Император и шут - Дункан Дэйв - Страница 85

Как ты недоверчив! — уставясь на Рэпа, издевательски взвыл Литриан, одновременно в реальном пространстве томно взмахнул рукой и представил:

— Наш возлюбленный западный брат, его всемогущество колдун Зиниксо.

Берегись его, мастер Рэп, — доверительно шепнул эльф фавну. — Он безмерно могущественен и исключительно опасен.

Гном стремительно материализовался, одновременно возникнув и на Алом троне, и в магическом пространстве. И там и там раздражительный Зиниксо сердито хмурился. Незначительный рост гнома и тога цвета тлеющих угольков или — что, пожалуй, точнее — предштормового заката неба делали его похожим на ребенка, забравшегося в отцовское кресла так что ни о какой внушительности и речи не было.

Иное дело в магическом пространстве. Там Хранитель Запада выглядел куда как грозно: коренастый, длиннорукий, с увесистыми кулачищами, с мускулистой, волосатой грудью, он возвышался нерушимой гранитной скалой. По сравнению с зыбкой тенью Калкора и почти подобным облаку образом Литриана монолитность Зиниксо внушала по меньшей мере почтение. Если мерой оккультной мощи была видимая плотность в пространстве, тогда гном действительно являлся опасным противником.

Мыслил Зиниксо не менее тяжеловесно, чем выглядел. Рэп лишний раз убедился, что эльфы и гномы абсолютно несовместимы. Вместо света — тьма глубоких и обширных пещер, где каждый выступ, глыба камня или яма таят опасность; сплошные извивающиеся лабиринты темных коридоров, стены которых — неуклюжие каменные блоки, сложенные в баррикады или крепостные валы. До какой степени эти образы принадлежали исключительно Зиниксо, а не являлись характеристикой всех гномов, Рэп не знал, но подозрительность шипела с каменных круч, как клубок ядовитых змей из тумана.

Мы снова встретились, ваше всемогущество, — окликнул Рэп Зиниксо и поклонился.

Наглость фавна породила мерзостный скрежет пары громадных камней. Ответ прозвучал, точно скрип мельничных жерновов:

Знал же я, что должен убить тебя, пока у меня имелся такой шанс. Проклятая колдунья обманула меня.

Я не стремлюсь навредить тебе, — настаивал Рэп, с грустью понимая, что ему не поверят.

Эльф и гном устроили друг с другом тяжбу за фавна. Лиловые колючки брызнули снизу вверх, разделив пространство надвое, и Рэп ощутил, что его тянут сразу с обеих сторон, явно пытаясь затолкать на одну из половинок... Но Рэп не пожелал выбирать между Зиниксо и Литрианом — предпочтя остаться нейтральным. Поколыхавшись, изгородь лавандовых искр иссохла. Только сейчас Рэп подумал, что и он тоже как-то выглядит в магическом пространстве. Другие колдуны, безусловно, видят его, а вот он сам себя мог только ощущать и с сожалением должен был признать, что особой твердости не чувствует. Кроме того, Рэп не очень хорошо умел скрывать свои мысли.

Между тем и император и придворные с готовностью повернулись к северной части Круглого зала.

— Ее всемогущество Блестящая Вода, — возвестил эльф.

На Белом троне объявилась миниатюрная красавица, закутанная в ткань, уложенную замысловатыми складками, каждая из которых сияла, как свежевыпавший снег под утренним солнцем в ясный морозный день. Зеленый оттенок кожи, присущий гоблинам, на ее обнаженных руках был едва заметен; черные волосы взбиты в замысловатую прическу, украшенную тиарой из мерцающих бриллиантов.

Однажды Рэпу довелось увидеть старую каргу обнаженной, и он сохранил память о том, как был тогда напуган. Хрупкий, костлявый реликт, вынырнувший сейчас перед ним в магическом пространстве, был неизмеримо старше прежде виденного, к тому же в нем не осталось уже ничего человеческого. Так что, кроме отвращения и ужаса, иных чувств у фавна не возникло. Возраст колдуньи исчислялся столетиями. Рэп ясно видел, что Блестящая Вода систематически и очень старательно латает себя колдовством, как только какой-нибудь ее орган выходит из строя.

Вместе с гоблиншей явился ужас. Ее ментальный портрет был даже хуже гномьего. Не тьма пещер, а бледные тела мертвецов... мальчики, корчащиеся в муках под пытками... тонущие люди... шайка насильников... Смерть! Три столетия разложения и тлена — чума и паника, кровопролитие и одинокая старость. Тайна ее сумасшествия — рок, от которого она ускользала так долго. Страх перед ним вкупе с ожиданием его прихода прочно владел Хранительницей. Что же еще можно было ожидать, если три сотни лет Блестящую Воду интересовала исключительно смерть?

К счастью, обучался Рэп очень быстро и уже мог управлять степенью своей восприимчивости. Поэтому фавн сумел свести почти на нет тошнотворное давление колдуньи Севера.

Пока зеленокожая красавица мило кивала в ответ на приветствия придворных, в магическом пространстве звучало пронзительное кудахтанье гоблинского смеха, прерываемое выкриками в сторону Рэпа:

О, фавн! И снова мы встретились! Помнишь, как я предсказала тебе великую судьбу, тогда, в первую нашу встречу?

Разве? Но ведь не так было! Ты не смогла предвидеть ее и сама сказала об этом.

Мумифицированная зеленая обезьяна возмущенно замахала лапами в магическом пространстве. Эти длинные, корявые палки вызвали настоящий буран синеющих трупов, закружившийся над ее головой.

Но мы-то с тобой знаем, почему я тогда не сумела, не так ли? В незнании скрыто знание, ты ведь отлично знаешь, почему ты не знаешь! Остается лишь одно объяснение, не так ли?

Колдунья так тщательно вглядывалась в Рэпа, что ему захотелось убраться подальше, и он отпрянул назад, хотя в реальном мире его тело даже не шелохнулось.

Это надо же, татуировки сохранил! Удивительно! — со странным умилением прокаркала зеленая образина.

Рэп предпочел упрочить расположение колдуньи, предвидя, что ее недоброжелательность может повредить ему, тогда как дружелюбие в любом случае пойдет фавну на пользу. Поклонившись, он произнес как можно более любезным тоном:

Гоблинство — немалая честь. Я помню, что в долгу у тебя, и неоднократно.

Колдунья порхнула к фавну и сделала насмешливый книксен:

То-то и оно! Придет время — ты, надеюсь, не забудешь меня? — Дернув сморщенной кочерыжкой, торчащей на месте головы, в сторону гнома, она и ему бросила: — И мой дорогой западный брат тоже?

Если эта выходка была задумана как шутка, то Зиниксо не развеселился. Более того, он даже глазами засверкал от злости. В магическом пространстве между Зиниксо и Блестящей Водой выросла высокая стена из огромных угловатых булыжников. Все кругом скрежетало, словно по камню царапали стальные когти.

— И наконец, его всемогущество колдун Олибино, — провозгласил Литриан.

На импе, появившемся на троне Востока, был роскошный мундир, сплошь расшитый золотом и украшенный драгоценными каменьями. На троне восседал юный, прекрасный и мужественный человек.

В магическом пространстве этот образец мужского великолепия смотрелся почти стариком, обрюзгшим и лысым. Среди этого колдовского сборища он выглядел слабейшим, а для импа слишком уж низкорослым. Олибино был единственным, с кем Рэп никогда не сталкивался. Похоже, что и сейчас воинственный имп вовсе не жаждал этой встречи, капризно надувшись и неприветливо зыркая на фавна. Недаром Оотиана называла его слабаком, а Литриан откровенно презирал. Впрочем, эльф многих презирал.

Впечатлить Олибино, безусловно, не мог. Но амбиции делали его опасным. Все эти трубы, колыхающиеся знамена, воины-богатыри, бряцающие мечами и сияющие доспехами, армии, закаленные в благородных битвах, превращали грязь и жестокость реальности в идеализированное действо, спортивное развлечение для Хранителей. В некотором роде воинственные пристрастия Олибино были даже хуже, чем одержимость Блестящей Воды смертью.

Итак, Четверка наконец-то собралась: четыре юношески красивых существа на принадлежащих им тронах в Круглом зале — и четыре кошмарных урода, подобные великанам людоедам, столпившиеся вокруг Рэпа в магическом пространстве. Рэп не мог отделаться от иллюзии, что всем им от него что-то нужно, вот только непонятно было, что именно. Ощутив, как в его одежде шарят костлявые пальцы скелета, выворачивая карманы и царапая по рукам, Рэп гадливо отстранился. Невольно вспомнились нищие Финрейна, покрытые зловонными язвами, заживо гниющие паралитики; но скелетные костяшки были еще омерзительнее. Будь у фавна возможность выбирать, он предпочел бы нищих или, на худой конец, изголодавшихся антропофагов.