Приют охотника - Дункан Дэйв - Страница 3

Фрида была не только умелой и привлекательной, она была еще и умна. Вот это уже – очень редкое сочетание, как в женщинах, так и в мужчинах. Много ли вы знаете шутников, которые бы обладали внешней привлекательностью?

Она отвечала шуткой на шутку, цитатой на цитату, шпилькой на шпильку, и ее музыкальный смех запоминался надолго. В тот первый вечер она взяла надо мною верх в баре – причем с легкостью, можно сказать, играючи, изрядно позабавив постояльцев и удивив меня. Да, майне геррен, такое случается, но редко без того, чтобы я сам не подыграл победителю. В случае же с Фридой я вовсе не поддавался; просто она оказалась на голову выше. Да нет, на две головы! Увы, такова была единственная награда за мое желание пококетничать. Правда, я не сомневаюсь, что и остальным постояльцам мужского пола повезло не более моего.

Хотя я все же имел некоторый успех – если судить по откровенной враждебности Фрица в тот вечер, задолго до утреннего недоразумения с нургийскими динарами. Когда Фрида подсела ко мне на лавку, он так сжал кулаки – с кузнечный молот каждый, – что аж жутко стало. В отличие от сестры чувство юмора у него отсутствовало напрочь. Все мои попытки вовлечь его в беседу потерпели крах, хотя, как правило, мне это удается легко.

Возможно, майне геррен, самое время сейчас описать гостиную постоялого двора, ибо она играет не последнюю роль в моем дальнейшем повествовании.

Она занимает почти весь первый этаж. Попробуйте представить себе четыре стены грубой каменной кладки, толщина которых хорошо заметна по глубоким бойницам окон – снабженных, разумеется, крепкими ставнями. Входная дверь сработана из старого дуба, обитого медными гвоздями. Деревянная лестница у противоположной стены ведет наверх, к четырем тесным комнаткам для постояльцев и каморкам хозяев на чердаке. У стены огромный камин; напротив – дверь на кухню за массивной пивной стойкой.

В те времена, о которых я веду свой рассказ, в углу стойки красовались три здоровых бочонка с пивом, причем на самом деле годилось для питья содержимое только одного из них – среднего. Полки над бочонками были уставлены местной глиняной посудой: чашками, тарелками, пивными кружками. Рядом с полками-то и висел тот самый злополучный прейскурант. Изящные черные буквы были, несомненно, выписаны давным-давно каким-нибудь странствующим писарем в уплату за ночлег или за кувшин пива с куском оленины.

Декор гостиной был довольно тривиален. Головы лосей, оленей и горных баранов свидетельствовали о том, что охотники здесь перебывали в большом количестве. Сложнее было объяснить боевой топор и двуручный меч над камином. Под ними, на каминной полке красовались всякие безделушки: покореженный солдатский шлем допотопного фасона, друза горного хрусталя, маленькая медная ваза, несколько глиняных фигурок, песочные часы, музыкальная шкатулка в резном футляре. Ни изысканных живописных полотен, ни изящных скульптур здесь не было.

Сухой мох покрывал каменные плиты пола. Потолочные балки почернели от копоти, а длинный деревянный стол посередь комнаты был почти зеркально-черным от жира, въевшегося в доски за несколько десятилетий. В дневное время к нему придвигали две длинные лавки, а два кресла с высокими спинками стояли у камина. В эту холодную ночь лавки тоже придвинули поближе к огню. Медный кувшин на плите распространял возбуждающие запахи хмеля и пряностей. Ужин уже унесли и стол вытерли, хотя в воздухе еще витал запах жареного мяса. Тусклая лампа одиноко качалась над стойкой, но потрескивающие в камине сосновые поленья давали достаточно света.

Постояльцы жались поближе к камину, и их причудливые тени плясали в холодных углах. Ветер завывал в дымоходе и шевелил мох на полу. В общем, атмосфера довольно гадостная, но в такую ночь желанным покажется любое пристанище.

Тут уж выбирать не приходится, оставаться в лесу – верная смерть.

Отсутствие собаки настораживало.

Как и следовало ожидать, мое драматическое появление вызвало смятение. Я был поднят с пола и перенесен к огню. Как только выяснилось, что я один и что никто из моих спутников не ждет на улице, дверь снова закрыли и задвинули засов. Под хор сочувственных голосов с меня сняли обледеневший плащ и шапку, потом шерстяную рубаху и башмаки. Раздетый до нижнего белья, я был быстро завернут в толстое одеяло.

Я бросил взгляд на того, кто меня заворачивал, и поспешно натянул на голову угол одеяла, но было уже поздно. Ее ярко-голубые глаза распахнулись от удивления – она тоже меня узнала.

– Идиот! – прошептала она.

Мне приходилось слышать и более теплые приветствия, но в данном случае это слово служило предупреждением и, возможно, было сказано с добрыми намерениями. Я свернулся калачиком под одеялом, чтобы быстрее согреться, и компания, оживленно переговариваясь, вернулась на свои места.

– Эй, трактирщик! – Голос был мужской, энергичный и громогласный. – Не может быть, чтобы твой новый гость отказался от кружки подогретого пива с пряностями! – Мне показалось, что говоривший мне знаком, но я предпочел не высовываться.

– Какой он мне гость! – отвечал голос, с опознанием которого я не испытывал никаких затруднений. – И я не хочу, чтобы мои одеяла пачкали!

Одеяло было немилосердно сорвано, оставив меня лежать на свету скрюченным и в мокром белье. На глаза мои навернулись слезы – это руки, ноги и лицо разом начали оттаивать. Меня трясло с такой силой, что я едва смог повернуть голову, чтобы хмуро посмотреть на светловолосого великана.

– Хо! – вскричал первый голос. – Ты, наверно, не знаешь, что твое заведение почтил присутствием сам знаменитый Омар, прославленный Меняла Историй?

Теперь я точно вспомнил его – купец, которого я не раз встречал во время странствий. Только имени его я не мог вспомнить сразу, а когда услышал, оно было не тем, под которым я знал его прежде. Собственно, из людей, собравшихся в ту ночь в «Приюте охотника», я знал некоторых и раньше, хотя не всех по имени или по роду занятий.

– Прославленный вор, – отвечал юный Фриц. – Известный нахлебник. Он пытался увести лошадь. Он убил мою собаку. Не видать ему пристанища под этим кровом как своих ушей, господа хорошие.

Поднявшийся гул протеста был заглушен раскатистым смехом купца.

– Постой! Куда так спешить, хозяин, надо хотя бы обсудить юридическую сторону дела. Выгнать странника из дома в такую ночь – все равно что обречь его на верную смерть.

– Мои подушки останутся сухими, – стоял на своем юный изверг.

Я вынужден признать, что дискомфорт сделал меня раздражительным.

– Сынок, – буркнул я. – Как я вижу, твои шансы вырастить усы до сих пор остаются чисто умозрительными, однако, если ты и дальше будешь расти такими темпами, тебе придется завести хибару повыше, чтобы не стукаться головой о потолок.

Фриц зарычал и протянул свои лапищи, явно намереваясь вышвырнуть меня вон.

– Стой, тебе сказано! – рявкнул купец. – В таком деле спешить нельзя, все мы здесь заперты до утра – то есть все, за возможным исключением Омара. Излагай свое обвинение, трактирщик!

Великан отпустил меня и выпрямился.

– Воровство, майн герр! Он сбежал, не заплатив по счету. Он спер у меня топор. Он убил мою собаку.

– Конкретнее! – проворчал купец, поднося к губам пенящуюся кружку. – Сколько именно он остался тебе должен?

– Пятнадцать талеров.

– Двенадцать, – возразила Фрида откуда-то сзади.

– И еще три за топор! – взревел ее братец.

– Двенадцать? – переспросил купец. – Да, он, должно быть, объедал весь дом на протяжении всего вечера!

– Еще как, – мрачно ответил Фриц.

Гнусное преувеличение! Всего три-четыре кружки, не больше!

Купец улыбнулся. Это был дородный мужчина средних лет, одетый в мягкие меха и блестящие кожи. Он весь блестел: кольца на пальцах, пряжки с каменьями на башмаках и золотая цепь на груди. На его лицо падали красные отблески камина, а может, он раскраснелся от доброго обеда и обилия пива. То, что он занимал одно из двух кресел у огня, говорило о том, что либо он здесь выше других по положению, либо просто богаче. Даже мешки под глазами у него, казалось, набиты золотом. Он был из тех, что любят порадоваться жизни, особенно за чужой счет.