Предназначение - Дункан Дэйв - Страница 57

Опять дикое сумасшествие охватило его. Ее фигура, просто ее присутствие, приводили его в неистовое возбуждение. Доа увидела или догадалась о его реакции, и на ее плоском, почти лошадином лице отразилось удовлетворение.

Он нащупал свой меч и отдал салют старшему. Она не дала ритуального ответа.

– Лесть? – промурлыкала она.

– Восхищение, госпожа. Вчера я присутствовал при рождении того, что будет жить, пока течет Река. Ты сделала мое имя бессмертным.

Она подошла к окну, демонстрируя высокое мастерство хождения на каблуках. О эти ноги! Лютня плыла в сияющем тумане ее русых волос.

– Менестрели ссылаются на это, как на «Балладу о Ротанкси». – Похоже, она не причисляла себя к менестрелям. Она была другой породы и знала это.

– Это не важно. Мое имя живет там, а твое будет прославляться вечно.

Похоже, это забавляло ее.

– Менестрели покидают город. Меня бросает в дрожь при мысли, что они могут сделать с оригиналом.

– Чем я могу тебя вознаградить? – спросил он. Его трясло, как подростка, голос срывался. Глупец!

Она отвернулась от окна и провоцирующе посмотрела на него.

– Чем-нибудь соответствующим. – Она сказала это резким голосом, не то парируя его слова, не то смеясь над ними.

У него оставался еще один сапфир из тех, что Бог дал ему на расходы. Чувствуя себя последним идиотом, он подошел к ней, положил камень на серебряную цепочку и двумя пальцами засунул его в выемку между грудями.

– Этого, конечно, недостаточно, но у меня больше ничего нет.

Она торопливо взяла самоцвет и отступила на шаг.

– Этого вполне достаточно. Твоя доброта беспредельна, милорд.

Она играла словами. Здесь был какой-то скрытый смысл, которого он не мог разгадать, – по-видимому, он предназначался Шонсу. Взгляд, который она метнула ему из-под опущенных ресниц, от любой другой женщины мог быть расценен как многообещающий. Для нее же, надо полагать, он ничего такого не значил; но руки его затряслись.

– Ты составишь мне компанию на балу сегодня вечером?

Она кивнула с таким видом, как будто это было само собой разумеющимся. Кто же еще может сопровождать лорда-сеньора, как не Леди Доа? Величайший воин и величайший менестрель – они созданы друг для друга.

– Ты разрешишь мне поцеловать тебя? Она тут же ощетинилась:

– Не тронь меня!

Он пожал плечами, но не отвел взгляда.

– Я не понимаю тебя, Леди Доа. Ты – самая…

– Ты все прекрасно понимаешь, Шонсу. – Тон ее был презрительным, взгляд – успокаивающим.

– Я уже говорил тебе, что ничего не помню.

– Говори это своим прихвостням! Доа повернулась к двери, и он еле устоял на ногах, когда увидел, как шелк обрисовал ее формы.

– До вечера.

И она ушла.

Он не знал ни где она живет, ни как положено прибывать на бал Леди: паланкин? портшез? Уолли неожиданно оказался перед всеми этими проблемами, так же как и перед фактом, что с ним ведется открытая война. Она подчиняла его себе целиком. Как только появлялась эта женщина, гормоны Шонсу брали верх над разумом Уолли Смита. Что сделал бы Шонсу на его месте – наверное, швырнул ее на кровать и взял бы насильно.

Он со стоном сел обратно в кресло, гадая, не этого ли она хочет. Знает ли она даже о том, что завлекает его, или делает это подсознательно? Его раздражал Ннанджи, когда влюбился в Тану, – женщина отказывает, мужчина теряет разум… Ннанджи все же извиняла его молодость; да и сам он был, похоже, всего лишь сексуально озабоченным маньяком.

Но теперь он, по крайней мере, не один появится на балу, это может оказаться полезным в случае…

Дверь распахнулась – и вошел Ннанджи. Он улыбался.

– Тебе удалось это, брат! – сказал он.

– Удалось что?

– Переполнить мою голову! Я заработал головную боль, так что мне пришлось попросить перерыва. – Не похоже, чтобы это слишком уж донимало его.

– Две сотни за час! Но теперь у нас есть несколько неожиданных талантов – ювелиры, граверы и стеклодувы.

– Все весьма полезны, – сказал Уолли, с трудом воспринимая сейчас бодрость своего названого брата. – А сокольничьи?

– Не совсем то. Но что самое смешное – половина людей не из ложи.

Он стоял у окна, глядя в него, в то время как Уолли, снова усевшись в свое парчовое кресло, тщетно пытался понять, что имел в виду Ннанджи, говоря слово «смешное».

После нескольких минут молчания Ннанджи сказал:

– Брат! Ты расскажешь мне оставшиеся тридцать сутр, когда у тебя будет время?

– Конечно. Но не раньше чем пройдет твоя головная боль, да и моя тоже.

– Отлично! – И снова пауза.

– Шонсу! – Он никогда к нему так не обращался. Его голос растерял весь свой блеск. – Я – выскочка?

– Не беспокойся об этом! Ты скоро выучишь сутры, а вызвать тебя никто не посмеет, пока сбор не кончится. К тому времени ты уже будешь фехтовать как Седьмой.

Ннанджи по-прежнему смотрел в окно.

– Надеюсь.

Ннанджи, сомневающийся в своих силах?

– Я уверен, что ты найдешь время для занятий! А состязаться ты сможешь со многими – тебе это сейчас нужно. Пока ты занимался только со мной, а теперь ты знаешь все мои… – Уолли осекся.

И сказал Икондорина, что ему нечему его больше учить.

Молчание. Конечно, Ннанджи не знает пророчества о рыжеволосом брате Икондорины.

– Легкая победа! – Голос его был полон презрения к самому себе. В его глазах воинская доблесть была посрамлена. Он не выносил людей, фехтующих ниже своего ранга.

– Как только Шестые будут освобождены от их клятвы, я окажусь перед лицом тридцати девяти экзаменаторов. Ты растянешь войну на несколько недель для меня?

Требование было таким смешным, что Уолли захохотал, Ннанджи моментально обернулся к нему с улыбкой. Потом снова посмотрел в окно. Что-то еще гложет его?

– Шонсу!

– Да, Ннанджи.

Тишина.

Потом:

– Я не чувствую… Я хочу сказать…

– Ну так скажи.

Ннанджи набрал побольше воздуха и выпалил:

– Я знаю, что сбор может иметь только одного сеньора, брат, поэтому хочу пообещать тебе, что я не хочу.., я имею в виду… Дьявольщина!., имею в виду, что ты знаешь гораздо больше, чем я…

На Ннанджи это не походило.

– Что ты пытаешься сказать? – неожиданно сурово потребовал Уолли, ломая голову над этой загадкой.

Ннанджи повернулся, сильно покраснев:

– Я буду верен! Настоящий лидер сбора – ты! Сейчас мы формально равны…

Богиня! Уолли не подумал. Ннанджи стал Седьмым. Он больше не подопечный Уолли. Он тоже лорд-сеньор. Формально равны! А что же будет, если они поспорят?

– Я никогда не сомневался в твоей верности, Ннанджи.

Тот кивнул. Снова тишина.

– Что-то еще тебя беспокоит? – спросил Уолли.

– Я вот подумал, зачем боги вообще это устроили, брат? Двух лордов-сеньоров? Не думаешь ли… – Он сжал губы и стал выглядеть еще несчастнее.

– Что ты можешь сменить меня? Ннанджи снова кивнул:

– Ты позаботишься об этом, ладно?

– Верно, черт возьми!

– Отлично! – Былая улыбка снова вернулась на место. Разубежденный, Ннанджи усмехнулся и пошел к двери. По дороге ему попалось зеркало. Оно было очень маленьким, и ему пришлось глубоко заглянуть в него, вытянув шею, чтобы увидеть свой килт.

– Как я выгляжу в голубом, Шонсу?

– Очень глупо! Но содержание много важнее формы, ты делаешь работу Наиседьмейших. Ннанджи хмыкнул и сильно скосил глаза.

– А мою заколку заметил? – На нем был огромный кусок голубого стекла, почти такой же большой, как носил Уолли, один из тех, что сделал для него Бог.

– У тебя не осталось самоцвета? – с надеждой спросил он.

– Нет.

– Жаль. Я бы поберег его, пока он тебе не понадобится.., но и этот сгодится. Он похож на настоящий, правда?

Для слепых, может быть.

– Да, конечно. И он идет к твоим рыжим волосам. Заколка?

– Почему ты не носишь серебряную? – осторожно спросил Уолли.

Ннанджи бросил на него горький, странно смущенный взгляд.

– Голубой килт, по твоему мнению, уже достаточно плох, брат! Еще и грифон?