Золотая дева (СИ) - Снежен Виктор - Страница 24

Антон и сам уже понимал, что слепые опросы не дадут должного результата. Нужно было отпускать художников. Всё, что возможно было получить от этой публики, он получил ещё в первый день. Однако, следствие — дело рутинное, бумажное. Предстояло допросить оставшихся возможных свидетелей, прежде чем давать добро на их отъезд из имения.

Вынужденный подчиниться служебным предписаниям, Антон принялся за опрос свидетелей с утроенным рвением. В конце концов, ему было искренне жаль милейшего Ивана Степановича, чей кабинет он бессовестно оккупировал вот уж который день. За последнюю неделю Дольский, близко принимавший к сердцу всё, что творилось в имении, поник и осунулся, а на его интеллигентном лице появилось выражение смиренной обречённости.

Вскоре фойе особняка наполнилось толпой опрашиваемых. Антон приглашал их по одному в директорский кабинет и задавал одни и те же навязшие в зубах вопросы:

«Что вы делали в ночь убийства?»

«Знали ли убитого или, хотя бы, видели ли его в имении?»

«Что вы знаете о графском кладе?»

«Видели ли в парке так называемое привидение?»

Папка с протоколами опросов пухла, но ничего, что могло бы пролить свет на ночное убийство, в ней так и не появилось.

На исходе монотонного дня в кабинет ввалился Костя Тагарин.

— Есть новости, — с порога заявил он.

Антон тотчас выпроводил очередного свидетеля и запер дверь.

— Рассказывай, — велел он, возвращаясь к столу.

— Я вскрыл «личку» Гройсмана. Шифруется, гад. Понаставил паролей, аккаунты удалённые… Пришлось повозиться. Так вот. Вчера на его «твит» письмо капнуло, — победно засиял Костя. — От того самого Батона. Ни на каких он не на солнечных островах. На днях прибывает из Хельсинки прямо в Питер.

— Вот это номер! — Антон хлопнул ладонями по столу. — Как же ты понял, что это Канарский?

— Гройсман пропалил. В дальнейшей переписке несколько раз называл Батоном. Наверное, считает, что его личку никому нельзя хакнуть.

Антон азартно потёр руки.

— Ставлю сто к одному, что гражданин Канарский в Питер не на экскурсию в Эрмитаж прикатит, — сказал он с чувством. — Бубновый у него интерес, иначе не рискнул бы вернуться.

— Слушайте дальше, — продолжил Костя. — Я пошарился по чатам, где нумизматы тусят. Некто «Гоблин» интересовался стоимостью царского империала.

— Мало ли народа может этим интересоваться?

— Мало кто имеет десять таких монет, — парировал Костя. — Я сумел дознаться об этом.

— Вот это удача! — воскликнул Антон. — Это наверняка он! Только почему десять, а не одиннадцать?

Костя пожал плечами.

— Это ещё не всё, — сказал он. — В переписке с Канарским Гройсман дважды упомянул этого «Гоблина». Похоже, «Гоблин» уже как-то на него вышел.

— Похоже, похоже, — покивал Антон.

Ай, да Костя! Ай, да молодец! — тихо возликовал Кречетов. Теперь можно будет и санкцию получить на прослушку. Наверняка, все окончательные договорённости фигурантов, вплоть до нюансов встречи, могут пройти по телефону.

— Пора наступить на хвост гражданину Канарскому, — сказал он вслух воодушевлённо. — Сегодня надо закончить с эпистолярным жанром и рвануть в Питер — готовить встречу.

— А я?! — упавшим голосом вопросил Костя. — Возьмите меня в Питер, товарищ Кречетов.

Антон задумался. В принципе, парня можно было взять. В конце концов, это он ведь вышел на Батона и таинственного «Гоблина». К тому же, иметь толкового помощника в таком щекотливом деле вовсе не помешает.

— А как с начальством твоим?

— Договорюсь, — уверенно сказал Костя. — Я тут круглые сутки две недели не отходил от станка. По-хорошему, у меня одних отгулов должна быть неделя.

— Если получится с начальством, я не против, — сказал вслух Кречетов. — Только поедешь инкогнито.

— Это как ещё? — не понял Костя.

— Неофициально и за свой счёт, — пояснил Антон. — Извини, зачислить в оперативную группу я тебя не смогу.

— Пусть будет инкогнито, — вздохнул Костя.

18

Как и было обещано, отъезд гостей фестиваля состоялся на следующий день. Был дан последний завтрак, произнесены прочувствованные речи, прозвучали гимны, и пёстрая толпа художников, писателей и работников культуры устремилась к сияющим под солнцем автобусам.

Иван Степанович Дольский плакал и вытирая с лица слёзы облегчения, махал отбывающим.

— В добрый путь, друзья, в добрый путь, — восклицал он и тихо вздыхал.

Музей выстоял очередное нашествие почти без потерь. Пара разбитых окон, сбитая с петель дверь, испорченная люстра да дюжина прожжённых окурками простыней. Пустяки. В прошлые годы фестивали проходили куда разрушительней. Даже украденная картина возвратилась на положенное ей место. И всё же было грустно расставаться с этим безумством праздника, с этим молодым бесшабашным весельем. Вот скроются из виду украшенные флагами и шарами автобусы и увезут с собой частичку его души, его молодости. Завершится ещё один сезон, и станет он, Иван Степанович Дольский, ещё на один год старее.

Прощально сигналя, развернулся и выехал со стоянки первый автобус, за ним второй. Замешкался лишь третий, последний, куда грузили отчаянно пьяного Апашина. Живописец рвал с себя простыню, предъявляя миру измождённую нагую натуру, и громогласно прощался с сотрудниками музея, кучкой сбившимися вокруг директора:

— До свиданья, друзья, до свиданья, — выкрикивал он нечто есенинское. — Вы навечно у меня в груди. Предназначенное расставанье обещает встречу впереди…

Апашина подняли на руки и внесли в автобус. Двери с шорохом закрылись, и последний транспорт покинул опустевший двор.

Однако, за первым же поворотом дороги, в километре от имения, автобусы были остановлены. Антон Кречетов устроил отъезжающим прощальный обыск. Смысл мероприятия был прост: если среди отъезжающих есть преступник, то он мог бы прихватить с собой и часть клада. Антон пошёл на примитивную хитрость: окончив допросы, он ещё с вечера попрощался со всеми фигурантами и пустил слух, что полицейский пикет снят с дороги. Если преступник не семи пядей во лбу, вполне мог бы и клюнуть на провокацию.

Негодующих пассажиров вежливо вывели в чисто поле и каждого, вместе с багажом, обшарили металлоискателем. Проверка заняла не более получаса и не обнаружила решительно ничего. Преступника среди отъезжающих не было.

Либо он оказался умнее следователя.

Когда Антон вернулся, в особняке чувствовалась сиротливая опустошённость. Так неприкаянно всегда бывает после многолюдных праздников. Особняк казался замершим, на лужайке не было ни души, не гремела музыка, не звенел смех над главной поляной.

Лишь одинокий воздушный шарик гонял по стриженой траве лёгкий июньский ветерок.

И никому не ведомо, улетели серые чайки или остались здесь, притаились невидимые, до поры до времени…

Костю Антон нашёл в его крохотном номере, сосредоточенного и полностью готового к выезду. На полу стояла собранная дорожная сумка, на столе сложенный ноутбук и аппаратура для спутникового интернета.

— Едем? — коротко спросил он.

— Да. Только попрощаемся с Иваном Степановичем.

Они погрузили Костины вещи в багажник авто и отправились к особняку.

Дольский принял их в своём кабинете, ставшим и для Антона таким привычным.

— Забираете, значит, Костю? — спросил он, пожимая руку Антона и глядя на следователя усталым грустливым взглядом.

— Забираю, — признал Антон. — Костик ваш молодец. Здорово помог мне.

— Так вы всё-таки не сдаётесь? Ищете? — спросил Дольский, заметно оживляясь. — Ах, как бы хотелось посмотреть на этот клад! — он азартно потёр руки. — Мы бы такую экспозицию сделали!

Он мечтательно покачал седой головой.

— Будет вам экспозиция, обязательно будет, — твёрдо пообещал Антон. — Кстати, сундук, в котором хранился клад, вам передадут по окончании следствия.