! Такую нашу услугу самодержец наш Иоанн Антонович оценит по достоинству — быть вам вечером офицерами! Да и награды деньгами последуют! Как в поворот карета войдет — пали по ней сразу, без команды моей! Я ее сейчас вам отдал — палите по карете только, не промахиваясь! А кавалергардов мы и так прижучим!

Канониры радостно ощерились, и со сверкающими глазами поднесли к затравочным трубкам пальники с дымящимися фитилями. И через секунды обе пушки оглушительно рыкнули, пламя вырвалось из стволов, выпустив клубы белого порохового дыма. И тут же загремели фузеи — окутав кусты и засеку густыми дымками.

— Бей кавалергардию!

Солдаты полезли густо и зло, вот только сражаться было не с кем. Истошно ржали от невыносимой боли лошади, их тут же добивали, избавляя от мучений. Кавалергарды, еще минуту назад нарядные, а сейчас в изодранных и окровавленных мундирах лежали в пыли — лишь несколько всадников быстро удалялись, нещадно нахлестывая коней.

Фомичев бросился в карете, сжимая шпагу в руке — если царица выжила от убойного залпа осьмушки пуда картечи, то ее нужно добить немедля, чтобы никто ничего не понял.

Рванул отломанную дверцу, заглянул вовнутрь кареты и тут же отшатнулся, сдерживая тошноту. Залпом картечи «матушке-царице» почти снесло голову, в кровавом месиве видны были только черные волосы, разобрать больше ничего толком нельзя. А вот лицо у фрейлины уцелело, зато тело было истерзано, залито дымящейся кровью.

А вот цесаревича Павла в карете не было — видимо в столице остался. Ничего, жить ему недолго — если император пожалеет, то Миних ошибку исправит незамедлительно.

— Императрица умерла! Нет ее ныне!

Радостный крик вырвался непроизвольно. Дрожащими руками Федор Михайлович снял голубую ленту (порядком залитую кровью), отцепил с нее орденской знак, оторвал от платья большую серебряную звезду. Пока никто не видел, плюнул в кровавое месиво, что было женским лицом — так прорвалась накопившаяся за два года злоба.

— Виват императору Иоанну Антоновичу!

Солдаты моментально просекли, что они совершили во благо царя, и что всех ждут награды. А потому подошедший поручик лишь завистливо вздохнул, получив от Салтыкова приказ:

— Принимай командование и неси тут службу дальше как следует! Украшения драгоценные под опись соберешь с присланным от царя офицером! А я к самому императору Иоанну Антоновичу с известием поскачу немедленно, о таком случае неожиданном нашему государю знать надобно как можно быстрее…

Глава 4

Западнее Шлиссельбурга

Премьер-майор лейб-гвардии Преображенского полка

Генерал-майор, граф Алексей Орлов

после полудня 8 июля 1764 года

— Алексей Григорьевич, мы тебя здесь схороним на время. А потом вернемся обязательно. Лекарь о тебе токмо один знает, обещал укрыть. Тут матросов много, что при атаке брандера пострадали, так что могут за другого принять, — тут Михайло Палицын непроизвольно хихикнул, хотя время сильно поджимало. Но Алехану от этого смешка стало на душе спокойнее — с таким поведением предавать не станут.

— В таком виде тебя и родные братья не признают, зело ты страшен ликом. Ты сейчас, Алексей Григорьевич, аки вурдалак трансильванский, жертва графа Дракулы! Все, лежи тихо и ругай «матушку-царицу» в три загиба — тогда они тебя за «своего» примут. А мы поехали к Петру Панину — мятежники десант на берег высаживают. Генерал Брюс отступать приказывает — солдаты с драгунами к изменникам решили подаваться и «царю Ивашке» присягнуть желают.

— Идите ребята… Жив буду — отблагодарю…

Алехан попытался раскрыть глаза — он хотел узнать, что за второй преображенец с Михайло из беды его выручил, но не получилось. Тогда граф Орлов только хрипло выругался и обессиленно застыл на охапке еловых веток, закрытых полотнищем.

Стрельба из пушек продолжалась недолго, и он, зная реалии, сам в боях побывал, понял, что гвардия отступила. Две неполных роты «потешных» вовремя отступили — противостоять корабельной артиллерии инфантерия без собственных полевых пушек не сможет, а осадный парк целиком на крепость развернут. К тому же изменников как бы не втрое, если не вчетверо соберется, и воевать начнут храбро. Им же, бегунам и хоронякам перед «царем Ивашкой» отличится надобно.

— Тут кто лежит, лекарь?

Громкий начальственный голос заставил Алехана напрячься. Он его где-то слышал, но вот где только. И тут пробило — комендант Шлиссельбурга Ванька Бередников, его из гвардии турнули в свое время, на войну с пруссаками отправился, медаль получил за кунерсдорфскую баталию. Вот его и пристроили на теплое местечко. А ведь императрица этому изменнику доверяла, раз «Ивашку» опосредованно под попечение отдала, змею пригрела — в заговорщики, подлец, подался.