Дезертир (СИ) - Ахметшин Дмитрий - Страница 88

   - Да ты и мухи не обидишь, - пренебрежительно сказал Ной. - Сразу как тебя увидел, я понял... понял, что ты не будешь проблемой.

   В его голосе не было былой уверенности. Таксидермист одним движением вдавил поршень шприца и отшвырнул его от себя.

   Вадим не торопился что-то предпринимать. Он смотрел на человека, который был на добрых полголовы, если не на целую голову, выше его, и думал: в этом прекрасном мире, где поезда курсируют среди звёзд, как могут существовать такие страшные люди? Всё равно, что ближе к старости встретить на улице своего старого школьного врага, который нимало не изменился внутренне, да ещё стал большим человеком и купил себе дорогую иномарку. И вот он, как встарь, уже таскает тебя за волосы и заливается мерзким хохотом. Такой типаж не должен существовать в будущем. Может, это обычный пассажир со светлыми добрыми глазами, просто он, например, не выспался или встал не с той ноги? Но глядя на грязные слипшиеся волосы, на шею в красных струпьях, выглядывающую из-за воротника рубашки, на пальцы, два из которых были когда-то сломаны и срослись неправильно, Вадим не мог в это поверить. Им снова овладела робость; она пришла, непрошенная, заняла стул у окна и потребовала пищи.

   Таксидермист выпрямился, словно отсутствие гравитации не имело для него никакого значения. Не было возможности посмотреть, касаются ли его ноги пола или нет, Вадим просто не смел отвести взгляда от лица маньяка. Вот оно уже совсем рядом, а в следующий момент капитан почувствовал, что не может вдохнуть. Длинные, жёсткие пальцы, покрытые кожей, похожей на куриную, сдавили его шею.

   - Ну как? - спросил маньяк. - Весело тебе теперь, герой? Это мой час славы, не твой. Обо мне будут говорить, а не о тебе! Убийца из сорок девятого поезда... вот, как меня назовут!

   Он захохотал, а глаза Вадима расширились. Он вдруг увидел, что кожа отслаивается со щёк таксидермиста, а на переносице разрастается экзема. Веки его собирались тяжёлыми складками, словно портьерная ткань. "Да он же не настоящий!" - подумал Пономарёв. Чучело, как те звери, которых он с собой принёс, только моё пробуждающееся сознание всё перепутало. Звери-то были живыми, а Ной - искусственным, андройдом, если угодно (хотя вряд ли это слово здесь в ходу). Возможно, от долгого путешествия что-то переклинило в синтетических мозгах, а может от старости. Судя по потёртости внешней оболочки, эта модель какая-то совсем уж доисторическая.

   Страх растворился, как таблетка аспирина в стакане воды. Используя невесомость, Вадим поднял ноги и ударил ими в живот роботу. Таксидермист отшатнулся, рот его исказила гримаса удивления. Личные вещи пассажиров, до того спокойно парящие в воздухе, пришли в беспорядочное движение.

   - Выключись! - закричал Вадим, и, видя, что это не помогло, сказал: - Именем Айзека Азимова приказываю тебе отключиться!

   - Что ты мелешь? - зашипел Ной.

   Он поплыл к Вадиму, на ходу доставая из кармана брюк ещё один шприц и насаживая на него уже неоднократно использованную иглу. Но проводник был готов. Он поймал пролетающий мимо стакан и, перевернувшись на сто восемьдесят градусов, упираясь для надёжности пальцами ног в потолок, ударил.

   Голова андройда разошлась, как маринованная луковица. Глаза вращались в глазницах независимо друг от друга. Что-то щёлкнуло, запахло палёным. Таксидермист коснулся уголка рта розовым языком, похожим на испачканную в томатном соке салфетку и сник. Из ноздрей вырвалась струйка дыма.

   Где-то рядом раздался хриплый крик. Вадим завертел головой и увидел мужчину, который пришёл в себя и теперь пальцами пытался разлепить заплывший глаз.

   - Всё уже кончилось, - сказал Пономарёв. - Я ваш капитан, и я говорю: нет нужды кричать.

   И провалился в забытьё.

   ***

   - Пап, а почему братец разговаривает во сне?

   Больничная палата, чистые простыни с чернильными, слегка расплывшимися оттисками, несколько яблок на столике, стопка книг. Букеты цветов, которые следовало бы поставить в вазу, но она и без того уже переполнена и под собственной тяжестью кренится к стене. В комнате - трое.

   - Не знаю, малая.

   Девочка выпячивает нижнюю губу.

   - А когда он проснётся?

   Один из мужчин, тот, чей возраст можно назвать преклонным, качает головой. Наклоняется ближе, пытаясь рассмотреть отметины на шее сына. Девочка предпочитает их не замечать. Великая ли важность - синяки! Она вновь обращается к брату:

   - Вадимчик, ты теперь герой!

   Бледные губы дёргаются, обнажая верхние зубы. Ответ едва различим:

   - Герой космического экспресса.

   Отец трёт лысину.

   - Малая, иди-ка, посиди с мамой в коридоре. Мне надо поговорить с важным дядей.

   Чмокнув брата в щёку и попрощавшись, малышка убегает. Взгляд мужчины в летах обрушивается на полноватого, неряшливого полицейского в чине лейтенанта. Сам он был высок и сух, подтянут, в безукоризненно отглаженном костюме. Золочёная оправа очков ловит солнечные блики - за окном ясный зимний полдень.

   - Ну, рассказывайте, - говорит он, заложив руки за спину.

   Полицейский, впрочем, не торопится. Он, стоявший в ногах у больного, обходит койку слева и заглядывает в лицо лежащего молодого человека с отстранённым интересом вышедшего на покой профессора, читающего статью одного из своих учеников.

   Высокий мужчина неуютно шевелится. На его лысине проступают капли пота.

   - Если честно, не думал, что мой сын на такое способен.

   - На самом деле, немногие способны похвастаться тем, что в одиночку обезвредили преступника.