Тайна Ольги Чеховой - Воронель Нина Абрамовна - Страница 5

С утра Оленька и Лёва убегали по этой лестнице в свои школы, где были заняты целый день. Домой приходили усталыми, голодными, но довольными собой. Впрочем, Оленька довольна собой была редко — ну что ей мог дать еще один натюрморт, когда душа ее рвалась на сцену? Любимая тетка Ольга не проявляла никакого желания представить красавицу-племянницу если не самому Станиславскому, то хоть своему бывшему любовнику Немировичу-Данченко. Оленьке она говорила, что еще рано, что следует дождаться совершеннолетия, но мой вредный внутренний голос не унимается. Он твердит, что ни к чему было примадонне, даме не первой молодости, приводить в театр такую красотку.

Оленька

Оленька мечтала стать актрисой, но понимала, что это задача непростая, и готова была двигаться к своей цели медленно и планомерно. Она знала, что главное ее оружие — ее необыкновенная красота, и надеялась найти подходящую аудиторию для демонстрации этого подарка судьбы. Она еще не окончила школу — ей не давались ни математика, ни физика, и даже историю и иностранные языки она не могла одолеть. Единственное, в чем она хоть немного преуспевала, было рисование — у нее неплохо получались ландшафты и натюрморты. Не бог знает что, но все-таки. И, выставив свои не слишком оригинальные полотна на фоне своего незабываемого личика, она была принята в частную школу живописи.

Оленька очень дружила с Лёвой, который был младше ее всего на год и никогда с ней не соперничал — во-первых, он был мальчиком, а во-вторых, тоже очень красивым. А тут еще оказалось, что у него открылся музыкальный талант. Удивительно, как она этого раньше не замечала? Ведь они с братом росли вместе, играли в одни и те же игры, а он и виду не подал, что он музыкальный гений. Мало того, у них с Адой несколько лет был учитель музыки — ужасный зануда, который без конца заставлял их играть гаммы. Но Лёву музыке не учили: папа считал, что инженеру это вообще не нужно, хоть его самого в детстве очень хорошо обучали музыке, недаром он постоянно разыгрывал в четыре руки дуэты классических произведений то с мамой, то с сестрой Ольгой. Теперь в свободное время Ольга музицировала в четыре руки со своим уникальным племянником — нет, со своим приемным сыном, — который играл на фортепиано лучше своего отца, хотя его никогда не учили музыке.

В тот день Оленька вернулась немного раньше обычного, усталая и удрученная — их учили рисовать портрет, а она никогда не могла уловить сходства. И сегодня не смогла. Хоть она и не рассчитывала стать профессиональной художницей, ей почему-то стало обидно, и, сославшись на головную боль, она ушла домой. Оленька чувствовала себя так скверно, что, войдя в подъезд, вызвала лифт — у нее не было сил подниматься по лестнице. Но он застрял где-то наверху, и она решила его дождаться, прислонилась к стене и закрыла глаза, чтобы вычеркнуть из памяти неудачный облик изуродованного ею натурщика. И вдруг по ступенькам с топотом на большой скорости скатился незнакомый парень в развевающейся черной крылатке. Он резко затормозил прямо перед ней и уставился на нее так, словно увидел привидение. И спросил:

— Откуда ты, прелестное дитя?

Оленька, воспитанная на опере и драме, конечно, сразу узнала цитату. Но тут, громыхая всеми суставами, спустился лифт и гостеприимно распахнул свою дверь. И сразу зазвенел колокольчик — кто-то вызывал его сверху. Опасаясь, что лифт опять уплывет на последний этаж, Оленька, так и не найдя слов для ответа, вскочила внутрь золоченной коробочки, и дверь тут же закрылась — лифт спешил на очередной вызов.

Она забыла бы об этой случайной встрече, если бы судьба не свела их снова. Все началось с того, что Лёве заказали в училище сделать музыкальное сопровождение к спектаклю по пьесе Александра Блока «Роза и Крест». В тот день он примчался домой в страшном возбуждении и немедленно приступил к выполнению задачи. Он ни капли не сомневался в своей способности выполнить заказ, а волновался только из-за самого факта, что ему заказали музыку к спектаклю, тем более это было впервые в его жизни. Для начала он стал перечитывать пьесу Блока, но ему показалось, что этого недостаточно, и Лёва для поддержки привлек Оленьку. Сестра раньше не читала Блока, и пьеса сразу же произвела на нее впечатление. Позже, через много лет, когда жизнь ее хорошо потрепала и многому научила, она, вспоминая свою юность, никак не могла понять, чем ее так увлекла эта романтическая драма. Однако, как бы то ни было, тогда она присоединилась к восторгам Лёвы и страстно включилась в работу над музыкальным сопровождением пьесы. Каждый вечер он вдохновенно перебирал различные известные мелодии, искусно переплетая их с собственными, им сочиненными, потом разыгрывал их для Оленьки, а наутро отправлялся с очередным отрывком в училище на репетицию пьесы.

Через две недели он с замиранием сердца пригласил сестру на генеральную репетицию. Она страшно волновалась, чувствуя себя чуть ли не соавтором Лёвиного творения, и долго причесывалась перед зеркалом, так что в конце концов вошла в зал уже во время исполнения увертюры. Оленька успела заметить, что Лёва сидит за роялем на сцене — в театральном зальчике училища на было оркестровой ямы. Она с трудом нашла свободное место в последнем ряду, но во время спектакля сердце ее так учащенно билось, что не смогла толком воспринимать происходившее на сцене. Зато, как только зажегся свет и загремели аплодисменты, Оленька первой примчалась к ведущей на сцену лесенке, чтобы поздравить Лёву с успехом. Однако подняться по трем ступенькам наверх ей не удалось — на второй ее бесцеремонно подхватили мужские руки и опустили на ковровую дорожку зала.

Она яростно вцепилась в плечи хозяина рук, который пытался ступить на лесенку вместо нее. Стянуть его вниз ей не удалось, но она заставила его обернуться. Увидев Оленьку, он остановился словно громом пораженный — это был тот самый парень из тетиного подъезда:

— Вы? Откуда вы здесь?

Оленька не успела ответить, так как со сцены спрыгнул Лёва и стиснул ее в объятиях.

— Победа, сестричка! — крикнул он.

Беспардонный парень обнял их обоих двумя руками:

— Так ты его сестричка? Значит, и моя!

— Как это, твоя? — не поверила обескураженная Оленька, вглядываясь в его клоунское лицо. — Ты кто?

— Я — Мишка Чехов! Не слыхала?

Вдруг свет погас, нет, не погас, а лишь мигнул на мгновенье, и все испуганно замолкли. Прежде чем он зажегся, Оленька в наступившей тишине почувствовала на щеке шелест крыльев судьбы. Она краем уха слыхала о целом племени необузданных Чеховых и о том, что высокомерные Книп-перы не признаю т из них никого, кроме покойного Антона. И Оленька совершила роковую ошибку: она пренебрегла грозным предостережением судьбы так же, как и высокомерием Книпперов — протянула руку бесцеремонному Мишке. Тот взвыл от восторга:

— Почему никто не предупредил, что у меня такая красавица-сестричка?

Похоже, что невоздержанные Чеховы в свою очередь не признавали высокомерных Книпперов, вот и не предупредили.

Михаил Чехов

Но и Оленьку не предупредили, что у нее есть такой необыкновенный родственник. А то, что он необыкновенный, она почувствовала сразу. Одна только его улыбка чего стоила! Она спросила у Лёвы, как Миша очутился на спектакле в его школе. Все оказалось очень просто: дирекция училища пригласила на генеральную репетицию спектакля молодых актеров Художественного театра, и среди тех, кто пришел, оказался Миша, обрадовавшийся встрече с таким интересным кузеном, как Лёва.

— Так Миша — артист Художественного театра? — удивилась Оленька. — Он же совсем молодой!

Сразу после спектакля Лёва не сумел ответить на этот вопрос, но вечером за ужином выяснилось, что Ольга прекрасно знает Мишу и очень его ценит. Собственно, благодаря ее вмешательству Миша попал в их труппу. В прошлом году, когда театр был на гастролях в Санкт-Петербурге, она по просьбе Марии Чеховой показала ее племянника самому Станиславскому. Перед этим Миша от волнения всю ночь не спал, утром обнаружил, что брюки у него слишком длинные, а воротник рубашки слишком тесный, и, весь дрожа, явился на прием к великому режиссеру. По словам Миши, он был так взволнован, что не смог связать даже двух слов. Однако Станиславский оценил его необыкновенный талант и пригласил в свой театр. Несомненно, фамилия Миши не помешала знаменитому режиссеру принять такое смелое решение, и он об этом не пожалел.