Царь мышей - Абаринова-Кожухова Елизавета - Страница 36

Дубов заговорил с ними:

— Почтеннейшие, я так вижу, что вы здесь часто ездите, вы не знаете — долго нам еще ждать?

Господин в поддевке ласково глянул на Василия:

— Думаю, что не очень. Хотя, вообще-то, если бы они там постарались, то могли бы и поскорее.

— А куды торопиться? — вступила в беседу «кустодиевская» дама. Голосок у нее оказался неожиданно тоненький. — Им за быстроту не плотють.

— Что верно, то верно, — согласился ее спутник. — Кстати, позвольте представиться: купец Кустодьев, а это моя супруга Федосья Никитична.

— Василий Дубов, — несколько удивившись фамилии купца, в ответ представился детектив, разумеется, не уточняя рода своих занятий. — И чем же вы, почтеннейший господин Кустодьев, торгуете? — спросил Дубов, более, впрочем, из вежливости.

— Ну, сам-то я не столько торгую, сколько помогаю торговать другим, — охотно откликнулся купец. — У меня струги по Кислоярке ходят в Новую Мангазею и далее, в Замошье.

Новую Мангазею Василий знал, и даже очень знал — а вот о Замошье слышал впервые.

— Это такой городок на Венде, в десяти верстах за Мангазеей, в соседнем княжестве, — пояснил Кустодьев. И, понизив голос, добавил: — Зело удобное местечко для нашего брата купца — с тамошними мытарями насчет налогов завсегда можно договориться, и ко взаимной выгоде.

«Ну понятно — оффшорка для отмывания черного нала», — перевел Василий слова купца на язык современных ему понятий.

— А еще туда все те бегут, кто угодил в опалу к царю-батюшке, — хихикнула Федосья Никитична. Господин Кустодьев строго посмотрел на нее:

— Струги у меня уходят каждодневно ровно в полдень. Так что ежели у вас есть какие товары, то милости прошу — я беру по-божески, останетесь довольны. Спросите у городского причала, где кустодьевский лабаз — вам любой укажет.

— Спасибо, если появится надобность, то непременно воспользуюсь, — заверил Дубов.

Как и предрекал почтенный купец, долго ожидать не пришлось. Кустодьевскую карету пропустили за считанные минуты (видимо, он умел договариваться не только с Замошьевскими мытарями), а когда настал черед наших путешественников, то выяснилось, что их уже ждали, и даже более того — встречали со всеми возможными почестями. Василий не мог понять — то ли об их приезде уже знали, то ли ожидали вообще: не сегодня, так завтра. Как бы там ни было, все трое привратников, встав в ряд, торжественно приветствовали кладоискателей, подняв вверх секиры. А старший даже лично пожал руку каждому, начав с Петровича. Видимо, несмотря на лохмотья, он, как личный представитель Путяты, почитался за старшого.

Если Петровича так и распирало от гордости, что его держат за важную особу, то Дубова с Чаликовой такой прием не очень-то радовал — это значило, что покинуть Царь-Город «по-тихому» будет гораздо сложнее, чем они предполагали.

Серапионыч же вел себя со всегдашнею милой непосредственностью. Едва завершилась церемония приветствования, он обратился к старшему охраннику:

— Скажите мне, любезнейший, вон тот очаровательный домик, — доктор указал на мрачноватое строение неподалеку от заставы, не то большую избу, не то маленький терем. — Это случайно не та харчевня, про которую мне рассказывал боярин Андрей?

Не присутствовавший при беседе доктора с опальным боярином, охранник несколько удивился подобному вопросу, однако ответил:

— Нет, сударь, тот очаровательный домик принадлежит мне. Зато чуть дальше, за углом, и впрямь находится харчевня. Но та ли, о которой вы говорите…

— Та, та, ну конечно же, та самая! — радостно подхватил Серапионыч. И обратился к своим спутникам: — Друзья мои, раз уж мы оказались в здешних краях, то должны там побывать — помните, я вам говорил о просьбе боярина Андрея?..

(С боярином Андреем, обвиненным в отравлении князя Борисава Епифановича, доктор встречался по личному разрешению боярина Павла и под предлогом оказания лекарской помощи. Но толком поговорить им так и не удалось — охранники следили за каждым словом заключенного и его гостя).

Единственный, кому предложение доктора пришлось не по душе, оказался Петрович.

— Позвольте с вами не согласиться, почтеннейший Серапионыч, — заговорил он в своей новой манере, — ибо мне следует немедля оповестить нашего всемилостивейшего Государя Путяту об итогах наших разысканий.

— Как, вы собираетесь ехать прямо к Путяте?! — чуть не взвыла Надежда. — Нет-нет, лучше уж в харчевню.

Однако это противоречие неожиданно легко разрешил начальник стрельцов:

— Так вы, господа, не волнуйтесь — езжайте по своим делам. А господина Петровича мы сами к Государю препроводим, и в наилучшем виде!.. Насчет ваших находок тоже не извольте беспокоиться, — поспешно прибавил начальник, — все будет в сохранности, даже не сомневайтесь!

Заверив Петровича и стрельцов, что о сохранности находок они изволят беспокоиться меньше всего, путники поспешили за угол, к харчевне.

Помещение, где они оказались, было весьма обширным, но вид имело довольно неряшливый. Едва гости уселись за столом со скатертью явно не первой и даже не второй свежести, к ним вышла трактирщица, по внешнему виду более напоминавшая мадам из заведения несколько иного рода.

Окинув посетителей быстрым оценивающим взглядом, хозяйка деловито осведомилась:

— Чего изволите — девочек, мальчиков?

— Да нет, сударыня, мы людей не едим, — не подумав, ответила Чаликова. — Мы ж не Херклаффы какие-нибудь!

— Нам бы позавтракать, — попросил Дубов.

«Мадам» оглядела гостей куда уважительнее:

— О, ну это меняет дело. Стало быть, вам и девочек, и мальчиков?

Здесь уж не выдержал Чумичка:

— Ты прекрати, старая потаскуха, нам тут голову морочить. Сказали тебе — принеси еды, вот и неси!

— Ну и пожалуйста! — «Мадам» ушла, обиженно вихляя задом. Как показалось Дубову, обиженность у нее вызвало не столько существительное «потаскуха», сколько прилагательное «старая».

Едва хозяйка исчезла, из-за соседнего столика встала небрежно накрашенная и столь же небрежно нарумяненная девица в латанном синем сарафане и нетвердой походкой подошла к гостям:

— Ого-го, кто к нам пожаловал! Вы мне сходу приглянулись — я хочу всех вас поиметь здесь и сейчас!

Девица пошатнулась и, чтобы не упасть на грязноватый пол, схватилась за плечо Дубова:

— А вы, сударь, очень миленький мужчинка. Давайте я тебя обслужу по лучшему разряду. Много не возьму, сколько дашь, тем и удовольствуюсь!

— Оставьте меня в покое, — проворчал Василий, с трудом освободившись из цепких лапок девицы. А та уже переключилась на Серапионыча:

— А вам, господин хороший, непременно нужна такая девушка, как я. Не глядите, что выпимши, я еще ого-го!.. И что вы только в ней нашли, — ткнула пальцем девица в сторону Чаликовой, — ни кожи, ни рожи!

— На себя погляди, лахудра, — не осталась в долгу Надя, которая в глубине души считала себя самой обаятельной и привлекательной журналисткой всего постсоветского пространства и потому любые намеки на свою внешность воспринимала весьма остро.

Тем временем девица принялась охмурять Васятку:

— О, какой миленький парниша! Я вижу, вы еще невинный, но это не беда, я тебе помогу. И даже платы не возьму, так ты мне приглянулся!

— Чего она хочет? — тихо спросил Васятка у Серапионыча.

— Это я тебе потом объясню, — усмехнулся доктор.

— Эй, Акунька! — раздался из-за двери голос «мадамы». — Кончай приставать к приличным людям, а то живо за порог вылетишь!

— Это за какой такой порог? — возмутилась Акунька. — Я, между прочим, на свои пью!

— Ну и пей себе, а людей в покое оставь! — не отступалась хозяйка. — Не видишь — у них на тебя «не стоит»!

— Ничего, скоро встанет, — пообещала девица, однако оставила гостей в покое и пересела за свой столик, где ее дожидалась недопитая чарка и недоеденная луковица.

И тут Васятка негромко сказал:

— А ведь она — вылитая княгиня Евдокия Даниловна…

— Кто — вот эта вот чувырла? — удивилась Надежда. — Ну, Васятка, ты уж придумаешь!