Не бойся, мама! - Думбадзе Нодар Владимирович - Страница 7

– Да, мама?

– Что, сынок?

– Ведь Або будет Джакели?

– Это почему же?

– Потому что у него нет мамы, и он будет жить у нас и учиться вместе со мной, и учительница Нуну будет его вызывать, как и меня, – Джакели, Або Джакели. Да, мама?

– Да, сынок, да! Або Джакели.

– Ну вот! – донесся из спальни недовольный голос отца. – Допрыгалась со своими п-панихидами и п-похоронами. Ребенок бредит!

– А ты как считаешь? Кем должен вырасти мальчик, человеком или животным?

– Ну и п-пусть мычит, к-как животное!

– И пусть!

– Вот и отлично. А м-меня оставьте в п-покое!

– Ради бога!

– Слышь т-ты, пацан! – повысил голос отец. – Лежи и спи, а т-то как в-выйду, д-дам тебе Або Джакели! С-сопляк!

Мать нежно обняла меня и погладила по голове.

– Да, мама? – переспросил я.

– Да, сынок, да! Засни…

Я заснул. И всю ночь мне снилось, как я сплю и как меня ласкает моя милая красивая мать.

Або не показывался целую неделю. Теперь каждое утро, перед тем как отправиться в школу, я выносил во двор ведро с мусором. Однажды почтальон принес телеграмму-молнию: папу с мамой срочно просили приехать в Хони, к тяжело больной родственнице мамы, которая захотела, чтобы ее во что бы то ни стало осмотрел Гавриил Джакели. Оставив меня на попечение соседей, папа с мамой той же ночью выехали на машине.

На третий день, вернувшись из школы, я застал наш дом полным людей. Из большой комнаты куда-то исчезли все вещи, лишь посередине стояли две покрытые белыми простынями тахты, а вдоль стен были расставлены стулья. Ничего не понимая, я ошалело смотрел на незнакомых людей, которые и не заметили моего прихода. Вдруг наступила гробовое молчание, кто-то подошел ко мне, погладил по голове и заплакал.

– Несчастный ребенок!

– Сынок, сынок дорогой!

– Нет в мире справедливости!

– Кто за ним присмотрит? Я все понял…

…Все разошлись. На кладбище остались два могильщика, дед да я.

– Царство им небесное, за упокой их душ, – проговорили могильщики, отпив по глотку вина, и остальное осторожно вылили на могилу. Потом поблагодарили деда, собрали лопаты и тихо ушли. Дед, до сих пор не проронивший ни слова, вдруг упал на могилу и, рыдая, съел горсть земли. Потом встал, надел на меня шапку и вздрогнул от неожиданности: перед нами стоял Або с огромным букетом в руках, а за ним, прислонившись к ограде соседней могилы, плакал его отец. Або молча подал мне цветы. Я разложил их на могиле, потом взял Або за руку и подвел к деду.

– Это Або, – сказал я.

Дед ласково потрепал его по щеке и поцеловал в голову… …Спустя неделю дед распродал все наше имущество, и мы поехали в Букисцихе.

– Мальчик – моя кровь и моя плоть. И расти он должен в родном доме! – заявил он тбилисским родственникам.

Среднюю школу я окончил в Букисцихе.

Учительница логики вместе с аттестатом вручила мне комбинированную справку-характеристику следующего содержания: «Дана сия Автандилу Гаврииловичу Джакели в том, что он действительно учился в Букисцихской средней школе и что его, как сироту, воспитывал дед, старый большевик Исидор Джакели, депутат всех созывов местного Совета, опытный партийный работник, и что он действительно окончил десять классов Букисцихской средней школы. В процессе учебы проявил себя вежливым, а также систематически участвовал в работе по сбору чая (зеленого золота). Активно участвовал также в сельских, районных и других олимпиадах. Пел в хоре (бас). Входил в первую десятку чемпионата по шахматам (в масштабе своего класса), играл в футбол, волейбол, теннис, лело, пинг-понг, а также в мяч на воде (ватерполо). Считался активным членом драм, и лит. кружков. Исполнял главные трагические роли в пьесах классиков, в том числе Гамлета, Ивана Грозного и Хлестакова. Писал небольшие рассказы и стихи, которые публиковались в школьной стенгазете. Дед его в настоящее время пенсионер.

Автандил Джакели – комсомолец с 1965 года, членские взносы платил честно и систематически. В колхозе у него выработано 92 трудодня, не курит.

Вывод: Автандил Гавриилович Джакели является положительной личностью, в чем и подписываюсь. Временно исполняющая обязанности заболевшего директора средней школы с. Букисцихе Чохатаурского района, преподаватель логики этой же школы Зинаида Кишвардовна Шешелидзе.

Справка дана для представления в мединститут».

Заявление сочинил дед, я переписал его набело. С этим заявлением, подкрепленным аттестатом, справкой о здоровье и четырьмя фотокарточками, я и дед 17 июля прибыли в Тбилиси.

Тетя Шура (так называю я дальнюю родственницу Шушану Артилаква) приняла нас торжественно. Набитый битком хурджин был помещен на почетное место – во главе стола; мы скромно присели на тахту.

– Боже мой, вылитый отец! – обняла меня тетя Шура и заплакала так, что вскоре заревел я сам, а за мной всхлипнул и дед.

– Ну так вот, моя Шушана, – сказал наконец дед, – теперь дело за тобой. Оставляю мальчика на твое попечение.

– Исидор Джакели! Ты – наш отец, и твой внук – мой сын. Отец его был мне братом, и я – тетя моего Авто! Мой дом – его дом! Буду смотреть, ухаживать, кормить и поить его, как царевича, вот те крест! За пять лет сделаю из него такого специалиста, что весь свет будет дивиться, помни мое слово! Ты куда собираешься, сынок? – обратилась она ко мне.

– На медицинский! – ответил дед.

Тетя Шура так и застыла с раскрытым ртом. Потом медленно прикрыла глаза рукой.

– Что с тобой, Шушана? – забеспокоился дед.

– Да так… Ничего… На медицинский, Исидор мой, не так уж легко попасть…

– Знаю, знаю, милая… Да уж и мы не того… Не простачки! У мальчика голова полна премудрости, да и здесь не пусто! – И дед выразительно похлопал себя по набитому трехрублевыми ассигнациями карману.

– Ну, разве что так… – неуверенно согласилась тетя Шура и пошла накрывать на стол.

Тетя Шура замужем за армянином. По-русски муж называется Иван Сергеевич Котинов, по-армянски – Ованес Сердаковиич Котинянц, я же называю его проще: дядя Ванечка.

Чудесный человек наш дядя Ванечка! Среднего роста, полный, седой, как лунь, с большими синими глазами, всегда гладко выбритый, улыбающийся, – он и говорит таким приятным голосом, словно где-то в груди у него запрятаны серебряные колокольчики. Дядя Ванечка еще молод – не старше моего отца, но почему-то весь седой.

Время было к обеду, когда пришел дядя Ванечка.

– О-о-о, куму дорогому привет! – воскликнул он, раскрыв объятия.

– Какой он тебе кум! – набросилась на мужа тетя Шура. – Сколько раз тебе говорила: зови его…

– Как? – спросил дядя Ванечка.

– Не кумом, по крайней мере!

– Как же!

– Ну, я не знаю… Зови его…

– Скажи, скажи, как? – не отставал дядя Ванечка.

– Отцом! Вот как! – нашлась тетя Шура.

– Дорогой Исидор! – обратился дядя Ванечка к деду. – Всю жизнь я отца родного Седраком называл. Скажите по чести: как же мне вас называть отцом?

– Да ты не обращай на нее внимания, зови меня, как тебе понравится.

– А если кумом, вы не обидитесь?

– Нет, конечно!

– Ну, так куму дорогому привет! – И дядя Ванечка бросился обнимать деда. Потом он заметил меня.