Обретение мудрости - Дункан Дэйв - Страница 44

Он направился в рубку, ощущая странное раздражение от глупой ухмылки старика.

– Шонсу перевязали, отнесли в рубку и уложили на синий ватный матрас. Брота посмотрела на него, молча бросив взгляд в сторону Ннанджи, затем вперевалку вышла. Остальная команда последовала за ней.

Джия начала смывать кровь с тела своего господина. Он был без сознания и бледен как… просто очень бледен. Ннанджи взял его заколку для волос, перевязь и меч. Он сел на один из сундуков и проверил мешочки. Шонсу говорил ему о сапфирах, но Ннанджи лишь присвистнул при их виде и поспешно положил их в собственный мешочек, прежде чем кто-либо увидит. Затем он пересчитал все деньги своего наставника. «Мое добро – твое добро», но он намеревался хранить их отдельно. Пока он выложил свои собственные монеты на сундук. Из окна подул холодный ветер, шевеля его косичку.

Он снял свои ножны, заменив их на ножны Шонсу, а затем сел и какое-то время разглядывал седьмой меч, прежде чем убрать его в ножны за спиной. Он пожалел, что у него нет зеркала – наверняка ни одному Четвертому еще не приходилось носить подобного меча. С некоторой неохотой он спрятал в свою сумку и зажим для волос.

Появился Катанджи, все еще бледный. Ннанджи подозвал его к себе.

– Сколько у тебя денег, подопечный?

– Пять золотых, две серебряных, три оловянных и четырнадцать медных, наставник, – удивленно ответил Катанджи.

Откуда у этого сорванца столько?

– Ладно. Пересчитай мои, хорошо?

Катанджи моргнул, но присел возле сундука и сосчитал, не прибегая к помощи пальцев:

– Сорок три золотых, девятнадцать серебряных, одна оловянная и шесть медных.

Правильно.

– Тогда возьми их и позаботься о них для меня, – сказал Ннанджи.

Его брат повиновался, сунув монеты в свою сумку.

– Они не собираются высаживать нас на берег, – сказал он. – Другие хотели, но Брота не позволила – пока. Капитана отвели в трюм. Он… он будет жить?

– Шонсу? Конечно.

Катанджи с сомнением посмотрел на раненого, затем его лицо приобрело выражение, которое их мать называла «вареным».

– Ннанджи… Они не хотят со мной разговаривать, когда у меня меч.

Ннанджи открыл рот, чтобы изречь несколько истин о поведении, подобающем воину… и вспомнил.

– Тогда сними его.

На лице мальчишки отразилась неподдельная радость. С невероятной быстротой он обернул вокруг бедер дурацкую повязку – словно боялся, что Ннанджи может передумать. Затем он привязал к поясу мешочек с деньгами и убежал. Однако будет еще достаточно времени, чтобы сделать из него воина, когда они все покинут этот проклятый плавучий сарай.

Прошло два или три часа; Ннанджи решил оставаться там, где был. Это была лучшая оборонительная позиция, какую только можно было найти, и при этом он мог следить за Шонсу. Раненый находился в сознании, но не полностью. Когда к нему обращались, он открывал глаза и, похоже, понимал, но большую часть времени просто лежал и постоянно метался, часто прося пить, и Джия давала ему воды через соломинку. Потом он снова ложился и закрывал глаза. Он непрерывно дрожал и потел. Она не покидала его. У двери был положен свернутый матрас, чтобы Виксини случайно не уполз, но ребенок пока вел себя хорошо.

Ннанджи немного поиграл с Виксини и немного поговорил с рабыней, но в основном он думал об искусстве фехтования. Техника боя на борту корабля была очень интересной; очень мало работы ногами, и лишь короткие шаги. Огромная работа для руки и плеча – уколы, а не удары лезвием. Он бы не смог сражаться на равных с Томияно, даже на суше. Но он наверняка победил бы там Тану – она бы даже не сумела приблизиться к нему. И тем не менее, на корабле он со всей очевидностью снова выглядел новичком. Хороший воин должен уметь сражаться в любых условиях, и Шонсу определенно умел.

Насколько хорош был Томияно? На два или три ранга ниже Шонсу. Но он сражался более длинным мечом, чем тот, к которому он привык. Добавим ему за это пол-ранга и отнимем один, поскольку он находился на собственной палубе, и по крайней мере два за то, что сражался мечом против рапиры. Проблема была в том, как оценить Шонсу. Уровня Седьмых никто не измерял. «Чтобы быть Седьмым, – любил говорить Бриу, – нужно просто быть непобедимым». Шонсу был лучшим в Мире, может быть, и не в одном?

В конце концов он решил, что ранг Томияно мог бы быть где-то между пятым и шестым. И притом он был моряком! Где он научился так сражаться? Вероятно, от своего покойного брата, о котором упоминала Тана. Если не от него, то, вероятно, вокруг были и другие не хуже него, поскольку очень трудно намного превосходить своих партнеров по фехтованию.

Да, ему следовало бы научиться сражаться в новых условиях. Для начала он вспомнил свой поединок с Таной, а затем поединок Шонсу, тщательно воспроизводя в памяти каждый шаг и каждый выпад.

– Утреннее солнце всходило очень медленно, сверхъестественно медленно для женщины, прожившей всю свою жизнь в тропиках. Дул легкий ветер, и Река была широкой и светлой. Следовало признать, что день был прекрасный; для ее комплекции это был лучший климат. В Аусе говорили, что в этом направлении безопасно, нет отмелей или неожиданных преград. Движение было не слишком оживленным. Команда предусмотрительно держалась поодаль от нее, пока она размышляла над своим решением, так что она сидела в одиночестве у руля, и ничто ее не отвлекало.

Она спала плохо, и проснувшись, не приблизилась к решению ни на шаг, хотя обычно оказывалось, что сон часто помогает в разрешении возникших проблем. Единственное, что пришло ей на ум во сне – она поняла, чего именно не хватает. Она была уверена, что оно – он – непременно появится, и нужно лишь ждать. Хороший торговец умел быть терпеливым, так что она могла предоставить ему сделать первый ход.

Воин был все еще жив, и каким-то образом она знала, что он будет жить. Казалось, он понимал обращенную к нему речь, но мог отвечать, лишь мыча и кивая головой. Она никогда прежде не видела, чтобы из одного тела вытекло столько крови. Даже в Йоке ее палуба не в такой степени напоминала бойню.

Том'о все еще находился под действием снотворного, и она намеревалась какое-то время продержать его в таком состоянии. Если он оскорбил богов, то со всей определенностью должен был за это ответить. Слава Всевышней, у него не была сломана ни одна кость, но он был основательно избит. Снотворное могло помочь ему легче перенести полученные увечья. Он начал становиться раздражительным, еще до того, как началась эта пытка, и Тана тоже. Тана начинала все больше отбиваться от рук. После Йока, казалось, вернулась прежняя ровная, рутинная жизнь, за исключением того, что они не зашли в Хул и даже не проходили мимо Йока или Джуфа; так или иначе, туда они заходили лишь раз в год, за весенним урожаем. Однако все было уже не так, как раньше. Перемены носились в воздухе, хотя она отказывалась это признать. Теперь же перемен было намного больше, чем им когда-либо хотелось.

Что-то происходило… люди начали собираться на главной палубе. Она искоса наблюдала за ними, не показывая, что обращает на них внимание. Затем она увидела появившуюся миниатюрную фигурку, с трудом поднимавшуюся по ступеням у правого борта. Вот и он. Именно его и недоставало.

Он медленно приблизился, слегка задыхаясь, и улыбнулся ей. Не поздоровавшись, он сел рядом с ней на скамейку, не дожидаясь приглашения. Лишь пальцы его ног касались палубы.

Она свирепо взглянула на его сверкающую макушку.

– Тебе нечего здесь делать, когда я держу руль. – Он поймал ее в ловушку, вынудив заговорить первой.

– Я ненадолго. Ты что-нибудь решила, госпожа?

– Я решила, что мне столь же не нравятся нищие на борту моего корабля, как и воины.

Его глаза были удивительно ясными для его явно преклонного возраста.

– Я выше тебя рангом.

Лина была права – он был жрецом. Это было ясно по манере его речи. Шестой? На какое-то мгновение у нее возникло желание потребовать у него доказательств, затем она передумала. Судя по настроению команды, они готовы были пасть перед ним ниц, если он действительно жрец-Шестой. Тогда приказывать им будет он, а не она.