В августе сорок третьего (СИ) - Тарханов Влад - Страница 34

А сейчас маршал ехал по улицам города к зданию городской ратуши, выбранное для подписания капитуляции. Люди на улицах узнавали его и приветствовали, несмотря ни на что, маршал пользовался популярностью у населения, многие считали его заслугой отсутствие оккупации всей страны Третьим Рейхом. Анри Филипп Петен через стекло автомобиля отдавал честь приветствовавшим его людям, увы, перед грубым сапогом истории эти человеческие эмоции – ничто. Сейчас он понимал, что его ждет арест, суд, скорее всего, смертная казнь. Победители обязаны сплясать на костях побежденных. Он не верил, что большевики простят ему тридцатитысячный Легион[96], отправленный на Восточный фронт. Но маршал решил избежать лишних человеческих жертв: ему не удержать земли Южной Франции, а сопротивление только приведет к гибели французов, им и так в этой войне досталось… О чём маршал сожалел? Только о том, что в своё время не согласился принять участие в военном перевороте и свержении Третьей республики. Тогда, в конце тридцатых, у него было бы время и полномочия, чтобы подготовить Францию к войне с Германией. И не было бы ни поражения, ни немецких войск в Париже, он бы уже тогда договорился со Сталиным, наплевать на его большевизм! Сделать ставку на польских недомерков, глупее республиканцы придумать ничего не смогли. Он видел, как страна катиться в военную пропасть, а его засунули послом в Испанию… Нет, к Франко ему не дадут убежать, хотя старый друг его бы принял, но нет… В своё время Франко предлагал ему не возвращаться во Францию, не принимать участие в этой трагедии-комедии (майском разгроме). Может быть диктатор был прав. Теперь надо испить свою чашу до дна.

Автомобиль диктатора перебрался через Рону по мосту, вскоре они подъехали к площади Терро, где было выставлено оцепление, автомобиль Петена по знаку регулировщика припарковался у площади Комеди, напротив Новой оперы, пожилому маршалу пришлось немного пройти, чтобы попасть в Отель де Вилль де Лион (городскую мэрию). Маршал заметил, что охрану осуществляют солдаты в советской форме с красными звездами на пилотках и бойцы маки, которые были в гражданском, с советскими пистолетами-пулеметами (он опознал их по характерным выгнутым рожкам) и красными повязками на руках. Он уже слышал, что народную милицию Республики набирают из тех, кто сражался против оккупационного режима в лесах и подполье. Да! Эти будут безжалостны[97].

Тегеран

16 октября 1943 года

По поводу своего преемника я определился сразу же. Генерал-лейтенант Фёдор Федотович Кузнецов в годы войны отвечал за всю фронтовую разведку[98]. Я выпросил его у Мехлиса еще в конце сорокового года, когда стал начальником Разведупра РККА. Мехлис на меня гневался, какое-то время даже не разговаривал со мной, но потом как-то успокоился. «Ты у меня лучшие кадры крадешь вместо того, чтобы самому у меня работать!» – вот такое мне высказали в кремлёвском коридоре. Но я был настойчив. В неполные тридцать шесть лет Кузнецов стал генерал-лейтенантом, и я знаю, что есть решение о присвоении ему генерал-полковника. Но представление готовилось Антоновым после того, как Фёдор Федотович поработал еще и начальником штаба фронтов при планировании двух операций: Яссо-Кишинёвской и Парижского марша. Вот только осенью сорок второго он был в штабе Малиновского, а во время планирования французского блицкрига у Жукова. При этом Кузнецов всю войну отвечал за действия разведывательно-диверсионных групп в глубоком тылу противника, занимался их обеспечением и всем комплексом проблем, которые необходимы были для действия РДГ на заднем дворе противника.

Я был горд тем, что не пришлось в самый сложный период войны забрасывать в тыл противника тысячи молодых спортивных, но не слишком хорошо подготовленных девушек и парней. За линию фронта шли исключительно тренированные и отлично экипированные группы, оснащенные лучшими средствами связи, которые противнику было сложно запеленговать.

Но сейчас я был в Иране. Готовилась Тегеранская конференция. Основная задача по обеспечению безопасности легла на Советский Союз: всё-таки Иран оказался в нашей зоне ответственности. В стране полным ходом шла работа сотрудников НКВД, на ребят из ведомства Берии легла основная нагрузка, и за эти несколько дней они многое успели сделать. Впрочем, не могу не заметить, что решение о встрече в Тегеране было принято Сталиным более двух месяцев назад, когда англосаксонские союзники начали зондировать почву для трехсторонней конференции. Время, конечно, было, но всё равно, когда уже стала ясна дата, то работа сразу же резко активизировалась. Мероприятия продуманы, разработаны и откатаны. Но надо всё проверить на месте. Я приехал на три дня – моя цель противодействие разведкам союзников и заинтересованных сторон, а тут есть кому накрутить хвосты. В Иране сейчас шпионский центр: слишком много интересов пересекается в этом древнем перекрестке миров.

Поздно вечером я переодеваюсь в гражданку, легкий грим, очень легкий, только чтобы провести местную полицию. Не смотря на требования союзников, патрули только советские. Завтра прилетают руководители служб охраны премьер-министра и президента. Работать с ними будет человек Власика, но мне надо обеспечить свои интересы, тем более, что конференцию будут освещать журналисты, которые будут иметь доступ к руководителям антигерманской коалиции. И сколько среди них будет профессиональных разведчиков? А сколько из профессиональных разведчиков могут оказаться профессиональными диверсантами? Вообще-то я помнил, что наибольшая опасность главам правительств союзников исходила от немецких агентов, которые пытались проникнуть через канализационную систему. «Тегеран-43», в смысле фильм? Да нет, документы НКВД. Во время подготовки к перебросу во времени мне дали множество сверхсекретных документов, в том числе по Тегеранской конференции. Близко к целям те диверсанты не подобрались, Третий Рейх сейчас вне игры, разве что фанатики могут попытаться «хлопнуть дверью», но их сбрасывать со счетов нельзя ни в коем случае. Вот только ситуация в Иране сейчас сильно отличается от описанной в документах: в стране стоит советский экспедиционный корпус (армейская группа) «Персия». И в стране разгромлена пробританская и прогерманская агентура, я имею в виду не только разведсети, я имею в виду их симпатиков, «агентов влияния», которые активно поучаствовали в перевороте, после которого была провозглашена независимая республика Иран. Шахской семьи не было – погибла вся. Выбирать нового шаха – страна погружалась в череду непрекращающихся гражданских войн, межплеменных конфликтов, потому что претендентов на трон было среди племенных вождей мал мала меньше… В общем, до фига! Если в твоем подчинении полусотня джигитов – ты уже потенциальный шах. Я когда-то заметил, что в сказках «Тысячи и одной ночи» часто фигурирует цифра мобильных кавалерийских отрядов в сорок человек. За века ничего не изменилось. Чаще всего племя могло выставить до полусотни бойцов, вооруженных разномастным допотопным оружием. Племя, мобилизующее сотню сабель уже претендовало на власть в целой провинции, а две-три сотни могло своего вождя сделать султаном (пусть и мелким). Персидская казачья бригада под тысячу сабель и штыков поставила у власти в Иране последнюю династию Пехлеви.

Машина с бдительной охраной высадила меня на перекрестке в Содегийе, одном из центральных районов Тегерана. Этот полумиллионный город[99], раскинувшийся в предгорьях Эльбруса, раскинулся на довольно большой площади, а в Содегийе сосредоточилась его деловая жизнь. В этом районе были и очень неплохие ресторанчики, кафе, забегаловки, в которых кормили на разный вкус и цену, но одинаково качественно. Я прошёл несколько кварталов, наблюдая за возможным хвостом, никого не заметил. У бульвара (сейчас он известен как бульвар Фирдоуси) контрольная точка. Всё чисто. Ныряю в переулочек, а там как раз неприметное кафе, вывески нет, небольшая табличка с арабской вязью и именем того же Фирдоуси. Значит, мне сюда. В кафе сидят несколько человек в зале, курят кальян. Один из них – это мой телохранитель, но в клубах дыма не могу сразу определиться, где он. Ко мне подходит слуга, почти что мальчик. Его глаза подведены чёрной тушью, а на губах вроде как следы помады. Неужели столкнулся с бача-бази[100], отвратительным проявлением местных обычаев? Мальчик интересуется, или я господин Искандер. Получив утвердительный ответ ведет меня по лестнице вверх. Там вполне европейского вида комната. За столом сидит среднего роста худощавый перс. Вытянутое лицо, длинный нос, большая лысина, умные, глубоко посаженные темно-карие глаза, мешки под глазницами, ему за шестьдесят, этому уроженцу горного селения Ахмедабае. Я думал, что буду говорить с каким-то помощником премьера, но меня удостоил своим вниманием сам Мохаммед Моссадык, глава Иранской республики.