Золотая дева (СИ) - Снежен Виктор - Страница 27

В наушнике послышался скрип стула, что могло означать лишь одно: Канарский обустраивается за своим столиком. Дальнейшие скрипы, вздохи и шум улицы, доносившийся до веранды, слушать было неинтересно. До прихода Гройсмана вряд ли могло произойти что-то существенное.

Антон пожелал лейтенанту приятного аппетита и с удовольствием принялся за подстывший суп. Лоснящийся перламутровой тресковой юшкой, суп был исключительно нежен и духовит.

Лейтенант ел молча и, прикончив последний пельмень, неэтикетно облизнул ложку.

— А мне здесь нравится, — сыто произнёс он, наливая в фужер пенистого кваса из запотевшего графинчика. — Разве что музычка нудновата да чикс не видно.

— Ну, здравствуй, Батон, — неожиданно раздался в наушнике Антона хриплый, с придыханием голос.

— Здравствуй, Исаак Маркович, — ответил голос Канарского. — Садись, дорогой, угощайся. Водочки откушаешь под икорку?

Антон отодвинул недоеденный суп и замер, вслушиваясь в каждый звук, в каждое слово. Очевидно, что Гройсман — а это, без сомнения, был он — прошёл на веранду не через главный зал, а другим входом.

— Ты же знаешь, Пётр, что я так и так не пью. Лучше ответь словами, что ты имеешь сказать мне за те монеты.

— Дело стоящее, — охотно отозвался Канарский. — Десять империалов, это серьёзно.

— Пётр, скажу тебе, как родному: их будет, увы, не десять, — перебил Гройсман. — Три монеты я обещал очень серьёзным людям.

Наступила пауза, послышался узнаваемый звук льющейся в рюмку водки. Канарский крякнул и смачно хрустнул чем-то, закусывая.

— Я так и знал, — просипел он. — Знал, что ты, Ися, непременно меня хоть немного, но кинешь.

— Зачем такой пафос! — возмутился Гройсман. — Да, я таки имею свой маленький гешефт с этого дела. Я пожилой человек, Пётр. У меня неважное здоровье и внуки. Посмотри, Пётр, как всё дорожает…

— Ты ещё пожалуйся на собес, — перебил Канарский. — Давай, Исаак Маркович, ближе к делу. Три монеты, как я понял, ты скинешь сам. Семь реализую я за границей. Дело нешуточное. Монеты нельзя сбывать по одной. Если они начнут всплывать в частных коллекциях, цены упадут вдвое. Вывод: нужно найти семь покупателей и слить монеты одновременно.

— Именно так, Пётр, именно так, — подтвердил Гройсман. — Свои три я тоже попридержу.

Снова возникла пауза: принесли судака. Пока ставился поднос, звенели ножи и вилки, по делу не было сказано ни слова.

— Сколько зелени продавец просит за всё? — спросил наконец Канарский.

— Триста тысяч, — вздохнул Гройсман. — Причём этот шлимазл требует непременно в евро.

— Сколько?! — возмутился Канарский. — Да он что, белены объелся. У меня всего сотка в долларах, ещё двадцать штук наскребу в евро.

— Я дам сорок пять, — вздохнул Гройсман.

— Итого, в евро сто пятьдесят, — подытожил Канарский. — Больше не дадим ни копейки.

— Золотые слова, Пётр, — снова вздохнул Гройсман. — Будем сказать ему свою цену. Только не сделает ли нам продавец красивый прощальный жест ручкой?

— Не сделает, — заверил Канарский. — Сбыть оптом десяток таких монет, неизвестно откуда взятых, в нашей отчизне, кроме нас с тобой, больше некому. А за границу с таким прикупом продавца не выпустят. Тут нужно человечка на таможне иметь. У меня, к примеру, он есть.

Снова возникла пауза: плеск водки, кряканье и звон вилки о фарфор.

— Зря ты, Исаак, отказался от судачка, — с чувством произнёс Канарский. — Лучше, чем здесь, его нигде не готовят.

— Ты же знаешь, Пётр, за мой анамнез, — в очередной раз вздохнул Гройсман. — Ни жира, ни алкоголя и только положительные эмоции. А где таки взять те эмоции, когда вокруг один грандиозный шухер?

— Ты уже встречался с продавцом? — перебил Канарский.

— Нет, но этот поц уже в Питере. Судя по хватке и гонору, из деловых. Договорились так: я пришлю к нему Мойшу Лимбаха посмотреть на товар.

— Почему Лимбах? Почему, не сам?

— Лимбах хорошо знает за монеты. Если поц порожняк засветит, Мойша поймёт это на раз и два. А я посмотрю за Мойшей, не прилипнет ли за ним хвост.

— Думаешь, подстава? Пасут продавца?

— Думаю, пока нет. Но я, Пётр, никому никогда не верю. Потому и дожил до такого анамнеза.

Снова возникла пауза: плеск водки, шумный выдох и дробь нетерпеливых пальцев о стол.

— Мне тоже светиться не следует до поры, — тихо сказал Канарский. — Ладно, пусть идёт Мойша. Если всё чисто, я в деле. Если нарисуются мусора, я завтра же сваливаю в Финляндию.

— Батон, не торопись думать за Финляндию и мазать лыжи, — скрипучим шёпотом произнёс Гройсман. — Есть к тебе ещё один интерес. Поц, что торгует монеты, засветил ещё и вот это. Прислал фотку. Вот, глянь.

Антон напряг слух, пытаясь не упустить ничего важного. Глядя на его побледневшее, каменное лицо, лейтенант хотел было встрять с вопросом, но Антон сделал ему знак не мешать.

— Пресвятая Богородица! Я думал, что такие больше не находят, — послышался наконец голос Канарского, явно взволнованный.

— А он и есть дореволюционный, — вставил Гройсман. — Можно сказать, осколок империи. Посмотри, Пётр, чистый дюшес!

— И сколько же продавец просит за осколок империи?

— Разговора не было. Но, что-то мне подсказывает, что таки дорого. У старого бедного Исаака нет таких денег.

— Скинем монеты, деньги будут, — заверил Канарский. — Упускать такой шанс нельзя.

— Очень правильно, — отозвался Гройсман. — Представляешь, Петя, какой кипиш вызовет эта штуковина на любом европейском аукционе? Готов сброситься напополам: даю тридцать процентов.

— Давно хотел спросить тебя, Исаак Маркович, — после паузы спросил Канарский. — Зачем тебе столько денег?

— Мне не нравится здешний климат, — с печальным вздохом сообщил Гройсман. — Я долго думал Пётр, где Моисей на самом деле сорок лет водил мой народ? И я понял: он шёл как раз через Россию. Иначе, чем объяснить, как мои предки оказались именно здесь. Это историческое недоразумение, Пётр, пора исправить. Ещё полгода, и я увезу всех своих на историческую родину, куда-нибудь под Тель-Авив или Хайфу.

— Понятно, — теперь уже вздохнул Канарский. — А мне наоборот, хотелось бы жить здесь, на родине, а приходится торчать на чужбине. Когда Лимбах идёт на встречу?

— Сегодня в девять. Гостиница «Талисман», на Васильевском.

— Что ж, удачи. И сразу позвони мне, Исаак, о результатах.

— О чём ты говоришь, Пётр! Как только Мойша выяснит за монеты, я тут же выйду в эфир.

Послышался скрип стула, звяканье потревоженных бокалов и удаляющиеся шаги.

— Всё, Гройсман ушёл, — подытожил Антон. — И нам, Кирилл, тоже, пора.

— Скажите толком, — взмолился лейтенант, — о чём они столько времени тёрли?

— Некогда, — бросил ему Антон. — Расскажу по дороге. Твои архаровцы пасут сейчас Гройсмана?

— Ясен пень, — отозвался лейтенант. — Ещё со вчера.

Антон подал знак официанту и, отсчитав нужную сумму, бросил купюры на белоснежную скатерть.

— Да куда едем-то, кэп? — нехотя поднимаясь, спросил лейтенант.

— На Васильевский. Отсюда, кажется, недалеко…

4

Лимузин Гройсмана сопровождал на Васильевский остров хвост в виде неприметного зелёного «ситроена». Оперативники были на постоянной связи с Болтухиным, и тот ежеминутно докладывал:

— Едут через Дворцовый, встали в пробке на Васильевской стрелке, тащатся по набережной Макарова.

Не зная города, Антон вёл машину по навигатору. За окнами проносились опрятные величественные фасады домов, однако Антону было не до архитектурных изысков. Он был исполнен азартом предстоящего дела и желанием всерьёз поквитаться за недавнее фиаско с бобрищенским кладом.

«Интересно, о какой такой штуковине тёрли за столом два афериста? — думал Антон. — Что из бобрищенских сокровищ может вызвать серьёзный переполох на европейских аукционах? Ложка, табакерка, ордена? Нет, всё это мелко, всё не то…»

— Поворачивают к «Талисману», — доложил лейтенант. — Амба, кэп, паркуются на стоянке.