Грозные моря - Дункан Дэйв - Страница 24

Наконец-то Гатмор догадался поблагодарить Нагг за одежду и обувь и пообещал, что они с товарищами уйдут с первыми лучами солнца, чтобы не упустить ни минуты утренней прохлады. А так как погода чудесная, то они поспят у костра.

«Даже если здесь жутко воняет», – подумал Рэп.

– Можно повалиться спать прямо на куче сухих водорослей, – сказали поселяне.

Сейчас и щебенка покажется уютной постелькой.

От водорослей веяло свежестью, так что Рэп напрасно боялся. Подстилка хрустела, когда он ворочался, но, как только юноша закрыл глаза, сладко зевнув, он тут же заснул.

В кромешной тьме Гатмор тряс его за плечо:

– Э-эй!..

– Угу. Сколько времени?

– Ш-ш!.. Около полуночи.

Рэп заметил Джалона. Тот, полусогнувшись, стоял на коленях и тер глаза.

– Что случилось? Рассвет еще не скоро.

– А мы уйдем сейчас, – прошептал Гатмор, – с отливом.

– Но... ох!.. – На пляже внизу лежало четыре каноэ, одно из которых брал Гатмор, но потом вернул.

– Украсть лодки?

В полусне Рэп попытался представить себе титанический труд, вложенный в каждую лодку. Сколько же времени у них уходит, чтобы выдолбить лодку из древесного ствола каменными орудиями?

– Мы понесемся верхом на отливе до самого Палдарна, – сказал Гатмор. – Будем там еще до темноты.

Но Рэп не собирался красть каноэ. И в Палдарн не собирался. Он собирался идти в Зарк. Но не говорить же об этом Гатмору! А если сказать, то завяжется драка, а драться ночью с джотунном как-то не хотелось. Рэп зашевелился, водоросли захрустели и захлопали. Он поднялся, чтобы изобразить взгляд вдаль.

– Нет, мы не поплывем.

Теперь Гатмор издал вопросительный звук:

– Э-э?..

– Она выставила охрану, – пояснил Рэп. – Шестерых. Там, на берегу. У них копья и топоры.

Он улегся и снова устроился поудобнее.

– И они не спят, – добавил он в сонном удовлетворении. Потом перевернулся на другой бок и заснул.

Гатмор выпустил очередь отборных ругательств. Но проверять не пошел, просто в голову не пришло.

4

Спуск на запад оказался длиннее, чем восхождение, и Инос приуныла. Пища подходила к концу, ночи стали холоднее, взору представлялась только бесконечная череда островерхих скал. Долина, вбирающая все новые рукава и притоки канав и оврагов, постепенно расширялась, но вела ли она куда-нибудь?

В этой долине жили волки. Каждый день после заката они оглашали округу заунывным воем. Азак сказал, что видел медвежьи следы. Настороженный, он выбирал такие места для ночевок, где удобно было бы держать оборону.

Вечером четвертого дня, отсчитывая дни спуска, он нашел пещеру, которая когда-то была надвратной башней замка, теперь разрушенного и почти полностью смытого речными потоками. На руинах осела грязь, выросли трава и кусты, поэтому они стали едва различимы, однако резная арка ворот, наполовину засыпанная щебнем, сохранилась в целости. Азак хвастал, что в таком месте сможет с легкостью сдержать натиск целой армии.

Инос и Кэйд завернулись в одеяла и приготовились к новой ночи в горах, холодной и неуютной. Азак, по-видимому, не спал вовсе. Он сидел скрестив ноги и глядел на блуждающие огоньки в темной долине. После он говорил, что видел глаза из темноты, но ни разу волчий вой не раздался в опасной близости.

Замерзшие и затекшие, путники просыпались с первым светом, быстро перекусывали черствым хлебом и снимали лагерь. Долина начала сужаться. Каменные стены ее хранили ночной холод, солнечный луч был здесь редким гостем, все окутывали синие тени. Даже мулы, казалось, не чаяли выбраться отсюда.

Дорога, по которой они преодолели перевал, то и дело исчезала, кое-где смытая горными потоками, где-то разбитая и ушедшая в землю. Ее масштабы приводили Азака в восхищение. Он все гадал, какой король или волшебник проделал такую работу: дорога проходила по склону горы, порою по вырубленным в скалах тоннелям, таким широким, что там уместились бы шестеро всадников в ряд. Она пересекала овраги и ущелья, через которые были переброшены каменные мосты, стремительные и безукоризненные, как полет стрелы. В свое время эта дорога была настоящим чудом, непревзойденным творением. Азак прикидывал и так и эдак, сколько веков минуло со времени ее постройки, и, кажется, удовлетворялся собственными оценками. «Этой дороге должно быть не меньше, а то и больше тысячи лет, – заключил он, – и ей давным-давно никто не пользовался». За последнюю сотню лет он со спутницами, наверное, первые, кто шагает по ней.

Даже занесенная землей, дорога сопротивлялась вторжению леса. Оттого она напоминала ленту голой земли, вьющуюся посреди зарослей. Хвойные породы сменились лиственным лесом. Замерзшие наверху белые потоки потекли ручьями того же странного молочно-белого цвета.

Ничто так не прогоняет остатки сна, как тряский бег вонючего мула.

Они рассказывали друг другу старинные сказки. Азак верил в демонов. В жуткой войне кто-то выпустил демонов. Нескольких так и не поймали, и они шастают по Туму, набрасываются на беспомощных путников. Но демонов немного, и они не могут уследить за всеми. И все же от демонов никто не застрахован, можно только понадеяться не встретить их на своем пути.

Но Инос отрицала существование демонов. Ей по душе были истории о невидимках. Согласно преданию, Юльен сделал всех сидов невидимками, и потомки их остаются невидимыми до сих пор, и у них есть собственный чародей. Азак, правда, никак с этим не соглашался. С его точки зрения, если сиды такие же, как и другие люди, то они должны были бы непременно воспользоваться своим преимуществом и завоевать мир. А Инос теперь изобрела собственную теорию – что пропавших без вести путешественников заманивали проклятия коренных жителей. Вот, например, эта долина, она кажется бесконечной. Может быть, и Кэйд, и Азак, и она сама когда-нибудь и спустятся вниз, но уже дряхлыми-предряхлыми старичками, или вообще умрут здесь от старости.

Принцесса как раз обдумывала эту радостную возможность, когда посреди дороги перед ними объявился первый сид. Азак взмахнул рукой и напугал мула. Остальные мулы тоже испугались, оттого на мгновение замерли. Животных кое-как успокоили, и тогда только путники разглядели, что напугавшему их предмету было никак не меньше десяти веков.

Они осторожно подъехали, чтобы рассмотреть одинокую фигуру. Изъеденную непогодами серую поверхность сплошь покрывали белые и желтые лишайники, но детали фигуры были отлично видны – чудная скульптура юного бегуна, обнаженного, потому что его одеяние, если и существовало когда-то, теперь начисто истлело. Наносы песка покрыли его ноги до щиколоток, трава обвила колени. На вид он был не старше Инос, а лицо, обращенное к горам, горело жаждой завоевания, а чего, какого заветного берега – все равно.

Инос спешилась. Кэйд осталась в седле, на последнем из четырех мулов. Она вытащила свой молитвенник и, казалось, даже не замечала сида. В спальне у Раши Инос видела кое-что и почище наготы скульптуры. Азак шагнул поближе и следил за ее реакцией. Она должна продемонстрировать искушенность и образованность настоящей леди Империи. Это всего лишь камень, не стыдиться же его. Так, значит, вот они какие?

– Гонец, – грустно сказала она, – бежит кого-то предупредить.

– Или трус, сбежавший с поля боя.

– Нет. – Душу Инос пронизала печаль, как будто влага напитала рыхлую землю. Сердце ее подернулось пеплом мрака – дорога, ведущая в никуда, по которой не ходить никакому путнику, мальчик, обернувшийся камнем по какой-то забытой причине.

– У него вовсе не трусливое лицо, – сказала она, – а эти странные глаза... глаза сидов?

– Похожи на эльфийские, – сказал Азак, – раскосые. Но не такие большие. И уши тоже смахивают на эльфийские, но не заострены. Для эльфа он слишком мускулистый. Эльфы субтильны. Для импа слишком развита грудная клетка, а для гнома слишком мала. А приплюснутый нос – как у фавна. Понемножку от всех, в общем. Думаю, это сид.